- А Колин?..
- Насчёт Колина ты всё совершенно верно заметил, хотя насчёт дефекта я так серьезно не думал, прямо скажу. Всегда находились вещи поважнее. Здесь, знаешь, одно время даже ходили слухи, что нашу четвертую хотят не то расформировать, не то сделать “особым отделением”… Кто только чего не говорит.
- Да, слышал, - отозвался Виктор, - это еще при мне было, осенью. Но я в это не верю.
- Почему же?
- Потому что ты Брант. - Просто выдохнул Виктор, удобнее устраиваясь в кресле. - И с этим никто ничего не сделает. Поэтому и с твоей группой тоже ничего не сделает.
. «…но только прежде, чем сделает что-то со мной самим, наивный ты мальчишка» - мрачно подумал про себя Алексис. «Твоей группой». Хорошенькая постановка, ничего не скажешь. Что, интересно узнать, такого произошло за время болезни Виктора, что из растерянного и не знающего, за что хвататься, мастера-первогодки он вдруг стал таким резким и ледяным критиком.
А вслух лишь бросил безразлично:
- Я по-прежнему только мастер, Виктор.
========== Глава 53 Apart* ==========
[*Англ. «Порознь»]
Попробуем забыть
О том, что мы больны,
О непоправимом, о неизлечимом,
О том, что нам до конца
Так и не высказать вслух*
[*Из песни группы Flёur – «Два Облака»]
Январь шёл куда-то мимо нее, холодный и тёмный, по-прежнему бесснежный, нелюбимый. Даже теперь, когда зима выдалась значительно тёплее многих предыдущих, Лада всё время мёрзла, сколько бы слоёв одежды ни надевала на себя, и чувствовала себя постоянно уставшей. В «Зелёный Лист» они с Ией вместе смогли выбраться за весь месяц лишь однажды, и тот раз получился каким-то скомканным и дёрганым, принёсшим, несмотря на жадное ожидание встречи, больше разочарования, чем радости, потому что поговорить из-за постоянно снующего туда-сюда народа почти не получилось, как не получилось и обнять её хоть раз, чего Лада так давно и мучительно желала. Одной Ладе ездить в «Зеленый Лист» не хотелось и вовсе – хоть сколько-то тёплые отношения из всех ребят она поддерживала лишь с Роной, которая половину января проболела дома. В остальном девушка по-прежнему считала волонтёрство в парке очевидной и несправедливой эксплуатацией, с которой не хотела на деле иметь ничего общего. Может быть, она и была слишком резка в этом своем суждении, однако пока что Парк Славы не дал ей ни одного повода изменить своего нынешнего мнения.
А между тем одной той встречи с Ией – первой и единственной в наступившем году – оказалось достаточно, чтобы понять, что Ия изменилась. Если до нового года она была, хоть и резкой, решительной, но мягкой, то теперь внутри нее словно образовался несгибаемый металлический штырь, льдом отсвечивающий в глазах. Нет, она не стала ни бесчувственной, ни холодной, но что-то в ней определенно пошло по-другому. Для нее будущее заканчивалось первого марта, и изменить это казалось уже невозможным. Лада не знала, отдавала ли сама девушка себе в этом отчет, но считала, что не имеет особого смысла спрашивать, поднимать лишний раз и без того неприятную тему. Сейчас все шло именно так, как и было задумано, кроме одного - от Ии словно веяло смертью. И без того утомлённую и морально, и физически, Ладу это открытие пригнуло еще ниже к земле. Всю эту встречу, когда девушкам только и оставалось, что переглядываться издалека, общаясь друг с другом и со всеми, согласно Уставу, Лада смотрела на Ию и вспоминала свои летние размышления о том, что двигало теми ребятами, вдохновившими её на все эти безумия, о том, какими одинокими, должно быть, были Кир Ивлич, Абель Тарош и те безымянные, кого девушка никогда уже не узнает, если решились на такой шаг… Нет, напротив. Теперь она точно знала, что одинокий человек, которому не за что бороться – не за кого, - не пошёл бы на всё это. Парадокс, не дававший ей покоя уже так много времени, разрешился сам собой – у каждого из них, наверняка, были семьи, родители, быть может, жёны и дети… Как и у них с Ией. И всё это делалось из-за них, ради них. Ужасающая ирония судьбы. Даже просто думать об этом, не пытаясь снова и снова примерить на себя, Ладе казалось почти страшным.
