— Корней Владимирович, — прервал мои размышления тысяцки. — Што ты даш на поход.
— Три десятка одвуконь и пять телег припасов, — ответил я, принимая решение.
В зале установилось молчание, все смотрели на меня. Да, знали о школе, но все считали, что это блажь, игры подростка, которому тесть дал много вольности, а пороть надо. А тут я даю больше всех воинов и еще сам их обеспечиваю.
— Токмо моя земля, обильна и богата, кабы не сбылось так, што повернемся, а зямли то и нет, — сказал я и обвел взглядом всех присутствующих, остановившись на Честиславе Вышатовиче.
— На том слово мое, да и ратные люди у тя больш за чатыре десятка на зямле застануться, — нарочито громко сказал Войсил. Все вновь с удивлением обратили свои взгляды на меня.
Выходя из зала, где больше часа было совещание, я шепнул Андрею: «Сегодня!».
План операции возмездия был составлен недавно, после неусыпной слежки за объектом. Принцип был, на мой взгляд, вполне с душком и юморком.
Вечером, как только начало смеркаться стали готовится. Шли четверо — я, Андрей и еще два его человека. Пошитые заранее маскхалаты предавали нам дополнительные возможности в маскировке. Да и не охраняемый стратегический объект брать будем. Пробирались через нескошенную траву и поле, усеянное житом. Никого не было. У нас молодняк периодически объезжает поля, сами холопы организовывают патрулирование после того, как я объяснил про сущность промышленного шпионажа и потребовал элементраное знание азов воинской службы. А тут — никого.
Высмотрев в бинокль усадьбу, я убедился, что баня, как это и планировалось, топиться, и уже занесли кувшины толи с брагой, толи с медом, пиво в здешних краях варили не охотно. С завидным постоянством Честислав Вышатович посещал баню через день. И дело было абсолютно не в чистоплотности данного персонажа, а в плотских утехах. Две голых девки из холопок, да обильное питие — вот главные жизненные ориентиры соседа. А ведь жена и красавица, и умелица, несмотря на уже возраст «аж в тридцать лет». Скажи тридцатилетней даме в XXI — м веке, что она стара — раздерут!
— Идет! — шепотом сказал Андрей, и два его сподручных с луками вышли на заранее подготовленные позиции.
Их задача была отслеживать посторонних. Если кто покажется в поле зрения — диверсанты должны будут их убрать, а потом почистить и место. Тела в реку. Баня, как это и было часто принято, была возле реки, а другая сторона — во дворе усадьбы, что давало возможности для ухода, так как в кустах спрятаны лодки. Выжидали час. По традиции, именно через час хозяин с девками выбежит первый раз окунаться. Время нужно было, чтобы изрядно подвыпили, и девки и прилюбодей.
— Вышли! — сказал я, и мы приготовились.
С криками весело и задорно выбежал объект, за ним голые раскрасневшиеся девки. Окунулись и опять с криками, подстегиваемые пошлыми кричалками хозяина, побежали в баню.
— Пойдем, — скомандовал я, и мы выдвинулись на новую позицию.
Справа и слева от входа в баню были заросли травы там мы и должны были залечь и вслушиваться в происходящее, выбирая момент, когда хозяин начнет свое действо с одной из девок. Когда пьяные вскрики переменились тяжелым мужским пыхтением и женским повизгиванием я жестом показал Андрею на вход.
Резкий рывок двери и Андрей молниеносно бьет по затылку пыхтящему над девкой хозяину, вторую девку жадно пьющую медовуху оглушаю я. Та же девица, что была удостоена особым вниманием боярина Честислава Вышатовича не сразу понимает, что произошло и продолжает эмитировать бурное удовольствие от соития с хозяином. Но оглушаем и ее. Как я и предполагал — детородный орган охайника застрял в момент проникновения.
Проверяю пульс — никого не убили, но могут быстро очнуться. Вливаем в горло девкам, и хозяину принесенный мной спирт, еще оставшийся из скарба. Почти литр чистого медицинского спирта — это для современных трех людей практически смертельная доза. Однако, могло все это вызвать подозрение. И мы, прикрыв оконце, начинаем растапливать вновь баню как теми дровами, что были внутри, так и теми, что при последней вылазке позавчера принесли ратники Андрея. Сыроватые, надо сказать дрова.
— Уходим, — прошипел я и приоткрыл щель в двери. Прислушавшись в тишину, резко вышел, открыв дверь ровно настолько, чтобы протиснуться, следом вышел Андрей.
