Это был триумф Лидии.

Тогда в редакции еще не было пластиковых перегородок, и ее победное выражение лица могли наблюдать все обитатели двухсотметрового помещения, залитого синим светом.

Квартиру Артем оставил жене, так что теперь в основном встречались на диванчике. Лидия предложила переехать к ней, он только засмеялся.

– Спасибо, малыш. Да ты не волнуйся: я ипотеку беру. Мне приятно, что ты предложила, но с твоей маман, боюсь, не сживусь. Активная женщина, у меня от таких голова кружится.

И поцеловал в висок.

С матерью он виделся только один раз – через полгода после начала романа. Он бы с ней вообще не виделся, поскольку не испытывал желания, это Лидия, влюбленная, возбужденная, активная, как никогда до и никогда после, буквально затащила его домой.

Лучше бы не тащила. Этот вечер оставил у нее неприятные воспоминания на всю жизнь. Артем потом долго над ней подшучивал – дразнил семейными легендами, которые мать так неосторожно вывалила.

– Маман твоя – фантазерка, – говорил. – Видать, от старости уже того.

– Дело не в старости, – возражала Лидия. – Она просто любит украшать жизнь…

– А ты, моя милая, фантазерка?

– Я не фантазерка.

– Вот у ингушей есть хорошая традиция – они с тещей не встречаются. Запрещено Кораном. Мудро, правда?

Неприязнь оказалась взаимной, мать определила Артема как «самовлюбленного старика» – ему тогда было тридцать девять, он не был стариком и не был самовлюбленным, потому что при разводе оставил жене квартиру, унаследованную от бабушки. Кто в наше время способен на такие поступки?

Месяц спустя он купил кусок воздуха над заросшим лопухами полем. Это называлось новостройка и означало, что отношения зятя и тещи ничего не значат – молодая семья будет жить отдельно.

Все началось хорошо: с поля выкосили лопухи, вбили колышки, зачерпнули первый ковш мертвой московской глины. Но потом остановились. Порыли еще немного. Остановились на год. Резко дорыли котлован, залили фундамент, подняли бетонные этажи до неба. Остановились на год. В бетоне проросли лопухи, по стенам поползли граффити. Ледяные языки замерзшей воды протиснулись между этажами, отвалился большой кусок бетона. За зиму дом похудел, обнажив ржавые арматурные ребра. Пошумели митинги обманутых дольщиков, пара отчаянных военных заняла висящие в небе бетонные рамки, объявив их своими квартирами. Потом один из военных свалился в дырку, долетел до третьего этажа, но остался жив. Если бы разбился насмерть, резонанс был бы сильнее, но и поломанные ноги показали по телевизору. Падение обманутого Икара взбудоражило общественность, и вопрос решили за счет других дольщиков, не таких падучих. Выделили народные деньги, и бетон начал обрастать кирпичной чешуей.

Каждое утро Лидия проезжала мимо этой стройки. И каждая новая картинка в окне автобуса означала перемены в ее жизни: плохие и хорошие. Остановили стройку – свадьба откладывается. Возобновили – надвигается. Когда дом закончат, он сделает ей предложение. Это логично.

Мать начала бунтовать. У них есть квартира, есть дача со всеми удобствами в академическом поселке. Зачем ждать окончания строительства, тем более что в этой новостройке и жить-то будет опасно, ведь не зря свалился кусок бетона – это трещины, Лида. Он не хочет ни от кого зависеть, он хочет быть хозяином в собственном доме, мама.

И все-таки мать привыкла ставить в разговорах более жирные точки – начальственная привычка. Вечером она спросила:

– Лида, а он тебе вообще когда-нибудь говорил, что женится?

Лидия пожала плечами.

– А ты сама спрашивала?

– Не обо всем нужно спрашивать, мама. Что-то понятно без слов.

– Уж куда там! – ядовито отозвалась мать.

