– Ну что, жить будете? – женский голос казался строгим и беспристрастным, но я все-таки уловил в нем нотки участливой тревоги.
– Да, большое спасибо, – с искренней благодарностью ответил я, повернув слегка голову в сторону женщины.
– Ну, тогда соизвольте привести себя в порядок, пожалуйста. От вас пахнет, извините, крайне отвратно. Все необходимое вы найдете здесь. И даже бритву, если желаете побриться. И не делайте воду слишком горячей, а то опять может стать плохо. Лучше примите контрастный душ, – с этими словами женщина развернулась, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
Я поднял голову и вздрогнул. Над раковиной висел узкий шкафчик с дверцей-зеркалом, и оттуда на меня смотрел какой-то небритый мужик с расцарапанными щеками и впалыми мутными карими глазами, под которыми хорошо просматривались серые синяки. Его темно-русые волосы были неприлично грязными и местами слипшимися от птичьего помета. Наверное, даже моя родная мама сейчас бы меня не узнала. Я себя не узнавал однозначно, и мне стало крайне неприятно, что я предстал перед женщиной в таком виде. Надо было срочно привести себя в порядок, тем более, что таблетка у меня под языком полностью растворилась, и самочувствие мое явно улучшилось. Я открыл шкафчик и нашел там вполне современный бритвенный станок, помазок, пену для бритья и даже запасные лезвия. Тщательно побрившись, я наконец оглядел помещение, в котором находился. Это была обычная ванная комната, довольно просторная, с раковиной, унитазом, биде, душевой кабиной и стиральной машиной. Я разделся, бросил свои грязные шмотки прямо на пол около двери и забрался в душевую кабину. Она была совсем немаленькая, здесь спокойно поместилось бы четверо таких, как я. В кабине было все необходимое. На крючках висело несколько мочалок, наверное, разной степени жесткости, а на полочках стояли флакончики с шампунем и гелем для душа. Я включил воду, схватил первую попавшуюся мочалку и с наслаждением начал драить свое истосковавшееся по чистоте тело. Никогда бы не подумал, что банальный процесс помывки может доставить такое неземное удовольствие.
И тут внезапно я вдруг вспомнил последние события. Как будто мой мозг перед этим включил какую-то защитную блокировку памяти и направил все мои мысли и желания только на побриться-помыться, а теперь неожиданно эту блокировку снял. Я вспомнил Помидорова. Перед моими глазами возник его последний, наполненный ужасом взгляд, и эта навязчивая картинка никак не сбрасывалась. Одна-единственная страшная мысль поглотила все мое сознание: «Я убил человека!». Ошарашенный, в полном оцепенении, я стоял под струями воды, машинально вертя ручкой регулировки то в одну, то в другую сторону, делая воду то холодной, то горячей, а в моей башке громко и неумолимо звучало: «Я убил человека! Я убил человека! Я убил человека!..»
Наконец, я как-то сбросил с себя это оцепенение, выключил воду и вылез из душевой кабины. Моей одежды на полу не было, а на настенной вешалке висели белое полотенце и белый махровый халат. На полу стояли белые пушистые тапочки. Действовал я, как в тумане, на автопилоте. Машинально вытерся полотенцем, напялил на себя халат, завязал пояс и влез в тапочки. Из ванной я вышел с чистым телом, но с тяжелым грузом мрачных мыслей и страшным осознанием того, что я убийца.
Женщина сидела в кресле и читала книгу. Увидев меня, она заложила страницу закладкой, встала, положила книгу на кресло, подошла ко мне и что-то сказала, но я ее не услышал. Я почувствовал вдруг невообразимую чудовищную усталость, сопротивляться которой у меня не было ни сил, ни желания.
– Вы меня извините, но я очень сильно хочу спать, – вяло произнес я, пошарил взглядом по комнате, увидел кровать и, доковыляв до нее, грохнулся плашмя на живот, уткнувшись мордой в мягкую подушку. Меня тут же вырубило.
Не знаю, сколько времени я проспал, но проснувшись, почувствовал себя полностью отдохнувшим и сильно голодным. Хотя голод был всего лишь мелким физическим дискомфортом по сравнению с тем, что так безжалостно терзало мою душу. Мысль о том, что я убийца, жесткой занозой засела в моем мозгу и легко подавляла все остальные, причиняя дикую душевную боль, терпеть которую для меня всегда было сложнее, чем физическую. Я понимал, что со временем эта боль притупится… Хотя нет, она никогда не притупится, потому что заноза никуда не денется. Просто со временем я привыкну к этой боли и перестану обращать на нее внимание, если такое вообще возможно. А пока, чтобы отвлечься, я решил внимательнее осмотреть комнату, в которую попал.
