- Да, - порывисто выдохнул он, прижимая Пана к стене, - из-за тебя.

Тот не успел ничего ответить – губы Алексиса накрыли его рот быстро и жадно, не давая опомниться от прозвучавших только что слов, всё ещё отдающихся эхом в ушах; он задохнулся, растерялся, попытался отвернуться, как вдруг осознал, что, сам не владея собой и собственным телом, уже отвечает на этот не поддающийся никакому разумному объяснению поцелуй. Отвечает шокировано, неумело и пылко. «Поцелуй». Пан не мог сказать, откуда ему известно это слово - и тем более не был в состоянии задуматься о том, - однако точно понимал, почему и зачем это делается - да только легче от этого не становилось ни на грамм. Темные ресницы и бледно-коричневатые веснушки Алексиса как-то неадекватно близко к его, Пана, широко распахнутым глазам, холод крашеной штукатурки за спиной, и оглушающий барабанный бой крови в висках - ощущение было такое, что все кости в теле Среднего приняли консистенцию желе, готовое стечь со стены сразу же, как только Мастер отпустит его плечи.

Только спустя несколько бесконечных мгновений, Пан дернулся и с силой оттолкнул парня, задыхаясь. Сотня мыслей сменили друг друга в голове мальчишки за десятую долю секунды, и вдруг, моментом какого-то нелепого озарения, ему стало вдруг ясно, на какой жуткий риск решился Мастер, делая всё то, что он делал теперь, ведь любой другой, на месте Пана, попросту сдал бы его первому же встречному в Академии или еще кому похуже, обрекая на… Какие сомнения, естественно, ликвидацию. Или… а сможет ли вообще какой-то мальчишка из Среднего доказать что-то против Высокого, да еще и без записей камеры? Пан судорожно сглотнул подступивший к горлу душащий ком, моргнул широко распахнутыми глазами и почему-то внезапно отрицательно замотал в ответ на выжидающий взгляд Алексиса головой, не понимая – или, быть может, напротив, слишком хорошо понимая, что делает.

Ему конец.

Всему конец.

- Я не… то есть, что… - язык совершенно не хотел слушаться Пана, как, в общем-то, и мозг. Алексис замер, по-прежнему не отрывая внимательных синих глаз от ошалевшего мальчишки перед собой, и открыл было рот сказать ему что-то в ответ, как внезапный шум шагов в коридоре заставил их мгновенно замолчать, замереть и прислушаться. Нет, не сюда. Казалось, даже собственное дыхание было слышно этажом выше или ниже.

- Выйди здесь. - Хрипло прошептал Алексис, когда звук подошв затих. Его лоб снова коснулся лба Пана, горящие глаза были устало полуприкрыты. Недопустимо близко… Проклятье, что он делает? - Я выше поднимусь. – Его рука все еще лежала на плече Пана, словно не хватало сил убрать ее, снова потеряв с ним последнюю связь, - давай же, - он подтолкнул мальчишку к двери, - мы теперь вне закона, парень.

Слова эти почему-то произвели на Пана эффект разорвавшейся бомбы: кто из них был первым потом – уже не разобрать, только, когда рука Пана коснулась дверной ручки, вдруг снова почти объятья, пальцы, сжимающие плотную ткань форменного пиджака, и снова поцелуи-укусы, неумелые, лихорадочные и жадные. К диким Устав. Пытаясь спастись от себя, мальчишка вырвался и пулей вылетел за дверь.

Стоило Пану вывернуться из темного «аппендикса» и притворить за собой дрожащими руками дверь эвакуационного выхода, как он едва не столкнулся лоб в лоб с двумя крупными мужчинами в форме комендантов; те тотчас внимательно оглядели мальчишку с головы до ног, не скрывая немого вопроса во взглядах.

- Я… швабру хотел… найти… - Среднего колотило, но голос, дрогнувший в первые секунды, быстро выправился и сразу стал звучать решительно, когда Пан понял, сколь невелик его выбор: уверенно лгать или же попадаться с поличным, да еще и подставляя Мастера под удар. - Там на лестнице, - он кивнул головой в другой конец долгого коридора, - кто-то воду разлил, в темноте опасно же… - убедительно врать мальчишка отчаянно не умел, что всегда в себе ненавидел, а особенно остро – в моменты, подобные этим, каких в его жизни бывало не так-то и много, когда только ложь может спасти тебя и всё твоё дальнейшее существование.