Да, Лидия имела право спросить Артема о его планах на будущее. Но, во-первых, она считала логичным, что его планы на будущее связаны с ней хотя бы потому, что у него нет других женщин, а с Лидией он обсуждает самые интимные вещи, вроде простатита. Во-вторых, она догадывалась, что тема брака для Артема не очень простая, иначе бы он давно уже сделал предложение. Она боялась все испортить. Хрупкое равновесие их отношений, это яблоко, висящее на дереве ее судьбы, должно было созреть и упасть вниз, к ней под ноги, в силу естественного хода вещей. Артем старел, ему было все труднее менять жизнь, а Лидия и являлась его жизнью. Так зачем требовать то, что принадлежит по праву?

– А я, Лида, думаю, что не женится, – подытожила мать. – Не питай иллюзий. Он уже привык к тебе.

– И что, что привык? Женятся, когда отвыкают, что ли?

– Страсть ваша прошла… Вы же не спите вместе…

Лидия скрипуче рассмеялась. Мать умела пускать ядовитые стрелы – не мать, а индеец. Она просто смотрела на вещи и быстро делала выводы, это Лидию раздражало.

Артем был человеком сложным. Капризный мальчик из хорошей семьи, он, в отличие от Лидии, родился журналистом, а это профессия филологическая, и значит мужчины в ней – всегда немного женщины. За семь лет романа она привыкла не замечать его частые обиды, научилась жалеть слабость. Достоинств же у него было много. Образованный, красивый, купил квартиру в новостройке, главный редактор газеты. Его папа – тоже журналист, но в газете для бедных, идейный; дедушка – ученый, социолог по профессии, глубоко больной на всю голову. Понятно, что прийти в их крохотную двухкомнатную квартиру в каком-либо ином качестве, кроме как гостьи на вечер, было невозможно. Жили они бедно: дедушка уже полвека не работал из-за сильнейшего маразма, хотя иногда выполнял халтурку для переписей населения, что, кстати, вызывало ужас Лидии – не от дедушки ли в переписях появлялись хоббиты и варяги – ну, а папины статьи оплачивались эпизодически и по низким расценкам.

И все-таки это была милая семья, знающая свою историю, что для Лидии, например, было невозможной роскошью, ведь ее мир начинался с матери и был совсем молодым и маленьким. Свои симпатии к этой семье она попробовала объяснить матери, но та отрезала: «Маразм – это наследственное, будь осторожна». Такие вещи с ней обсуждать было нельзя, вот почему Лидия так тянулась к Артему: она не считала его «хорошей партией», уже давно не считала, но она могла говорить с ним, о чем угодно: он любил бесконечные обсуждения того, что мать категорично обзывала ерундой. Собственно, Артем был единственный человек в жизни Лидии, с кем ей было легко разговаривать. И вообще, было легко. Поэтому, когда на третьем и пятом году их отношений у Лидии появлялись альтернативные варианты, она их, не колеблясь, отвергла.

Первого притащила с работы мать. Он оказался ее новым заместителем – мужиком лет тридцати, богатым, немного развязным, но и словно бы подмороженным в своих холодильных машинах. Иногда он зависал, думая о чем-то своем, или засыпал от усталости. Смотрел на Лидию в упор, потом подарил поездку на Мальдивы. Пять звезд, причем без себя в нагрузку. Путевку на одного человека в номер-люкс. Как это было расценивать? Она поехала и очень там жалела, что нет рядом Артема – за годы любви разучилась смотреть в одиночку, ей обязательно нужен был парный взгляд, даже не для того чтобы обсудить: просто увиденное без Артема походило на увиденное во сне. Оно еще не было рождено в реальность и внимания не заслуживало.

Когда она вернулась, мать сказала, что парень готов жениться, и если она принимает предложение, он купит квартиру побольше. Лидия возмутилась: как он может делать предложение, если совсем меня не знает?

– Помнишь, как Штальман говорил? – в сложных семейных ситуациях мать цитировала философа Штальмана (Лидия догадывалась: вымышленного) – Он говорил: а кто кого знает? Ты, Лидуся, своего Артема знаешь, что ли? Ты его еще хуже знаешь и не любишь давно, привыкла просто. Ты с ним несчастна, поменяй жизнь, а?

– Поменять жизнь? Связать ее с твоим заместителем, который видел меня три раза?

– Между прочим, Лидуся, три раза ничем не хуже тридцати.

– Это тоже цитата из философа Штальмана?

– Нет, это моя цитата.