Пока Стас и Саня укрепляли палатку, Даша куда-то пропала. Стас пошел ее искать, и через полчаса, когда уже стремительно темнело, они появились – молчаливые и хмурые. Даша тут же села на краю обрыва, глядя с высоты на далекий лес.

– Приготовь-ка чего-нибудь на ужин, – неестественно весело попросил Стас Шелестова. Сам же пошел к обрыву и сел рядом с Дашей. Сквозь треск костра Шелестов слышал, как Стас негромко бубнил:

– …ничего особенного я от тебя не требую, но, пожалуйста, веди себя соответственно. Не забывай, что с нами больной человек, и здесь никто ему не поможет, кроме меня…

Вскоре Даше надоело слушать нравоучения, она подсела к костру и стала смотреть на огонь.

– Ну и как там, на Войне? – спросила она безо всякого интереса.

– Не помню, – ответил Шелестов.

– Вспомнить несложно, – как о каком-то пустяке заявила Даша. Пока рядом не было Стаса, она позволила себе давать советы. – Надо только сконцентрироваться на воспоминании какого-нибудь одного дня и восстанавливать его пошагово, эпизод за эпизодом, как бы проживая его снова. Тогда восстановится абсолютно все. Легче всего восстановить визуальную память. Вот я, например, когда…

– Что-то жених твой сегодня не в духе, – вдруг перебил ее Шелестов.

– Какой жених? – Даша вскинула голову, хлопая глазами. – Это Стас, что ли, жених? А он мне вовсе не жених. С чего ты взял?

Хихикнув, Даша нырнула в палатку и там притихла.

Стас решительным шагом прошел мимо Шелестова.

– Я прогуляюсь, – кинул он. – Ужинайте без меня.

Ну вот, подумал Шелестов со странным чувством удовлетворения, начинается катавасия.

Грохот взрывов не смолкал ни на секунду. Шелестов пытался поднять голову и осмотреться, но острая боль кинула его лицом в пыль. Страх привел его в чувство быстрее, чем боль, и Шелестов снова поднял голову, увидел Рябцева, который молился, сидя на коленях, ритмично опуская и поднимая туловище… А потом он увидел Дашу. Она сидела рядом с солдатом и развязывала бретельки бронежилета, который был надет на ее голое тело. Шелестов отвернулся, ему было стыдно оттого, что Стас может подумать, будто бы он подглядывает. "Бедненький", – сказала Даша. Он едва различил ее голос в грохоте канонады. "Я не успел посмотреть его снимки. Меня беспокоит мозг", – ответил ей Стас. Он был в выгоревшем танковом комбинезоне, нашпигованном магазинами и гранатами, с рюкзаком за плечами. На шее у него болтался фотоаппарат. Тут над головой так шарахнуло, что вмиг все исчезло – мост, молящийся солдат, Даша, Стас. Только частая барабанная дробь и грохот. Шелестов почувствовал, что он уже в другом мире, лежит на спине, что у него мокрые ноги.

Он открыл глаза и увидел лицо Даши, освещенное красным светом, словно девушка стояла под светофором. Я не на Войне, подумал он. Я в палатке. На плато. Стас ходил на вершину, а я сидел с Дашей у костра.

– Доброе утро! – сказала Даша. – Как ваше драгоценное самочувствие?.. Стас, он пришел в себя!

Шелестову на лицо капала вода. Крыша палатки дрожала, словно снаружи по ней колотили палками. Одна за другой вспыхивали молнии, наполняя палатку красным светом, и нескончаемо грохотал гром.

Над ним повисло лицо Стаса.

– Голова не болит? Головокружение? Галлюцинации?

Шелестов потряс головой. Не болело. Он привстал. Земля притягивала. Тело было непослушным и тяжелым.

– Послушай, – пробормотал он, вытирая со лба дождевые капли. – Ты со мной разговариваешь так, будто у меня вот-вот начнется агония.

– Прости, профессиональная привычка, – улыбнулся Стас.

Они пили шампанское, произносили тосты в честь громовержца, прося у него пощады. А погода продолжала бесноваться. Над плато Чатыр-Даг сводили друг с другом счеты все грозовые заряды Крыма. Для них красная палатка была ничтожной точкой, клюквинкой, затерявшейся среди лугов и белых скал.