- Славный альтруизм, коллега, - без малейшей иронии в голосе кивнул один из комендантов, - но уборка - дело не кадетов-первокурсников. А мопная там, - он указал рукой по коридору направо, - вдруг всё же пригодится.

- Спасибо, - коротко ответил Пан, совладавший, наконец, со все еще не покидающей тело слабостью, - я здесь неделю, - пояснил он, - ещё не всё успел узнать.

- Освоишься, парень, не отставай пока от своих. И храни Империя грядущую встречу. - Мужчина коснулся его плеча… Да, того самого плеча, что только что сжимал своими холодными пальцами Алексис. Пана снова словно ошпарило кипятком, он выпал из окружавшего его мира, нырнув в омут жгучих воспоминаний, и даже не слышал уже, как коменданты ушли в глубь алевшего коридора.

- Храни Империя грядущую встречу… - едва слышно прошептал он, словно ни к кому не обращаясь.

«Однако ж угораздило тебя влипнуть, Пан Вайнке». - Пронесся в голове мальчишки его же голос.

На негнущихся ногах – через проходную, долго и упорно тыкая в двойной турникет неработающую из-за обесточки карточку пропуска. С каменным лицом – мимо охранника в форменной черно-серой робе. Задыхаясь, вынырнуть на хмурую улицу, под стеной льющий дождь, сделать жадный глоток влажного воздуха и, открыв зонт, заметить, что пальцы всё ещё мелко дрожат. Массивные ботинки всколыхнули воду и пустили рябь по поверхности широкой лужи, пересекавшей всю хрустящую гравиевую дорожку, ведущую за ворота Академии, когда Пан сделал очередной шаг, не глядя себе под ноги. Дождь заливал их, и никакой зонт не в силах был спасти от падавших сквозь серое небо струй воды.

Пану было страшно. Только теперь он запоздало осознал происшедшее, только теперь понял свою реакцию и свои чувства, только теперь смог дать им имя, и они невероятно смутили его. Страшно было не оттого даже, что, хочешь – не хочешь, ему нужно будет делать выбор, быть может, важнейший выбор в его жизни, но оттого, что выбор-то, по сути, сделан уже был, безоговорочно, слишком быстро… Был сделан только что, без единого слова, в трепещущем красноватом свете на пожарной лестнице, когда он сам, («Сам», - подтверждал себе мальчик мысленно) не ударил молодого человека, когда это стоило сделать. Страшно было из-за нависшей неопределенности, неизвестности. Что это было, Святая Империя? Брант свихнулся? Или проверяет его? Что делать теперь – бежать, стучать? Затаиться? Или пытаться делать вид, что ничего и не было?.. Голова, кажется, была готова взорваться, а сердце все еще отбивало дикий ритм где-то на уровне глаз, тело всё ещё горело. Непроизвольно облизнув губы, Пан закрыл глаза в безуспешной попытки сделать глубокий вдох, мысленно воздавая хвалу Империи, что на улице – на всем обозримом ее отрезке до остановки монорельса – кроме него не было больше ни души.

Однако даже на фоне всего этого самым страшным открытием, оказывается, было другое - полнейшая потеря контроля, притом контроля абсолютно надо всем, что только ему, Пану Вайнке принадлежало: рассудком, чувствами, над всей жизненной ситуацией и даже собственным телом. Бездна и правда разверзлась под его ногами. А Брант точно свихнулся.

И, кажется, не только он.

Понять, проанализировать и «разложить по полочкам» происшедшее только что было решительно невозможно, сотни вопросов отбивали барабанную дробь о черепную коробку. Это не укладывалось в голове. Это бред. Просто невозможно.

…тот самый Алексис, который столь сильно оскорбил его своим обманом во время первой встречи, который непонятно с чего вдруг проявил к нему, Пану, необъяснимо живой интерес (а каждый Средний с детства знал, что быть предметом интереса Высоких ничем хорошим, как правило, не заканчивается), его будущий наставник и учитель… Пан страшно стеснялся сам себя, не понимая, что происходит в его сердце, сердце, что вообще противоречит всем разумным нормам… И голова шла кругом, разом пустая и переполненная до самых краев. «Интересно, он на цыпочки вставал?» Расколоться Империи, что за бред у него в голове? Мальчишке вдруг стало как-то совершенно истерически смешно, и желваки выступили на скулах от того, сколь сильно он сжал зубы. Это не бред, это катастрофа вселенского масштаба.