Его появление остается незамеченным всего несколько секунд, но спорщики опять возвращаются друг к другу.

– …как будто мне забот мало было! И еще эта челка клоунская…

– Клоунская?! Да я тебя сейчас в блин раскатаю, Куросаки!

– Кишка тонка!

– Абараи-фукутайчо…

А вот стоит подать голос, как лейтенант вмешивается уже более основательно. Раздает два крепких подзатыльника, зная, как капитан не любит склок, и те пораженно замирают.

– Угомонитесь.

Даже голос меняется – как будто младших офицеров строит на плацу. У него настолько дельно это выходит, что Бьякуя каждый раз поневоле останавливается, наблюдая. Зычный веселый голос, компанейский характер, справедливый и в меру строгий командир. Его уважают. А вот Бьякую боятся. И что из этого лучше, он не знает.

– О, Кучики-сан собственной персоной. Какие новости?

Ажиотажа Урахары он не разделяет от слова «совсем». Но раз Куросаки пока не может явиться в Сейретей, то Бьякуе приходится выступать глашатаем воли нового Совета. И ему же придется выслушивать все недовольные крики. В прошлый раз ходил Укитаке – и одному Кёораку известно, как он смог так спокойно договориться с этой взрывоопасной смесью. У него не получится. Если только Абараи не поможет.

Они переходят в дом, и Бьякуя и рад бы просто вывалить это на Куросаки и вернуться в отряд, да не получится. Без шансов. Урахара прячется за веером, квинси замирает в углу, Куросаки и Джаггерджак расходятся в разные стороны под суровым взглядом Абараи, и только Шиффер без тени эмоций встречает его взгляд.

– Вы можете вернуться в Уэко Мундо. Шиффер – хоть прямо сейчас, Джаггерджак – после того, как восстановит силы. Готей не будет преследовать вас двоих, пока вы не нарушаете законы наших миров.

Это и приговором-то назвать нельзя. От них просто отмахнулись, будучи занятыми более серьезными делами: восстановлением баланса, выжившими пустыми и подсчетом потерь. Весьма цинично думать, что раз их кто-то однажды победил, то с ними может справиться любой.

– А если они решат остаться здесь?

А риока сразу чует подвох.

– Я уже предупреждал тебя об ответственности, Куросаки. Так что ничего не изменилось. В таком случае будет необходим кто-то, кто будет контролировать их действия в течение года – столько продлится «испытательный срок».

– То есть соглядатай?

– Тебе-то что? Тебе все равно от этого не отмахаться.

Куросаки вмиг переводит озлобленный взгляд на Сексту, и Абараи тут же вмешивается.

– Джаггерджак, Куросаки, просто дослушайте.

– Именно. По известным причинам, Джаггерджак и Куросаки будут связаны этим соглашением. И неважно насколько долго будут восстанавливаться их силы.

Ичиго хмурится и молчит, а потом вдруг оборачивается к Кватро.

– А что решил ты, Улькиорра?

Вопрос кажется странным. Никто из них даже и подумать не мог, что тот будет выбирать. Это дело решенное. Но арранкар вводит всех в ступор тихой репликой.

– Я остаюсь.

Изумление абсолютно неподдельно, и только Куросаки кивает как ни в чем не бывало, а потом усмехается Бьякуе.

– И кто будет его наблюдателем?

Взгляды почему-то прикипают к Урахаре, и тот удивленно паясничает.

– С чего бы вдруг?

– Я буду.

Предложение квинси повергает в еще больший шок, и они пораженно застывают. Немая сцена длится почти полминуты, пока Бьякую не дергает за язык.

– Не выйдет. Силы не равны.

– А кто тогда? Чад? Или, даже не вздумайте, Иноуэ?

Риока тут же подбирается, хмурится и добавляет сталь в голос.

– Я вполне могу…

– А ты не надорвешься, Куросаки?

Джаггерджак ухмыляется, тоже злится, но даже он понимает, что если Кватро вдруг решит взбрыкнуть, то никаких сил ни квинси, ни рыжего, тем более в таком состоянии, не хватит, чтобы ему противостоять. А пока суд да дело, он успеет разнести пол-Каракуры. И он не понимает этой готейской беспечности. Он, например, четверке не верит ни на гран. И судя по окаменевшему лицу капитана, тот не верит тоже. Только Абараи с Куросаки одинаково упрямо настроены.

В споре взглядов побеждает Бьякуя.

