-- Мужа еще двадцать пять лет назад похоронила, целая четверть века! Потом по очереди похоронила всех троих сыновей и самое страшное... моего любимого внука. Ох и намаялась я за жизнь! Не дай Бог никому такой судьбы, внучеки... Все последние годы на пенсии кое-как свожу концы с концами. Еще и болезней семьдесят семь штук. Потом снова беда -- дом в деревне сгорел, какая-то пьянь подожгла. Что мне оставалось делать?
-- Хорошо... -- Квашников запнулся. -- Тьфу, то есть плохо, конечно! А еду-то откуда берете? Лес ведь!
Старуха безразлично покачала головой:
-- Да по-всякому: то добрые люди принесут, то Господь подаст. Мне ведь надо-то самую малость. Теперь вот... доедаем последнее, и конец. Миру конец.
С гносеологическим утверждением, что "миру конец" никто даже не пытался спорить. Более того, не видя этого мира уже около суток из-за наглухо закрытых дверей да окон, стали возникать справедливые сомнения в его успешном существовании. Хотя, стоп... в квартире у Гаврилова играл радиоприемник. Вопрос: откуда-то он должен же был ловить радиоволны. "Жив наш мир!" -- жизнерадостно хотел крикнуть Квашников, но передумал. Уж слишком нелепо здесь это будет звучать и не в тему. Тогда он просто встал и поблагодарил за еду:
-- Спасибо, Валентина Константинова, вы нас спасли! Пойдем, пожалуй.
На сей раз старуха на самом деле не расслышала. Все уже заметили, что время от времени она впадает в некое сомнамбулическое состояние: ее лицо становится мраморным, морщины на нем словно затвердевают, руки безвольно опускаются, но главное взор... Взор как у покойницы с открытыми глазами -- смотрит всюду и никуда одновременно. Монотонное черное одеяние только усиливает неприятный эффект и даже слегка шокирует:
-- А?.. Что вы сказали?.. -- Статуя бабушки вдруг ожила и повернула голову.
-- Пойдем мы, Валентина Константиновна. А впрочем... -- Квашников призадумался, выхватывая из воздуха пролетающую мимо мысль. -- У вас случайно нет какого-нибудь ломика... гвоздодера... ну, чего-нибудь железного и прочного?
Старуха небрежно махнула рукой:
-- Да откуда, внучеки? Молотка простого гвоздь в стенку забить -- и того нема. Гвоздей самих нет. Хотя... гляньте-ка там в ванне, в самом низу, кажись, какие-то железки валялись.
Косинов, удивляясь, как этот элементарный вопрос не пришел в голову ему самому, не долго думая, направился в ванную, которая в подобного рода квартирах всегда была совмещена с унитазом. Такой своеобразный симбиоз советской сантехники сейчас уже рассматривался как раритет. Возиться там долго не пришлось, но вышел он оттуда явно разочарованный -- в руках держал лишь пару старых лысых напильников с налетом ржавчины и практически полным отсутствием абразивного напыления.
-- Вот и все что есть, -- вяло произнес он. -- Более, чем негусто. Ах да, еще кое-что для нашего побирушки.
На кухонный стол выпала пластинка домино -- 4:4. Изрядно замызганные белые точки создавали контраст только с абсолютно черным фоном и располагались двумя ровными квадратиками, чем-то напоминая цифру "8" с электронного табло.
-- Мое! Мое! Мое! -- залебезил Контагин, и доминошка тотчас отправилась в его карман.
-- Зомби, я с тебя тащусь, -- тихо сказал Квашников, покачивая головой.
Когда дверь квартиры N7 затворилась, тем самым открывая взору "просторные", "вольготные" и "прекрасные" лестничные пролеты, Квашников похлопал себя по карманам:
-- Зомби, нам с тобой самое время покурить. И это приказ.
Контагин как-то виновато посмотрел на две оставшиеся сигареты и, помяв их грязными пальцами, сунул одну в рот. Серые облака заклубились непричесанными кудрями и медленно поплыли к потолку. Горечь табачного дыма погрузила его тело в приятную истому, а туман внутри мозгов, как ни странно, спровоцировал именно ясность ума:
-- И много их "таких" здесь живет? Просто уже любопытно, какую легенду нам сочинят жители других квартир? Если они есть, конечно.
-- Чего с напильниками-то делать? -- Косинов покрутил в руке две, казалось, совершенно бесполезные железяки. -- Может, попытаемся?
Попытка, как известно, дело нехитрое да и денег много не стоит. Спустились в подъезд и попробовали просунуть хоть один из напильников в мизерный зазор между дверью и бетонной стеной. Бестолку. Потом выбросили прогнившие деревянные ручки и уже обратными острыми концами проделывали ту же процедуру. Упорно царапали бетон, пыхтели, чего-то там ковыряли. Но в итоге лишь поранили руки да наглотались задарма местной пыли. Потом поплелись на самый верх, озлобленные до такой степени, что даже не разговаривали друг с другом. И тут все трое резко остановились...
На стене четвертого этажа рядом с двенадцатой квартирой висел белый листок, приколотый туда медицинским шприцом. На листке неразборчиво было что-то написано... Квашников поиграл скулами и несколько раз сжал-разжал кулаки:
-- Кто-то с нами играет, что ли? Откуда он здесь?
###___седьмой_осколок_мозаики___###
Да, точно такой же шприц лежал когда-то в почтовом ящике, пустой и бесполезный, запыленный и наводящий лишь жуткие мысли. Косинов изучающе повертел его в разные стороны: взломать им какой-нибудь замок -- нет, использовать как оружие защиты -- нет, как украшение -- нет, просто выкинуть -- да. Ну совершенно в данной ситуации бессмысленная вещь. На листке знакомым почерком были нацарапаны детские стишки.
-- Обалдеть можно! Это же продолжение той поэмы! Имя автора, как обычно, не подписано. Скромняга...
-- Читай давай! -- рявкнул Квашников.
Содержимое новой записки не спеша загрузилось в уши слушателей:
