– Как ты себя чувствуешь, уважаемый Ахмет? – с улыбкой поинтересовался Хромой Абдалло, разминая пальцами первую в это утро и оттого самую долгожданную сигарету. – Не скучаешь ли ты по своей тележке?

– Благодарю вас, господин, – вежливо поклонился Ахмет. – Моя тележка часто мне снится, но не могу сказать, чтобы я по ней скучал. Скорее наоборот, эти сны сильно напоминают кошмары.

– Не беда. Скоро они оставят тебя в покое, – пообещал Хромой Абдалло, рассеянно наблюдая за тем, как бывший тележечник один за другим отпирает многочисленные замки и засовы.

– Я знаю, уважаемый Абдалло, – сказал Ахмет и распахнул прорезанную в железных воротах низкую дверцу. – Я все это уже прошел. Даже талибы рано или поздно перестают сниться. Почти.

Пригнувшись, он первым переступил высокий порог, нашарил в темноте выключатель и зажег свет.

– Я тебя очень хорошо понимаю, друг мой, – сказал Хромой Абдалло. – Прошло уже очень много времени, но мне все еще иногда снится тот шурави, из-за которого меня уже двадцать лет называют Хромым.

Вслед за Ахметом он перешагнул порог, с любопытством огляделся и одобрительно кивнул.

– Я давно не видел здесь такого порядка, – заметил он. – Вижу, что не ошибся, остановив свой выбор на тебе. Ты привел в порядок бумаги, как я просил?

– Простите, уважаемый, – Ахмет низко склонил голову. – Я не успел закончить. Осталось на пару часов работы. Самое большее, на полдня.

– Понимаю, – сказал Абдалло. – Ты напрасно просишь прощения, Ахмет. Твой предшественник так сильно запустил дела, что я рассчитывал самое меньшее на неделю. Ты позволишь взглянуть?..

Ахмет с поклоном указал на небольшую застекленную будку, приткнувшуюся к стене ангара в глубине помещения. Здесь хранились папки с транспортными накладными и другими бумагами, требовавшими учета; здесь же стояли дощатый топчан с продранным грязноватым матрасом и электрический обогреватель, спасающий кладовщика в неотапливаемом жестяном бараке. Из будки еще не выветрился пропитавший ее насквозь горьковатый запах конопляного дыма, оставленный предшественником; разбирая папки с бумагами, Ахмет до сих пор время от времени натыкался на припрятанные там и сям пакетики с травкой, которые сразу же выбрасывал в один из стоявших на улице мусорных контейнеров.

Войдя в будку, Хромой Абдалло недовольно потянул носом, укоризненно покачал головой и уселся на стул, который Ахмет предупредительно застелил свежей газетой.

– Я вижу, у тебя и здесь полный порядок, – сказал Абдалло, с удовлетворением озирая сложенные ровными стопками, аккуратно завязанные картонные папки с уже рассортированными бумагами. – Творить порядок из хаоса – дело, угодное Аллаху, дорогой Ахмет. Ты мне нравишься, уважаемый, потому что одинаково добросовестно и ловко управляешься как с тележкой, так и со всем этим бумажным хламом. Хотелось бы верить, что ты так же хорошо умеешь держать язык за зубами, как и поддерживать порядок на складе.

Ахмет почтительно склонил голову, но, когда он заговорил, голос его звучал твердо.

– Если у вас есть причины сомневаться во мне, уважаемый Абдалло, назовите их. А еще лучше – увольте меня прямо сейчас, пока…

Он замолчал, поняв, что чуть было не поддался на провокацию и не сболтнул лишнего.

– Пока ты не узнал слишком много, верно? – с улыбкой закончил Абдалло, не дождавшись продолжения. – Ты умен, Ахмет, а главное, быстро соображаешь. Это хорошо. Это очень хорошо, тем более что причин для взаимного недоверия у нас нет. Или я ошибаюсь?

Электрический чайник, который Ахмет включил, как только вошел в будку, негромко, но очень энергично забулькал, его прозрачная крышка покрылась изнутри капельками конденсата, и над ней заклубился горячий пар. Ахмет снял чайник с подставки, бросил в пузатый фарфоровый чайничек щепоть сухих блекло-зеленых листьев и залил их кипятком. По тесному помещению поплыл знакомый аромат.

– Тебе известен мой вкус, – заметил Хромой Абдалло, втягивая запах тонкими, изящно вырезанными ноздрями.

