Эта жажда, пожалуй, и правда напоминала физическое желание пить или есть – не оставляющее сил ни на что другое. И собрать всю свою волю в кулак, чтобы быть безупречно собранной и бесстрастной, не бывало так сложно уже давно.

От пекарни до автобусной остановки, откуда Лада ехала теперь домой, ходу было от силы пять-семь минут, но, несмотря на усталость, она сама упросила Ию, «ненароком» ее встретившую после работы, пройти одной остановкой дальше.

- Знаешь, а я бы поехала туда… - шепот Лады, спешно курившей на ходу, был едва слышен Ие в шуме близкой дороги. Ни приветствия, ни глупых вопросов – сразу к делу, которое, видать, не одной Ие спать не дает по ночам. - Если бы только знала, куда. Третий, ты говорила, квартал?

- Четвертый. Глупая, даже не знаешь, куда. Загребли бы сразу, и что? – Эта горячность, столь внезапно открывшаяся в подруге в последнее время, одновременно умиляла и немало тревожила Ию, заставляя опасаться, не выкинет ли она чего необдуманного, что погубит её, похоронив разом все эти идеи, мечты и грёзы.

- Но… послушай, они же там делают… что-то. Что-то важное.

- Уже не делают. Не слышала? Вчера в ночных новостях говорили, что всех соратников тех преступников вычислили. – Странно было называть «теми преступниками» людей, которых ты куда более охотно назвала бы героями-мучениками, да ничего не попишешь, осторожность прежде всего. – Да и как? Куда идти, кого искать, с чего они вообще поверят и примут кого-то?

- Неужто… - Лада опустила глаза, - что ни делай, а Империя все равно сожрет всех и вся? И какая тогда разница, здесь быть или там, если все равно будешь растоптан?..

- «Какая разница» - дело твое. Думаешь, им двоим совсем не было разницы? По-моему, только мы сами устанавливаем цену… - Ия невзначай замолчала на полминуты, пропуская идущую в недоброй близости от девушек женщину лет сорока, потом продолжила еще тише, едва сдерживаясь, чтоб беспокойно не обернуться по сторонам, - …некоторым вещам и событиям, которые непосредственно нас касаются. И своей жизни тоже. Правда, думаешь, что нет никакой разницы, сделали бы они это или не сделали бы? Даже проиграв… Так ли сильно они проиграли, если заставили бурлить всю Империю? Если хоть кого-то, хоть двоих, нас с тобой заставили подумать… А ты опоздаешь на него, если не поспешишь, - прибавила она значительно громче, подталкивая подругу вперед. Та лишь кивнула и, не попрощавшись, легко побежала, придерживая шляпку, к уже открывшему двери автобусу. Какой же славной, нежной и красивой она была…

И какую же цену готова заплатить сама Ия за эти минуты? Какую цену готова заплатить за свою жизнь, если в её силах что-то изменить в этом проклятом мире?

***

Бинго! Святая Империя, да неужто хоть в этот раз мальчишка, наконец, понял все сказанные слова верно? Слишком уж очевидно изменилось что-то неуловимое в его лице, слишком уж непривычно он не нашел подходящей колкости в ответ. Только прошептал почти беззвучно что-то сродни «Прости» и пулей вылетел на лестницу. Догонять его Алексис не стал – пожалуй, им обоим стоит еще кое о чем подумать.

Удивительно, но после всего сказанного молодой человек не почувствовал себя ни слабым, ни униженным, ни каким еще неполноценным как ожидал, скорее даже наоборот – ощутил какую-то необычайную легкость… правда, уже под вечер, когда леденящий нервный узел внутри живота, наконец, развязался, дав вдохнуть полной грудью. Наверное, то, что Алексис ощущал внутри себя сейчас, наиболее близко можно было бы назвать любопытством. Да-да, простым любопытством о том, как же пойдут дела далее – спокойным, без истерии, но живым любопытством, заставляющим самого Мастера почувствовать себя немного придурком и почему-то махнуть на это рукой. И даже, наверное, закуривая сигарету на пороге распахнутой на кухне балконной двери, под уютные равно звук и запах жарящейся на сковороде картошки, он думал не о предстоящих завтра делах (а их намечалось действительно немало), но о происшедшем разговоре и едва ли не каждом слове, которое произнес… Странно, но конец мира не настал в один миг оттого, что на несколько минут он, Алексис Брант, показал вдруг, что может проявить слабость. Оттого, что он говорил со Средним на равных, и цель полностью оправдала средства. Непонятно было другое, а именно – почему эта слабость и весь происшедший разговор не ранят его самолюбие и не вызывают презрения к самому себе, и как вообще удалось мальчишке одним своим взглядом свести в нем на нет все эти такие ожидаемые и логичные чувства? И не потому ли вместо сломленной гордости он ощущает теперь спокойствие и легкость, что Пан, наконец, понял его правильно?..