Я открыл глаза и первое, что увидел, это женщину со светло-рыжими волосами, которая лежала рядом со мной на кровати спиной ко мне, укрытая тонким голубым одеялом. По ее ровному спокойному дыханию я понял, что женщина спит. Стараясь не шуметь, я осторожно слез с кровати, поправил на себе халат, который весь перевернулся во время сна, перевязал заново пояс и оглядел комнату. Помещение было большое, но не огромное, и освещалось как-то странно. Свет был мягкий и приглушенный, похожий на лунный, и исходил как будто от голубого потолка. Окон не было. Вдоль всех четырех стен, оставляя свободные места только для дверных проемов и кровати, стояли высокие книжные шкафы, снизу доверху заполненные книгами. Я бы даже приблизительно не смог сказать, какое здесь количество книг – чтобы их пересчитать не хватило бы и дня, а чтобы их перечитать не хватило бы и жизни.
В центре комнаты стоял деревянный овальный стол средних размеров и два стула с кожаными сидениями и высокими спинками. На столе лежал весь мой мелкий скарб – пачка сигарет, зажигалка в чехольчике и кастет. Немного в стороне от стола стояло громоздкое, но с виду очень уютное кресло, на котором лежала какая-то книга. Я подошел ближе и взглянул на обложку. «Три мушкетера». Мило. Из всего множества книг, она читала именно ту, которая была моей любимой в подростковом возрасте. Я подошел к кровати и внимательно посмотрел на хозяйку помещения. У нее было очень приятное, с мягкими чертами, лицо, тонкий красивый нос с еле заметной горбинкой, слегка пухленькие губы и великолепная копна светло-рыжих волос. Возраст ее я определить не смог. Для девушки она была слишком женственна, для женщины слишком мила. Мне почему-то захотелось погладить ее по волосам, но я, разумеется, не стал этого делать. Полюбовавшись еще немного этим прелестным лицом, я отошел от кровати и посмотрел на пол. Он весь был устелен белым пушистым ковром. Фиолетовой тропы не было.
Не сказать, что я запаниковал, но какое-то беспокойство появилось. Из комнаты вело три двери – две находились в стене, противоположной той, у которой стояла кровать, и одна в стене справа. Я прошел к двум дверям напротив и открыл одну из них. За ней оказалась уже знакомая мне ванная комната, в центре которой на сушилке висели мои постиранные шмотки, а на полу стояли начищенные до блеска казаки. Я закрыл эту дверь и подошел к соседней, которая находилась в четырех шагах от ванной. Открыв ее, я обнаружил за ней кухню, может быть, не такую просторную, как ванная, но довольно уютную. Внутрь заходить я не стал, просто от двери окинув кухню взглядом. Мойка, посудомоечная машина, стеклокерамическая плита, вытяжка, микроволновка, кофе-машина, буфет, холодильник, стол и два стула. Обычная кухня человека с немаленьким достатком, ибо вся техника была суперсовременная и далеко недешевая. Пол был выложен ламинатом, и фиолетовой тропы там не было. Я закрыл кухню и подошел к третьей дери. Она оказалась заперта. Дураку понятно, что в комнату я попал именно через эту дверь – из ванной и из кухни я выскочить не мог. Но где же, черт возьми, эта гребаная фиолетовая дорога с развилкой, и где две двери для выхода? Тут я вспомнил про Че. И где, блин, моя черепашка? Я подошел к кровати, встал на четвереньки и заглянул под нее. Черепашки под кроватью не было, но зато я увидел ее под креслом, вернее, только панцирь. Похоже, Че спала, если, конечно, хозяйка не вытащила ее из панциря и не сварила из нее суп. Я поднялся с пола, взял со стола сигаретную пачку, распечатал ее, вытащил одну сигарету, бросил пачку обратно на стол, прихватил зажигалку и отправился на кухню. Включил вытяжку и закурил. Чертовски хотелось жрать. Я покосился на холодильник, но открывать его не стал, справедливо опасаясь, что моей силы воли будет недостаточно, чтобы оставить содержимое холодильника в неприкосновенности. А я с детства приучен не брать чужого без спроса. Сглотнув слюну, я отвернулся от холодильника, докурил сигарету, стряхивая пепел в мойку, включил воду и сунул под струю бычок. Потом прошел в ванную, выкинул окурок в унитаз и спустил воду. Проверил, высохли ли мои шмотки, но они были еще влажными. Тогда я вернулся на кухню, выключил вытяжку, прошел в комнату и осторожно улегся на кровать, закинув руки за голову и покосившись на женщину. Пока меня не было, она повернулась и теперь лежала ко мне лицом, еле слышно посапывая.
