– Предупредили, – кивает будущий первый помощник и, считая разговор оконченным, уходит.

Кто же знал, что этот разговор станет последним спокойным между ними? Потом, с самого старта, пойдут только ругань, препирательства, завуалированные оскорбления, ехидные подначки и вновь распустившаяся во всей красе неприязнь. Это в Академии можно было пересекаться раз в неделю на лекциях, а теперь уже не получится сбежать от невыносимого сотрудничества. Знали бы – постелили бы соломку, понимали бы – плакали.

***

Два года без Джима – это бесконечная сиеста. На солнышке, среди кактусов, в шезлонге на песке и с текилой в бокале. Не хватает соли, лайма и чертового декоративного зонтика. То есть, жизнь Леонарда прекрасна, но без соли, лайма и зонтика в виде Кирка всего лишь – отравление кактусовым жмыхом. Боунс вздыхает потихоньку и продолжает учиться. А Кирк продолжает служить. И судя по всему, так, что ему и без дорогого друга хорошо, раз Маккой узнает о назначении Джима коммандером от третьих лиц. Он матерится про себя и лезет в информационные таблоиды проверять сводки, а потом матерится вслух, да так, что успевает записать Джиму полуторачасовое видеосообщение и отправить на «Мальту» – а пусть Кирк знает, что дорогой друг думает о его закидонах и способах выполнения данных им обещаний. Ответ добирается только через три недели и содержит в себе, не в пример короткое, признание во взаимной любви, и Маккою приходится сворачивать шезлонги и второпях допивать сивуху – Джим-то не шутит – он и правда служит. И действительно не за просто так получает все эти звания. Боунсу пора прекращать витать в облаках и расслабляться – Кирк скоро вернется, и жизнь Леонарда снова заиграет яркими красками. Цветами крови, сигнальных фонарей причальных доков и ослепительным освещением операционных на «Энтерпрайзе».

Про «Энтерпрайз» ему рассказывают Чехов и Сулу – о мощном новехоньком крейсере, который скоро отправится в свою первую трехлетнюю исследовательскую миссию. Рассказывают с таким восторгом, что к ним присоединяются еще несколько студентов, а потом в кафетерии и вовсе начинается ажиотаж. Да уж, только такому неамбициозному дураку, как Маккой, не захочется служить на этом летающем гробу. Но Боунс прекрасно понимает, что Джим, если вернется к их выпуску, наверняка захочет туда же, поэтому прислушаться стоит. И к обсуждению корабля, хотя Леонарду, опять-таки, откровенно плевать на большинство его технических достоинств, и к слухам, кто станет капитаном – хорошо бы Пайк – тот сможет сладить с Джимом и не высадить на первом же попавшемся планетоиде с кислородной атмосферой за какую-нибудь невменяемую провинность, и к кривотолкам, как попасть на этот замечательный, во всех смыслах, корабль простому кадету – это с академическими-то знаниями и без реального опыта работы в космосе. И если с первыми двумя пунктами Боунс, в общей сложности, не сможет ничего поделать, то вот к третьему он может приложить руку. Точнее, он может оторвать свою задницу от шезлонга и приложить немного усилий, чтобы стать лучшим на своем потоке – других на корабль такого класса и с такой миссией не возьмут. Ну или не лучшим – в первую бы пятерку попасть. И с учетом того, что коммандер Кирк мог бы протащить его за собой на этот корабль. Его, Сулу, Чехова и еще десяток своих приятелей, и если бы собрался. В любом случае, перспективы – радужнее бензиновой пленки в лужах после дождя, а поэтому Боунс вздыхает и принимается за учебу.

Годы без Кирка утомляют этой сиестой. Маккой то скукой мается, то воет от тоски. Один раз выбивает себе свидание с дочерью на Рождество на третьем курсе, а после напивается до зеленых гоблинов перед глазами. Скорей бы Кирк вернулся – без него Леонарду нечего делать ни на Земле, ни в космосе. И он появляется – в конце мая, подобно раскату грома и отравлению просроченными кисломолочными продуктами. Вваливается в комнату Боунса в общежитии под вечер и без стука и сжимает в смертельных объятиях. А потом ржет, как заправский конь, почти до слез на все гневные и ошеломленные возгласы Леонарда и говорит, что соскучился. Он! Уж Леонард-то знает, что Джиму это чувство не знакомо. Но зато он знает, как Кирк может быть рад встрече со старым другом. И насколько – вакханалия в студенческом баре – это еще цветочки.