– Так, может быть, я опоздал с предложением меня уволить? – пошутил Ахмет. – Быть может, я и так уже знаю о вас слишком много? Впрочем, что касается чая, это не только ваш, но и мой вкус, уважаемый Абдалло. Простите, если это показалось вам нескромным.

– Перестань просить прощения на каждом шагу, уважаемый Ахмет, – серьезно сказал Абдалло. – Человек, умеющий отличить настоящий чай от свиного пойла, но пьющий помои из показной скромности – обыкновенный лицемер. Хороший чай недешев, но он по карману даже тележечнику, и лучше покупать его, чем дурман, превращающий человека в бессмысленного скота. Поверь, я очень рад, что наши вкусы совпадают даже в такой мелочи, как сорт чая.

Пока Ахмет готовил чай и наполнял пиалы, Хромой Абдалло бегло перелистал несколько папок с накладными. Движения его были нарочито небрежными, а вид – рассеянным, но темные глаза цепко бегали по строчкам, оценивая проделанную новым кладовщиком работу. Придраться не к чему: накладные были тщательно рассортированы по датам, поставщикам и разновидностям грузов.

– Ты хорошо справляешься, – констатировал Абдалло, откладывая в сторону папку и с благодарным кивком принимая из рук Ахмета горячую пиалу. – С той частью своих обязанностей, которой тебе приходилось заниматься до сих пор, – многозначительно добавил он, глядя на кладовщика поверх пиалы сквозь пар, смешанный с дымом сигареты.

Сердце Ахмета забилось быстрее: он понял, на что намекает хозяин, и внутренне возликовал.

– Сегодня прибывает особый груз, – сказал Абдалло, закуривая новую сигарету. – Думаю, ты догадываешься, о чем идет речь.

– Не догадываюсь, – возразил Ахмет. – Просто помню.

Абдалло приподнял брови, а потом сообразил, в чем дело, и кивнул.

– Ах да, конечно… Только, прошу тебя, дорогой, больше никогда и никому об этом не рассказывай. Даже мне, договорились?

– Конечно. Я просто ответил на ваш вопрос, уважаемый Абдалло. А скажите…

Он замялся, не решаясь задать тот единственный вопрос, который волновал его в данный момент.

– Не знаю, – с сочувствием произнес Хромой. – Поверь, я действительно не знаю. Мне не дано этого знать. Я – посредник, обычный человек. Глядя, как в небе собираются тучи, я могу сказать, что вскоре может пролиться дождь. Но, Ахмет, я не могу обещать, что он прольется! На все воля Аллаха – Аллаха, а не старого Абдалло! Не я собираю и отправляю эти… э… грузы. Я их только принимаю и сразу же переправляю дальше. Еще я могу просить – не приказывать, а просить! – чтобы эти люди помогли погрузиться в транспорт тому или иному конкретному человеку. На основании переговоров с ними и своего немалого опыта я могу предполагать, когда человек, о котором идет речь, окажется здесь, у меня. Но утверждать это наверняка и, тем более обещать – нет, уважаемый Ахмет, этого я не могу. И знаешь почему? Потому что не желаю на старости лет прослыть лжецом, да еще и по чужой вине. Я даже не могу твердо обещать тебе, что помогу твоей семье легализоваться здесь, когда они приедут. Я попытаюсь помочь, и это все, на что я способен, ибо я и здесь выступаю только как посредник.

Ахмет привычно склонил голову и уже открыл было рот, но вспомнил, что Абдалло просил его перестать все время извиняться, и промолчал, ограничившись глубоким, полным печали и раскаянья кивком. Он не зря колебался, не осмеливаясь спросить о своей семье: Абдалло ответил раньше, чем собеседник собрался задать вопрос, и это был именно тот ответ, которого Ахмет боялся. Никто ни за что не отвечал, никто ничего не гарантировал; Ахмет это знал и все же надеялся, что хозяин его обнадежит. Что ж, значит, он хотел слишком многого и, забывшись, переступил черту. Хромой Абдалло напомнил о разделяющем их расстоянии и сделал это, надо отдать ему должное, не только умело, но и с деликатностью, которой при желании свободно мог бы пренебречь.

– На все воля Аллаха, Ахмет, – значительно мягче повторил Абдалло. – Нам, простым смертным, остается только уповать на его милость. Это так же верно для меня, как и для тебя.