– Ничего я не пожалел! Просто мне не нравится, когда меня используют втемную… И вообще, я инвалид, обуза любой компании.
Она долго остановилась, оценивающе взглянула на Шелестова, усмехнулась.
– Меня зовут Галька, – представилась она и протянула ладошку.
– Галина?
– Нет, не Галина, а Галька. Камешки такие есть в море – гладкие, отшлифованные. И я на них похожа, тоже гладенькая. – Она вдруг задрала майку к подбородку. – Вот, смотри, похоже?
– Похоже. Хорошо, что тебя не Персиком зовут, а то бы пришлось другое место показывать…
– Ну ладно! – перебила она Шелестова. – Хватит ерунду всякую говорить. Пойдем к нам. У нас тут недалеко лагерь, мы каждое лето собираемся, и нас с каждым годом все больше и больше. Мы учим людей любви и боремся со злом… В общем, сам увидишь. Тебе там будет хорошо.
– А как ты меня представишь?
– Я буду звать тебя Обреченным, потому что…
– Хорошо, что не Приговоренный…
– …потому что думаешь, будто любовью можно сделать другому человеку зло, и копишь ее в себе, боишься растратить понапрасну, ищешь ту единственную и неповторимую, которая, как тебе кажется, была бы счастлива с тобой. Так и будешь жить в клетке, которую сам для себя смастерил, и умрешь вместе со своей нерастраченной любовью, и вгонишь ее, нераспустившуюся, в сырую землю…
– Как мрачно! Погоди, дай высморкаться… слезу вышибла.
– Не надо ехидничать, Обреченный.
– Но скажи мне, нимфетка, разве можно любить кого попало?
– Любить надо не кого попало, а всех. Подумай сам, если все будут любить всех, то на земле не останется места для мерзкой ненависти. И люди перестанут убивать друг друга. И исчезнут террористы и камикадзе. И будут распущены армии, и переплавлены авианосцы. А ты искусственно сдерживаешь в себе чувство, в котором нуждаются тысячи несчастных. Почему у нас есть доноры, и люди делятся кровью, а вот любовью, если ее много в сердце, считается зазорным поделиться с ближним?
– Да нет, не зазорно, хотя я так и не понял, как это проделать на практике. Боюсь сказать нечто неприличное…
– А вот Бродяга считает, что зазорно и даже грешно, – перебила Галька.
– Может, он имеет ввиду не любовь, а прелюбодеяние?
Галька скривила губки в презрительной усмешке:
– Прелюбодеяние! То, что дает жизнь всему на земле – разве грех?.. Все, что делается человеком под знаком любви, не может быть грехом!
Галька снова стала перебирать камешки. Шелестов взял ее за локоть.
– Значит, по-твоему, все должны друг с другом… подряд? Вот представь, что у тебя есть любимый мужчина. И ты узнаешь, что помимо тебя он любит еще двадцать женщин, и у каждой проводит очередную ночь, совершенно бескорыстно делясь с ними любовью…
– Да, так должно быть.
– Ну а семья, дети?
– Семья – это ошейник, намордник. Она сдерживает человека, не дает раскрыться его лучшим чувствам. А детей должно быть столько, сколько даст Бог. Если ты будешь любить всех, кто рядом с тобой, не возникнет проблем с рождением и воспитанием детей.
– Галька, а ты любишь Бродягу?
– Конечно! Я его обожаю, хоть он и зануда.
– И ты сможешь спокойно наблюдать, как он ласкает какую-нибудь Ракушку или Медузку?
– Увы, он не хочет никого из нас ласкать, но если бы это случилось, у меня голова пошла бы кругом от любви! Чем больше он будет любить девушек, тем сильнее я смогу полюбить его. Он добрый, сильный, великодушный. – Она снова стала гладить лицо Шелестова, провела пальцами по бровям, носу, губам. – Не надо его слушать! Неужели ты не можешь полюбить хотя бы меня одну? От тебя тянет холодом и безразличием, как из морга.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
