-- Да, Титиков, Титиков, м-ня...
Мало того, что профессор шепелявил от природы, он еще был почти без зубов. Фонетика речи таких людей словно пишущая машинка с несколькими сломанными клавишами. Вместо "ш" и "щ" с языка постоянно норовит слететь шипящая как змея "с", звонкое и уверенное в себе "ч" вырождается в невнятное "ть", а звуки "ж" и "з" даже профессиональный логопед не отличит друг от друга. Люди с таким дефектом речи и под страхом смертной казни не произнесут фразы типа "у меня между зубов пища застряла". Выпускники школы номер девять изрядно утомившимся взором осматривали апологета российской науки. На вопрос "откуда это чудо здесь вообще взялось?" мозгу было просто лень придумывать невразумительные ответы, неубедительные и не связанные априори с логикой, по причине отсутствия упомянутой только что логики. Короче, мозги и мысли в них обитающие вошли в полный ступор.
Квашников мотнул головой, отгоняя нечто липкое и навязчивое для сознания:
-- Послушайте, профессор, как дверь в подъезде открыть? Знаете?
Шестиглазый замахал одной из своих конечностей:
-- Сто вы, сто вы! Меня привезли сюда с завязанными глазами! Спецслузбы! Сказали, сто объект отень-отень секретный, м-ня... Сказали, сто не выпустят отсюда, пока я не изобрету раствор! Я ведь работаю на правительство! М-ня...
-- Что за раствор-то? -- безо всякой задней мысли спросил Косинов.
Увеличенные до гротеска глаза ученого выпучились еще больше и теперь чуть не вылезли за края линз. Скрипучий старческий голос заметно повысил тон:
-- Сто за бестактность, молодой теловек! Это отень секретно! Отень!
Произнесено было с такой желчью, с такой нервной экспрессией, словно профессору наступили на ногу и на самом деле он хотел крикнуть: "ублюдки, глядите на кого наеззяете!!" Если при закрытой двери от квартиры веял лишь едва уловимый запашок, то сейчас пхнуло откровенно! Как из прогнившей пасти мифического чудовища, которое не чистило зубы лет миллионов сто. И опять припомнились уроки химии, так как воздух наполняли явно какие-то реагенты. Если пропорционально смешать все жидкости в мире в помойном ведре и пропарить полученную эмульсию на медленном огне -- получится примерно тот же результат.
-- А глянуть можно? -- из чисто практического любопытства спросил Контагин, указывая в коридор.
-- Молодой теловек, а вы обладаете утеной степенью? -- Чичиков чуть ли не ткнулся крючковатым носом в пуловер Зомби, разглядывая его сквозь все четыре линзы.
-- Доцент, -- небрежно бросил Контагин и перешагнул порог. Остальные пока воздержались.
Сразу бросались в глаза изрядно пожелтевшие стены: то, что когда-то было чисто побелено, под влиянием, надо полагать, "секретных опытов" обрело болезненный цвет. На полу небрежно валялись еще две пары домашних тапочек с дырками на носке: тапочки валялись так, будто поссорившиеся разбегались друг от друга по разным углам. Сам пол был устлан линолеумом незатейливой расцветки под серую плитку, и линолеум этот только в коридоре был прожжен минимум в десяти местах. Кислотой, что ли? Почерневшие обугленные дыры обнажали квинтэссенцию вездесущего цемента. Что творилось на кухне и в единственной комнате, в принципе, можно было предвидеть заранее. Контагин ни на йоту не удивился, когда увидел множество маленьких столиков сплошь заставленных пробирками, колбами, мензурками, всякими чудо-юдо-приборами со спиральными змеевиками и масса-масса разнородных жидких реактивов. Их разнообразные цвета пробегали почти весь видимый спектр от темно-красного до приторно-лазурного (светло-голубого), от этого даже зарябило в глазах. А что творилось с органами обоняния... Зомби поморщил нос, затем усиленно его почесал. "И как он здесь спит?" -- шепотом пронеслось в голове. Бросил мимолетный взгляд на ставни -- та же картина: наглухо закрыты и заварены изнутри. На одной стене была криво прибита полочка для книг. Несколько томов по органической и неорганической химии аккуратно, точно по шеренге, стояли один за другим. На обложках -- длинные мозгодробильные формулы и рисунки молекул похожих на многоногих каракатиц: всякие там циклобутаны да циклопропаны иже им подобные. На самом краю перекошенной полки лежала пластинка домино достоинством 0:2.
-- Вам это нужно? -- Контагин играючи покрутил в руке доминошку, но та, не подготовленная к акробатическим финтам между пальцев, сорвалась и шмякнулась на пол.
-- Да на кой мне этот хлам, -- профессор даже не глянул в его сторону. -- Забирай.
Доминошка тотчас пополнила коллекцию среди других пластинок.
Ах да, еще лампа...
Единственное, что по-настоящему заслуживало внимания всякого любопытного зрителя, это люстра в комнате. Сдвоенный жилистый провод, прежде чем достигнуть абажура, был завязан аж пятью узлами. Роль самого абажура успешно выполняла плетеная проволокой птичья клетка без дна. К счастью, никакая птица там уже давно не жила, а клетка была частично обтянута оранжевым шарфом и дарила миру свет примерно той же окраски. Столь яркий штрих декоративного импрессионизма вносил некую толику торжества в невзрачную научную лабораторию, которую назвать "жильем" не поворачивались ни мысли, ни язык.
Перешагивая порог в обратном направлении, Контагин, видимо находясь под дурманом испарений, ляпнул невпопад:
-- Я бы здесь остался навеки, -- и снова пошмыгал носом.
-- Послушайте, профессор, нам сказали у вас имеется гвоздодер. Так? -- Квашников лишь на секунду сунул голову в коридор и брезгливо отстранился.
Шестиглазый прищурил пару из шести своих глаз (те, что росли на голове) и внимательно посмотрел снизу вверх. Маленький сгорбленный человечек, еще и по всей видимости выживающий из ума, представлял собой откровенно жалкое зрелище.
-- В моем имусестве, м-ня... много тего имеется, м-ня... да, есть гвоздодер.
-- Одолжите на какое-то время?
Сверкающие бликами линзы медленно повращались туда-сюда, как окуляры двух телескопов, выискивающих загадочные небесные объекты.