– Тогда квинси. И ты действительно не выдержишь в случае чего, Куросаки.

Мнения Улькиорры на этот счет не спрашивает никто – хватило лишь раза, чтобы тот открыл рот. Кучики достает из-за пояса два узких браслета и двигается к Сексте. Подзывает Куросаки, активирует специальное заклинание кидо, замыкая одного на другого. Те шипят на болезненную волну рейяцу, и Джаггерджак тут же обещает.

– Я убью тебя, Куросаки, после всего.

– Обязательно.

Рыжий не остается в долгу, а Кучики уже переключается на квинси с четверкой. Те процедуру проходят молча, даже почти не смотрят друг на друга. А у Бьякуи возникает странное ощущение, что это ничем хорошим не кончится. Однозначно. И ни для кого.

Гриммджо

***

Устроились они, на самом деле, неплохо. Панамочник предлагал воспользоваться гигаем, но ему и в духовном теле замечательно – можно совершенно спокойно бродить по всему городу, изучая и осматриваясь. Раньше у него на это не было ни причины, ни надобности. А теперь это здорово помогает справиться со скукой. Ровно до того момента, как Куросаки вернется из своей чертовой школы, и они смогут наконец, не сдерживаясь, размяться. За неимением возможности драться на мечах, он с лихвой компенсирует это кулачным боем в подвале Урахары. И это – ни с чем не сравнимое удовольствие. Куросаки бесит его и сам бесится, а доводить его до белого каления так же здорово, как полоснуть хорошенько когтями ресуррексиона по горлу. О, он навсегда выбьет всю эту жалостливую дурь из все-еще-не-шинигами. Чтобы больше неповадно было заниматься благотворительностью. И себе лишний раз напомнит, что инициатива, как всегда, наказуема.

Куросаки заводится с пол-оборота. Первый месяц на грунте они почти не отлипают друг от друга. Джаггерджак сильнее физически, но рыжий ловок, быстр и настырен в своей импульсивности. На второй – они и мысли не могут допустить, чтобы прогулять эту своеобразную «тренировку».

Гриммджо привычно слизывает кровь с разбитой губы – кулак рыжего пришелся по касательной, зацепив маску, но довольно ощутимо мазнул по зубам. Куросаки что, придурок, лупить по кости со всей силы? Хотя, это не так уж и важно – под вечер придет Иноуэ и излечит их помятые тела. А потом Джаггерджак вконец обнаглеет и припрется спать на диван в гостиной шинигамского дома. Рыжий на это может лишь поразиться терпению домочадцев Урахары, которые и уломали отца «пригреть кошака на шее». Выдержали почти два месяца, прежде чем взвыть благим матом – им и Урахары хватало с избытком. Но в подвал пускали. И поначалу даже присутствовали на показательных боях, пока не надоело. А надоело всем достаточно быстро, в отличие от сумасбродной парочки.

Драться с Куросаки – это как ходить по лезвию меча – опасно любым непродуманным движением. И это вызывает яростный восторг и исступленное желание победить. От первого реванша в простой недолгой потасовке, когда он зажимает рыжего болевым и мордой в искусственный камень скалы, ему хочется удовлетворенно зарычать. А еще – вцепиться клыками в загривок и свернуть позвонки. Но эта вспышка проходит достаточно быстро – она – всего лишь отголосок его прошлого, часть безудержного голода Пантеры. И он почти сочувствует Куросаки – если она покажет ему эту часть… то, вкупе с его собственным пустым, все однажды может выйти из-под контроля. В такой ипостаси бояться нужно было не арранкаров – бояться нужно было шинигами. Гриммджо еще хорошо помнит полыхающую рейяцу над Лас Ночес, когда рыжий ушел за Кватро. Это действительно пугает.

А с другой стороны – без Пантеры он чувствует себя как будто голым. Поэтому и хочется что есть силы вдарить, причинить боль и страдание, поглотить…

Драться с Джаггерджаком – как будто биться головой о стену, балансируя надо рвом с пираньями – чуть расслабишься, и от тебя не останется ничего. Разве что изжога. Поэтому он и не дает Куросаки расслабляться. Следует за ним неустанно. Потому что с каждым днем все хуже и хуже может переносить расстояние между ними. Поход в его дом – одна из причин – он почти не чувствует Пантеру. Ему нужно быть ближе. Ему нужно стать сильнее, иначе этот своеобразный «отпуск» может затянуться до бесконечности. А он очень не любит ждать.