Теперь же ситуация резко изменилась, и мальчишка почувствовал себя в совершенно подвешенном состоянии, не зная, как быть, и возможно ли обратиться к кому-то за подсказкой к решению этой дилеммы. Единственным, кто мог бы подойти на эту роль, Пан считал Алексиса (может, еще и Колина, но Колину надо порядком подрасти, чтоб дослужиться до того доверия, коим обладал тот же Марк Моро), но чувства разом интереса и резкой антипатии к Мастеру слишком туго и странно переплетались в душе Пана. Да и вообще, не пойдет же он к нему спрашивать, какие из предписаний Устава в Высоком Секторе можно с оглядкой нарушить, а какие лучше не стоит – и так постепенно становится понятно. Если в Среднем Секторе, чтобы нарушать Устав и прочие правила, даже негласные, нужно быть безоглядным и дерзким храбрецом, которому наплевать на всё, то в Высоком… Так значит, никакое отчаянное и безрассудное бесстрашие тут не помогут, пока у тебя нет хоть капли власти? Пану было тошно от этой мысли. Если даже до свободы или, как сказал тогда Брант «хоть шанса на свободу» нужно дослужиться, идя по пути Устава и покорности Системе, тогда какая это, к диким, свобода?
Пан вдруг почувствовал себя ужасающе одиноким и несчастным как никогда в жизни, настолько, что самому сделалось противно. Жил себе не тужил четырнадцать лет, плавал с Марком и Туром как рыба в воде в своем паршивом пятом квартале, чесал языком о чем не надо, шлялся фиг знает где до самых «красных огней», работал понемножку и бед не знал. Тогда у него было два (ладно, полтора, Тур все-таки козёл оказался тот еще) друга, с которыми можно было всё, что было нельзя… А сейчас? А сейчас у него нет и треклятого Алексиса Бранта, с которым нельзя даже то немногое, что можно. Хорошенький обмен, ничего не скажешь. Есть только Антон Штоф на соседней кровати да «власть в перспективе». Власть, как же. Дурка у него в перспективе – дурка и ликвидация.
========== Глава 34 Тучи сгущаются ==========
Сентябрь закончился, и начался октябрь, что означало приближение сроков сдачи первых отчетов по «преподавательской деятельности». Сказать, что Ия от этой мысли впадала в панику, было бы, конечно, неверно, однако неприятное ощущение важного невыполненного задания грызло её настойчиво и неумолимо. Хоть последний разговор с отцом и не вывел их общение на доверительный уровень, девушка, наконец, начала ощущать себя хоть сколько-то вправе задавать определенные вопросы и вообще заводить с Грегором речь о работе – своей, разумеется, однако прощупывая при этом почву и под ним самим. Девушка играла в разведчика и сама в душе смеялась над собой – понятно, что он никогда и никому не расскажет и не объяснит больше, чем дозволено и положено, и абсурдно даже надеяться на что-то большее, чем она имеет сейчас, особенно принимая в расчет, что и этого у нее никогда не было.
Читая свои отчетные листы, она невольно примеряла их на отца. Ничего толкового, конечно же, из этого не получалось, однако, выискивая какие-то выдающиеся мелочи в поведении преподавателей, она хотела и в его наружности увидеть что-то особенное, чего сам он показывать не желал. Едва ли сам Грегор был столь безупречным – куда скорее что-то не получалось у Ии, потому что и в школе она не могла уловить почти ничего лишнего, кроме того, что Хана Бри ходит курить чаще, чем дозволено по количеству ее рабочих часов, а Вир Каховски два дня назад очень звучно хлопнул дверью, выходя девушке навстречу из учительской, и его полное, раскрасневшееся лицо едва не дергалось от напряженно сдерживаемого гнева.
Всё это казалось ей не стоящими внимания мелочами по сравнению с постоянным брожением мыслей и сомнений внутри ее головы. Девушка давно уже перестала ощущать себя грязной и отвратительной за то, чему училась теперь, но стремилась максимально использовать себе не пользу новые знания. Прислушиваться к каждому шороху, замечать любое движение в противоположном конце классной комнаты, обращать внимание на слова, которые выбирают для выражения своих мыслей её же ученики. Всё это словно вливалось внутрь нее густым потоком, заполняя не только голову, но и всё пространство внутри нее. Однако едва ли не более, чем прочее, девушка выискивала в словах и взглядах подростков хотя бы малейшую подсказку о причинах исчезновения Фиды Грэм, чей испуганный взгляд все еще всплывал время от времени в памяти Ии. Доступа к школьным камерам у нее, разумеется, не было даже теперь, после повышения, а форма возводила между ней и шептавшимися в коридорах девочками ту непробиваемую стену отчуждения и непонимания, которой не выстроила бы даже самая большая разница в возрасте. Мысли о Фиде не давали Ие покоя, хоть она так и не рассказала о ней Ладе, и порой казались почти что зловещим предупреждением о том, что делает с тобой Империя, когда ты непоколебимо уверен, что «никто не узнает».