С рассветом гроза незаметно утихла, дождь иссяк, избитая тяжелыми каплями палатка, с заметно обвисшими стенами и потолком, наконец, расслабилась. Люди уже прикончили бутылку, и теперь молча сидели, жуя хлеб, прислушиваясь к неправдоподобной тишине. Даша раскрыла "молнию" и вышла в никуда. Сразу за порогом палатки мир заканчивался. Матовая стена неслышно двигалась вокруг них и как бы светилась сама по себе. Шелестов со Стасом смотрели, как девушка медленно растворяется, исчезает, превращается в туман. Стас дернулся за ней и через мгновение тоже пропал.

Час спустя Саня нашел их на скальном балкончике. Они стояли в нескольких шагах друг от друга, на самом краю обрыва, не разговаривая, не двигаясь, как манекены. Шелестов встал рядом. Теперь три человека ютились на крохотном островке, а вокруг, покачиваясь, клубясь, вздыхая, колыхалось море облаков – серое, грязное, мутное.

Стас подошел к самой кромке "берега". Шелестову показалось, что он сейчас прыгнет со скалы вниз, в облака.

– Что-то мне здесь надоело, – вдруг сказал он. – Давайте спускаться к морю.

Ее рука лежала на груди Шелестова. Наверное, Даша просто неудачно повернулась во сне или же хотела поправить несуществующую подушку. Легкая узкая ладонь скользнула по щеке Шелестова, медленно съехала по подбородку на шею и замерла посреди груди. Шелестов проснулся от этого прикосновения и лежал, сколько мог, не шелохнувшись.

Стаса в палатке не было. Очень тихо шумело море. Стенки палатки плавно изгибались от легкого ветра. Шелестов вылез наружу и зажмурился от яркого света. Аспидно-черное накануне вечером море теперь было светло-голубым, гладким, как зеркало, с темными пятнами на поверхности, похожими на силуэты животных. В глазу гигантской кошки плескался Стас. Он был далеко от берега. Лежал на спине и работал только ногами.

Шелестов выбрался из палатки и побрел к морю. Стоя по колено в воде, ополоснул лицо и только затем нырнул под воду. Раз, два, три, четыре, стал считать он в уме, чувствуя, как нарастает в ушах глубинный гул. Как странно. Опять кажется, что все это уже было, подумал он. И я так же нырял и считал под водой… Зачем же я это делал? Чтобы дольше там продержаться. Это было не так давно. Только где же это было?

Он вынырнул, отдышался и снова опустил голову в воду. И снова навязчиво закрутился в уме счет: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Зачем я это делаю, думал Стас, скользя в нескольких сантиметрах от песчаного дна. Ему казалось, что с каждой секундой он все глубже погружается в донные пласты своей призрачной памяти, еще немного, и ему откроется что-то очень важное, и уже поплыли перед глазами красные круги, и, словно от боли, сжались в груди легкие, и уже нет сил сдерживать дыхание…

– Аккуратней! – сказал Стас, когда Шелестов вынырнул. Врач лежал на поверхности воды, словно надувная игрушка, и смотрел на чаек.

– Почему ты сам пошел купаться, а меня не разбудил?

– Тебе надо высыпаться, – равнодушным голосом добавил Стас. – И вообще, я обманул тебя. Даша вовсе не невеста мне.

– Я знаю. И вообще, Стас, ты предсказуем, как комета Галлея.

– Ты так считаешь? – Он повернул голову, потом ударил рукой по воде и поплыл к берегу.

Шелестов глубоко вздохнул и нырнул. Он плыл, едва не касаясь грудью дна. Раз, два, три… пятнадцать… двадцать… шестьдесят… Дно покато уходило вниз. На маленьких подводных дюнах плясали солнечные блики. Мимо его лица тонкими полосками проносились стайки мелких рыбешек. Плотная тишина и блаженная прохлада окружили его со всех сторон. Он выдыхал воздух через ноздри, пузырьки катились по щекам снизу-вверх и щекотали, как слезы. Семьдесят пять, семьдесят шесть… восемьдесят… Как из тумана, не резко, призрачно, показались ноги Стаса, живот, покрытый мелкими пузырьками, похожими на иней. Он подплыл ближе. Воздух в легких кончался. Он прижал руки к своему телу, превратившись в живую торпеду, и его еще несло по инерции. Он не мог остановиться. Дыхание билось в груди. Сто восемь, сто девять, сто десять… Он ткнулся головой в песок. Его стало закручивать, и он опустился спиной на дно. Он не соображал, что делает. Вода уже попала ему в нос, прибой толчками подталкивал его к берегу, и вода становилась теплее и теплее.