А следующий день был первым днем новенького, Ники, в четвертой группе. Парнишка был невысокий, коренастый, но ладно сложенный, с совершенно белыми, сильно курчавыми волосами, пуховой шапкой лежащими на его голове, и красивыми светло-голубыми глазами. Девичья какая-то внешность, хотя широкие плечи и всё телосложение его явно говорили о весьма развитой мускулатуре и отнюдь не женской силе. По такому лицу и не подумаешь, что парень, во-первых, Средний, а не Высокий, а во-вторых, к тому же привлекался за агрессию. Интересное сочетание. Хотя разве среди этих ребят вообще бывают обычные?

- Добрый день, кадеты, в нашем составе произошли некоторые изменения, - произнес Алексис, пропуская мальчишку вперед себя и кладя руку ему на плечо, отчего тотчас же буквально физически ощутил на себе холод потяжелевшего взгляда пары вспыхнувших зеленым глаз подле окна, - …и вместо Дени Драя с вами продолжит учиться Ники, Ники Даниш.

Новичок сдержанно кивнул в знак приветствия и сел позади Стефа, нездорово бледного и очень напряженного, на место, которое только позавчера занимал его брат, и еще не раз за время занятия бесцеремонно оглядел, словно ощупал, каждого из ребят пристальным взглядом. А занятие вышло оживленное: с легкой подачи Мастера мальчишки обсуждали статью по основам включенного наблюдения – со спорами, аргументами, диаметрально разными точками зрения… Не замечая, правда, того очевидного факта, что весьма пристальным наблюдением за ними занимался всё это время сам Алексис. Удивительно, насколько невнимательными они умудряются оставаться до сих пор к таким простым мелочам. Молодого человека раз за разом забавляло это чувство, равно как и то смущение, которое они, наверняка, не смогут от него скрыть, когда он укажет им на эту простую промашку.

Уже после занятия, покинув классную комнату и направившись в свой кабинет, Алексис впервые не без удивления почувствовал какую-то легкую неловкость от мысли, что собирался сегодня и ближайшие несколько дней наблюдать через камеры за Ники и прочими ребятами – он этого без особой необходимости почти никогда не делал, став Мастером, но последние обстоятельства и промашка, стоившая, вероятно, жизни Даниелу Оурману, вынудили его несколько поменять свои взгляды. Да и не в Оурмане с Ивличем дело, чего греха таить. Молодой человек вывел на экран компьютера аудиторию, в которой только что покинул своих подопечных, а сам уткнулся в документы, принесенные ему утром Виктором. По голосам, звучавших с записи, он ребят и так различит без труда, а так совместит два полезных дела.

- Ну что, кто у нас тут? Болтун, ворчун, любимчик-провокатор и аутсайдер? - Ники вопросительно вскинул светлые брови, словно ожидая от мальчишек подтверждения своим словам, едва только сам Брант покинул аудиторию.

- Ты еще задиру-новичка с цыплячьей прической забыл. - На удивление спокойно и холодно отозвался Пан, не отрываясь от экрана планшета, в котором и так как будто прятался всё прошедшее занятие.

- Почему ж задиру, это ты всё дерзостями сыпал, не я…

«Да он еще не знает, что для Пана дерзость», - усмешкой пронеслось в голове Алексиса, но разговор ребят явно привлек его внимание. Кажется, Ники – мальчишка действительно внимательнее, чем молодой человек ожидал после разговора с Мастером Аккерсоном.