Ия менялась, но это больше не пугало её. Ия знала, что сейчас ей это необходимо как никогда – не для работы, для того, что бы догнать убежавшую далеко вперед нее Ладу, не отстать и не потеряться в собственном болоте. Девушку не покидало ощущение, что за всё то время, что они вместе (если этот период, конечно, можно назвать таким громким словом), она словно разбудила Ладу ото сна, подняла ее на ноги, но дальше Лада уже вполне может идти сама, без помощи и опоры, одна – и эта мысль отзывалась в сознании Ии каким-то болезненным страхом. Словно, остановись она сейчас, и тут же потеряет из виду Ладу, далеко убежавшую вперед. Притормозит ли та, станет ли ждать, станет ли тащить на себе отставшую? И кто окажется прав, если ответ на этот вопрос – «нет»? Ия ненавидела своё сомнение, раз за разом спрашивая себя, разве имеет она вообще право в ком-то сомневаться, на кого-то за что-то обижаться? У каждого и так достаточно собственного одиночества…
И какая же жалость, что учиться всему, чему она учится теперь, у нее совершенно нет времени!
После очередных четырех часов сна и восьми с половиной часов, проведенных в школе, Ия поймала себя на ощущении, что голова её готова в любую секунду взорваться, и, распихав необходимые вещи со своего стола в сумку (о да, главной роскошью повышения стал личный стол в учительской), Ия мучительно выползла из школьного здания и направилась в сторону дома, когда внимание девушки вдруг привлек непривычно ярко-зеленый передник, завязанный на поясе какой-то девочки поверх блёклого серо-зеленоватого школьного платья. Девочка, стоявшая на перекрестке в квартале от школы Ии, была явно не из ее учеников, и вся ее поза передавала смущение, тщательно скрываемое напускной сосредоточенностью на лице. Ей было лет четырнадцать или пятнадцать, наверное, выпускница, с бесформенной сумкой через плечо, необычайно красивыми золотистыми волосами, заплетенными в не тугую, пышную косу, и большими темно-серыми глазами. Очевидно, уловив на себе задержавшийся взгляд девушки, школьница каким-то неведомым образом в два шага оказалась возле нее.
- Добрый день, меня зовут Рона Валтари, я говорю от лица организации «Зеленый Лист», Вы не могли бы уделить мне две минуты своего времени? – Скороговоркой отчеканила девчонка, заглядывая в лицо Ии с нескрываемыми надеждой и ожиданием. Ладно, будь по-твоему.
- Могу, - кивнула Ия так дружелюбно, как только могла при той усталости, в состоянии которой находилась. Должен же хоть кто-то порадовать сегодня этого ребенка.
- Вы что-нибудь знаете о нашей организации? – Девчонка заметно воодушевилась, видимо, Ия была одной из немногих, кто дал согласие на ее предложение потерять несколько минут своего времени.
- Нет, совсем ничего.
- Ну… раньше это было традицией нашей школы – третьей школы одиннадцатого квартала… Это не здесь, - едва заметно махнула она на здание, из которого только что вышла Ия,- это в четырех улицах отсюда, - затараторила Рона, - но потом, то есть теперь, мы получили одобрение от Дома Управления…
- Ближе к делу, пожалуйста.
- Да. «Зеленый Лист» занимается восстановлением природы и зеленых зон в Среднем Секторе Империи. Наша сеть распространилась уже на четыре квартала. Мы сажаем растения в своих кварталах, поддерживаем посадки на Прудах… Вы знаете об открытии Парка Славы в двенадцатом квартале? – Ия чуть качнула головой, и Рона оживилась еще больше. - Парк Славы будет открыт следующей весной, и там мы тоже работаем – не только с растениями, Управление выделило нам целый экопавильон для выставок, работы и агитации. У нас будет своя машина по переработке вторбумаги и наглядная система фильтрации воды, чтобы дети могли с ранних лет понимать важность… Парк Славы планируется как зона просвещения и духовного отдыха, вот, посмотрите, пожалуйста, наш буклет, здесь есть информация о пользе растений для очищения воздуха, Вы ведь знаете…