Зато похмельным утром, когда Джим отвратительно свеж и, к вящему удивлению Боунса, деятелен – сподобился даже завтрак им сообразить из ближайшей кафешки – Леонард узнает не только о том, что чертов Кирк скучал по нему и его кофе, но и о планах этого Кирка на их будущее. Боунс готовится писать завещание, и оказывается прав, когда предполагал, что Джим захочет лучшее – «Энтерпрайз» – ну естественно! Поэтому, после недолгого разговора, Маккой уходит сдавать очередные тесты на профпригодность, а на обратном пути заскакивает к нотариусу – после знакомства с Джимом выход у него теперь всегда только один. В Аду Кирка никому не будет дела до последней воли Леонарда, поэтому лучше озаботиться этим сейчас.

***

Торжественные фанфары по случаю начала трехлетней исследовательской миссии на новом корабле и с новым экипажем становятся болезненной галлюцинацией Джима, которая преследует его всю первую неделю в космосе. На «Энтерпрайзе». На его корабле. А он-то думал, что уже растерял все свои детские привычки пугаться и беспокоиться. В конце концов, ему-то уже не впервой, и раз уж он во все это ввязался, то грех теперь вздрагивать от фантомных звуков. Ему хватит снов с ободряющей улыбкой Пайка, хватит ругани со своим первым помощником Споком и проблем с его первой самостоятельной миссией, чтобы успокоиться.

К черту все эти фанфары – он теперь капитан, и категорически отказывается хоть чего-то бояться. Особенно, на миссии – помочь одним не очень-то мирно настроенным туземцам заключить мирный договор с другими не менее не настроенными. Вот уж нашли «послов доброй воли»! Джим чертыхается про себя, но в планетарных масштабах это выглядит круто. Вирбены готовы заключить договор, таросцы требуют контрибуций за набеги на их золотые прииски и шелковые фермы, а Федерация не готова терять один из выгодных торговых путей в этом квадранте. И это все – Кирку, в его-то загребущие руки. Он, естественно, потирает ладошки и готовится к переговорам. Да так, что даже не успев начать, «Энтерпрайз» оказывается меж двух совершенно не метафорических огней.

Джим скалится, орет Сулу уводить их на маневр, за пояс космического мусора, а сам собирается незаметно высадиться на одну из враждующих планет. И чем больше Спок зудит у него над ухом о недопустимости подобных решений, тем больше Кирку плевать, чье именно правительство его торжественно казнит, как враждебного лазутчика. «Энтерпрайз» трясет, как в эпилептическом припадке, Боунс матерится, откачивая пострадавших от атмосферных перегрузок, а Скотти обрывает им коммы, тоже нецензурно сообщая, что силовые щиты, вообще-то, не рассчитаны на удары фотонными торпедами почти в упор. Весело? Не то слово! Поэтому-то Кирк и бежит со своего корабля в одиночестве как крыса, туда, где его обязательно выслушают. Джим-то умеет убеждать, а вот готовиться к переговорам, писать речи о мире и взаимопонимании и ссылаться на чужие своды законов – абсолютно нет. Поэтому он решает положиться на свое природное обаяние, очаровательную улыбку и парочку любимых фраз, что использует в постели, и идет заключать этот чертов мирный договор лично. Кто сказал, что у него не получится? Правильно – Спок сказал. Даже выдал процентное соотношение с удачным исходом предприятия в минус бесконечности, а Джим взял и смог. Смог. И вернулся через трое корабельных суток с копией подписанного договора и наглой ухмылкой на не менее наглой роже.

– Кто первый в очереди дать мне по зубам за такие выкрутасы? Становись, – фыркает он на озлобленно шипящий мостик, а потом и вовсе задается. – Ну а что вы хотели? Меня на «Мальте» тоже не с распростертыми объятиями встречали. Ухура, общую связь по кораблю! Внимание, «Энтерпрайз». Говорит капитан Кирк. Поздравляю экипаж с боевым крещением на новом корабле. Праздничные плюшки найдете в репликаторе в столовой, а вечеринку закатим, как только уберемся из этого квадранта. То ли еще будет, дамы и господа!