Дело сделано. Завтра, а, может, и сегодня, найдут три трупа, голые и со следами разврата, будучи пьяными, угорели от печи. Позор соседу. Как еще уговорить батюшку Михаила, который бывает уж очень принципиальным, отпеть эту троицу.
Отход был обыденным, и без каких-либо приключений. А я все думал, не наследили ли мы. Опытные профессионалы из будущего могли бы раскрутить это дело по отпечаткам, по анализам крови и тогда уже высмотрели бы и подходы и отходы, вот только тут это делать не станут. Тем более, что индульгенция от тысяцкого получена.
— Ты где бродил? — спросила сонная Божана, когда я, вернувшись, пытался примоститься на супружеское ложе.
— Работал, люба моя, — сказал я, обнял и поцеловал жену.
— Ты пойдешь в поход? — задала вопрос жена и умоляюще посмотрела прямо в глаза.
Я не отвел взгляд. Все было и так ясно. Должен я, должен. Что за мужчина, что буду за спиной жены держаться. Да и съедало любопытство неимоверно. Что я видел пока? Только и малый городок, а хотел и Владимир и тем более Киев посмотреть. Да и немного понять логистику и торговые отношения этого времени будет не вредно, если я собираюсь становиться промышленников и купцом.
Интермедия 4
Субедей сидел задумчивый, в его руках была уже пустая чаша. Кумыс он уже выпил и прислужник — русич — ожидал, когда господин поставит свою чашу на стол, чтобы сразу же ее наполнить. Устал, очень устал. Уже четыре года сплошных походов. Он хотел немного спокойной жизни, признания, а потом… Конечно, после он опять пойдет в поход. Монгол живет на коне и его дом там, где он поставил юрту. И сегодня, казалось нужно радоваться и восхвалять бурханов, но он ностальгировал. Уже прошло два дня, как закончилась битва и погоня у реки Калка. Он победил, как побеждал уже не раз. Он вспоминал Даржигун — сестру, что стала ему матерью. Молодой воин пошел против закона монголов и ушел из дома, несмотря на то, что именно он, как младший должен был хранить очаг. Но это было сложное время, когда нельзя было спасть — все друг друга грабили и убивали. И он пошел к Темучину — этому настоящему монголу.
И его, сына кузнеца, назвали на курултае среди 88 знатных монголов. Он стал «Свирепым псом» Ченгизхана, но Субедей всегда хотел вернуться в свою юрту, где он рос, и Даржигун пела ему песни. Может когда монголы выйдут к западному морю, он уедет домой.
Субедей всегда учился и не считал это зазорным. Учился и тогда в армии Чингизхана, когда был в резерве, и когда разбил меркитов у реки Иргиз. Там, на реке эти отступники сложили повозки, и было сложно их сковырнуть. И он уже знает, что возле реки Сура презренная мордва так же повозки расставила и смогла меньшим числом разбить лучший его отряд. Он всегда бросал этот отряд на самые сложные участки. Особенно ему было жалко сотни кешик. Это был подарок лично ему от Чингизисхана. И никогда они не проигрывали. Почему они не растащили повозки арканами, как он это сделал у реки Иргиз?
За день до начала битвы с этими урусами и пастухами-половцами ему пришло известие, что сто всадников дикой мордвы разбили триста воинов, которые выходили против тысячи и побеждали.
Это была вторая грустная новость за последние десять дней. Так, его друг, с которым он прошел сотни дней по степи, Джебе опрометчиво отправился навстречу урусам и погиб. Откровенно же, себе врать сложно, он больше переживал за потерю отряда из кешик, чем от гибели соратника. Возможно, с Джебе во главе тумена получилось хуже в битве — у войска должен быть один начальник. Но он и сам упустил момент полного разгрома этих могучих поодиночке, но и слабых в большой сече воинов. Они разругались перед битвой, а половцы и вовсе не согласовали свою атаку. Но на переправе Батбояр, славный монгол, погибший на Суре от ненависной мордвы, смог бы догнать своим отрядом отступающих князей и внести еще большую неразбериху в их ряды. Смог бы он и договориться с бродниками, где у него были уже контакты. Но он ушел, а те одиннадцать презренных баранов, что бежали с поля боя, пусть и для того, чтобы сообщить Субедею о смерти настоящего монгола, он казнил. Монгол не бежит никогда! Отступить может, но не бежать.