Только главный вопрос для неё всё равно оставался в другом, в том, имеют ли они – имеет ли хоть кто-нибудь – право подвергать опасности или причинять вред другим людям ради собственной идеи, которая, как они полагали, должна в конечном итоге освободить «большинство» от Системы, да и сможет ли их идея вообще дойти до этого «конечного итога»? Сомневаться тоже было очень страшно. Сомневаться в себе, своей идее, правильности своих поступков, если они призваны повлиять не на двух или трех людей, но значительно большее их число… Не сомневаться, однако ж, виделось теперь куда неправильнее. Особенно когда ты и без того до смерти устала постоянно бояться.
Внутри себя, с трудом позволяя себе такую откровенность, девушка не знала, где найдет силы, как сможет не опустить рук, если всё действительно пойдет так, как они обсуждали, если совсем скоро она останется одна. Через несчастные пять с половиной недель. Считать дни до этого приближающегося конца казалось невозможным тем более.
Иногда Лада думала, что и в её глазах, наверное, появился тот же отблеск холодного металла, что и в глазах Ии.
А между тем, с возвращением череды одинаковых рабочих будней, меланхолия ушедших январских выходных как-то неуловимо перетекла сама собой в тягостное уныние. Снова пекарня, снова тесто, снова ряды булок на противнях, снова касса, камеры и ужины дома. Лада жила, словно на «автопилоте», но мысли её были неизменно далеко от всего этого. Как без Ии – потом? И сколько это «потом» будет длиться? Что будет после дня открытия Парка? Будет ли Лада одна или сможет найти поддержку?.. Не думать обо всем этом было невозможно, но ответов девушка не находила, словно откладывая их в долгий ящик раз за разом. Да и как сейчас загадывать наперёд, если не предугадать, в каких обстоятельствах она будет вынуждена действовать? Но и остаться в итоге одной без какого бы то ни было плана дальнейших действий казалось ей таким жутким…
Двадцать пятого января малышке Нарье исполнилось пять лет. Удивительно, как всё-таки летит время: только что она была еще совсем крохой, которую школьница Лада всегда немного опасливо баюкала перед сном на руках, а теперь уже получила свою первую форменную беретку и пойдет в среднюю группу детского сада приближающимся летом… Да и ей самой, Ладе, через полтора месяца исполнится уже восемнадцать – отчего-то эта цифра смущала её, хотя на деле и не должна была нести никаких радикальных перемен, ведь все возможные перемены, казалось, уже произошли с ней: свадьба, смена фамилии, переезд, Карл Шински, каждый день ожидавший её дома, и Йонас, малыш Йонас, которого она еще ни разу не видела в тёмной лаборатории Центра Зачатия… Даже думая обо всём этом, Лада никак не чувствовала себя взрослой, словно ей, несмотря на все свалившиеся внезапно обязанности, по-прежнему четырнадцать, и мир вокруг нее, неизменный, стоит на месте, не ожидая, что она когда-то повзрослеет, - что она уже повзрослела.
Все эти мысли лишь возвращали её в болото Системы, твердившей внутри её головы, что нельзя, неправильно, невозможно даже и думать о «великих свершениях» и мировых переворотах, неся на плечах весь груз обязанностей взрослого человека, что замахиваться на подобное может лишь глупый подросток, наивно полагающий, что весь мир лежит у его ног, и давно уже пора бы вырасти… Прогнать их было очень непросто. Прогнать и искренне поверить внутри себя, что собственной жизнью распоряжаешься на самом деле ты сам, а не Система, как бы она того ни хотела, что бы ни твердили люди вокруг тебя, сколько бы лет тебе ни исполнялось… На двенадцатый день после открытия Парка Славы. Когда всё уже произойдёт. Думать об этом не получалось, потому что не было и быть не могло никакого «после», если тогда Ии с ней уже не будет. Если против всего мира останется только она одна.
