Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– …быть тебе бесправной рабыней, делающей всю грязную работу и удовлетворяющей любого из свободных мужчин, живущих при моём дворе. Проклятий я твоих не боюсь. Спалить и сам успею. Решай. Два дня, Хельга. Два дня…

***

– Доброе утро. Как спала, Хельга? – Хотборк садится напротив меня на корточки и кладет на мои колени кусок темного хлеба с вяленым мясом. Протягивает флягу с водой, пристально следя исподлобья за выражением моего лица.

– Нормально,– бросаю севшим от долгого молчания голосом и тяну зубами мясо.

Жесткое. Как и палуба, на которой я спала, укрывшись лишь тяжелым грязным плащом, брошенным мне Хотборком вчера ночью. Наверно, он ждал благодарности за свою заботу, но у меня её нет. Слишком ломит каждую косточку для этого. Ноги не сразу слушаются, когда пытаюсь их вытянуть. Противные колющие мурашки жгут крапивой затекшие конечности, и я невольно кривлюсь, отпивая воду из фляги.

– Готова к разговору? – интересуется Бьорк, холодно улыбаясь одними губами.

– Ты вчера сказал, когда приплывем,– хрипло отвечаю, откусывая хлеб.

Он тут же перестаёт ухмыляться. Черные глаза опасно мерцают, заставляя нервничать.

– Зачем тебе ведьма? – спрашиваю его в свою очередь.

Знать бы его цели, и всё могло бы быть гораздо проще.

– А ты она? – тут же интересуется Хотборк.

Я молчу.

– Лучше бы тебе ей быть, Хельга, – с тихой угрозой произносит он, – Приплывем на рассвете. Остался день.

И резко встаёт, выхватывая из моих рук флягу.

Я снова остаюсь одна. Кроме Хотборка никто здесь ко мне даже не подходит, не то, что разговаривает. Воины подозрительно косятся и, стоит мне перехватить их тяжелые взгляды, тут же отводят глаза. Пленники вообще откровенно побаиваются, с суеверным ужасом поглядывая в мою сторону. Я же, пользуясь моментом, наблюдаю и пытаюсь понять, что происходит, и как быть дальше. И кое-какие открытия уже сделала.

Первое и самое важное: я это я. У меня такие же волосы, только гораздо длиннее, почти до пояса, такой же голос, такое же тело, на ощупь такое же лицо. Возраст тоже примерно тот же, и это не могло не радовать. Больше шансов, что всё происходящее просто мой бред, и скоро я очнусь. Может я в коме?

Правда, на левой ноге длинный белый тонкий шрам – у меня такого раньше не было, но это ведь мелочи…

Открытие второе: я знаю и говорю на разных языках. Большинство пленников в отличие от меня воинов не понимало совсем. Лишь отдельные часто используемые слова: еда, вода, смерть… На что-то большее они только открывали рты и растерянно хлопали глазами.

Яркий пример был, когда вчера вечером Хотборк подошел к пленникам, ютящимся у мачты, и спросил их, почему меня хотели сжечь. Но захваченные люди лишь стали жаться друг к другу, мотая головами и показывая, что не понимают воина. И только какой-то мужчина коряво заговорил.

– Она… Голова… смерть…– прокряхтел он, – Ведьма!

И сплюнул, кинув на меня быстрый, полный то ли ужаса, то ли злобы взгляд.

– А как он умер? – уточнил Хотборк, совсем не смутившись от такого заявления, а как-то даже наоборот…Повеселев что ли…

– Лошадь…упал.

Хотборк нахмурился.

– А она причем?

– Ведьма,– упрямо повторил мужик.

Ярл махнул на него рукой и повернулся ко мне, спрашивая с щемящей надеждой в низком голосе.

– Ты убила?

– А надо, чтобы я? – искренне поинтересовалась в ответ.

Если да, мне ведь и не сложно сказать, что я, правда?

Но Хотборк только пробормотал какое-то проклятие с досады и отстал тогда и от меня, и от мужика. А я продолжила судорожно размышлять, как избежать участи рабыни. Идей у меня не было… Вернее была одна, но в успех её мне верилось слабо. Впрочем, выбора у меня всё равно, кажется, не было тоже…

3

Доев свой скудный завтрак, я прикрываю глаза, откидываясь головой на низкий деревянный борт. Ладью качает заметно сильнее, чем вчера, и от этого в животе неприятно разбухает, а содержимое желудка грозит подступиться к горлу. Приходится мелко дышать, чтобы подавить дурноту. На висках выступает липкая испарина, тело разбивает противной слабостью.

Никогда. Не любила. Морские. Прогулки. Никогда…

Из закоулков памяти пред внутренним взором всплывает солнечный день, проведенный в Греции в прошлом году. Как Женя, мой бывший, потащил меня на морскую рыбалку, уверяя, что это будет весело и красиво. И я смогу позагорать на яхте, сделать кучу классных селфи и поплавать в открытом море, прыгая прямо с борта. На деле же яхта оказалась хлипким рыболовецким суденышком, на котором нещадно качало. Прыгать с него нам запретили, потому что со всех бортов свисали удочки и рыболовные сети. А селфи мне делать было некогда и бессмысленно, потому что большую часть времени я провела перегнувшись через бортик и теряя свой завтрак в синей волнующейся воде, пока капитан не нашел мне таблетки от укачивания…Да-а-а…С Женей после Греции мы, кстати, расстались…

Это словно в другой жизни было, хотя я в этом странном месте всего сутки.

Будто и не со мной…

Немного придя в себя, щурясь, приоткрываю глаза и тут же закрываю обратно. Яркое солнце ещё слепит сквозь сомкнутые веки, окрашивая темноту красными пятнами, но туч на горизонте всё больше с каждой минутой. Они медленно наползают на лазурное небо тёмными клубящимися исполинами, грозя не оставить ни одного светлого кусочка. Порывы ветра становятся все сильнее и прохладней. Пронзительные жалобные крики чаек оглушают. В голосах суетящихся на борту воинов пробивается тревога. И страшное слово "шторм" произносится шепотом.

– Поднажмё-ё-ём,– зычно командует седой бородач, бьющий для гребцов в барабан, и задает более скорый темп.

Мужчины, громко выдохнув как один, налегают на весла. Их кожа начинает блестеть от пота. В воздух вплетается запах разгоряченных тел. И страх. И мне тоже страшно. Я в каком-то чертовом корыте! Это всего лишь лодка, низкая и длинная, совсем не внушающая доверия, а волны за бортом всё выше. Вода почернела, словно само море сердится на нас. Небо сереет на глазах, даже пока ещё светящееся солнце будто заволокло мутной дымкой.

Так проходит час, другой… На горизонте стеной льёт, но до нас пока не доходит. Никто почти не разговаривает – все тревожно вглядываются в почерневшую даль. Лишь усталые громкие выкрики гребцов и быстрый темп барабана разносятся в сгустившимся воздухе. И шум разбивающейся о борт темной воды, иногда переливающейся через на палубу – так высоко поднимаются пенные гребни. Я вся мокрая уже от этих волн, но вставать из своего закоулка страшно. Тут веревки, и есть за что держаться…Время невыносимо медленно ползет. Я думала, буду бояться наступления утра, потому как, стоит сойти на землю, и мне придётся объясняться с ярлом, но сейчас я мечтаю о суше как никогда.

5
{"b":"752497","o":1}