При всей своей развязности и даже грубости, Саша порой поражал Петра, внезапно неизвестно откуда берущейся, лиричностью. Знакомство его с поэзией и диссидентской литературой, хоть, наверное, и было поверхностным, но все же так не вязалось с обликом мужлана. Что еще поразило Петра в Саше, так это его возраст. Ну, никак не тянул он на свои 24. Меньше 30, он никогда бы ему не дал. Вспоминая тогдашнего Сашу, Петру почти всегда представлялась одна и та же сцена: они втроем с Гройзбергом теплым стамбульским вечером, сидят за выставленным на улицу столиком ресторана и лениво беседуют за кружкой пива. Ресторан полон, светится огнями, в воздухе витает аромат рыбных блюд и румяных шашлыков. Ребята потягивают Эфес Пилзнер, лущат фисташки и потчуют себя креветками. Петр и Саша к этому времени уже покончили с товарно-денежными делами. Такие вечера как этот, наверное, были тогда для них самыми счастливыми. Они отдали дань суете жизни и теперь могли со спокойным сердцем, посвятить сегодняшний вечер и весь следующий день расслабухе и легкому философствованию. Об Олеге не упомянуть здесь особо было бы упущением. Групповод – смешное слово, он всегда был заложником великой цели – пополнения собственных фондов. В его лукавых карих глазах невозможно было уловить и блика искренности. Дружелюбие же и всяческое расположение его лицо – визитная карточка фирмы демонстрировало 24 в сутки.
Разговор, невзначай, затронул вопрос, что же для них сейчас самое важное в жизни. Ответы их вряд ли можно назвать оригинальными, но они, без сомнения, отражают тогдашний менталитет многих и поэтому достойны внимания.
– Для меня, однозначно, – работа, – произнес одновременно с грустью и уверенностью тридцатипятилетний, но так и неженатый Олег.
Петр с сожалением и любопытством остановил на нем взгляд. Петр женился три года назад и имел такого же возраста ребенка. Работе же и судьбе своей был благодарен, поэтому ответил:
– Что говорить, работа для меня, конечно, важна, но и семью я б не поставил на второе место.
– А для меня, без вопросов, – семья, – задумчиво отозвался молодожен Саша. И тут же добавил, – Для меня жена – и есть работа.
Зная подоплеку Сашиного брака, Петр не смог сдержать улыбку. Спустя годы, вспоминая тот отдаленный во времени разговор, Петр уже по-другому оценивал его. Для него уже не было сомнений, теперь, он знал наверняка – Саша любил свою жену Марину.
Саша оценивал Петра со своего пригорка. Он долго не мог разобраться, кто он такой этот небольшой, но ладно скроенный парень, сдержанный в проявлении эмоций в среде шумных челночных компаний. Подобная манера поведения была чужда привыкшему к панибратству Саше. Петр в отличие от него не имел привычки ничем бравировать и вообще как-то явно обозначать свое присутствие. Поначалу Саша даже решил, что тот не представляет собой, ничего достойного внимания. Но со временем отношение его к Петру переменилось. Устав от напускной разухабистости Саша находил отдых и приятную компанию в лице Петра. Познакомившись с ним поближе, он с удивлением заметил в нем интеллект и манеры, нечасто встречающиеся в разношерстной армии челноков. Кроме того, и это видимо послужило не последним фактором, склонившим Сашины симпатии в сторону Петра, – тот смог быстро и без лишнего шума сколотить приличные деньги без посторонней помощи. Ездил в Истанбул всегда один, четко разбирался в ситуации, да еще и владел парой иностранных языков. Держался Петр независимо, но в тоже время скромно. Его проницательность и осторожность порой коробили прямолинейного, хотя и привыкшего себя считать хитрецом Сашу. Всех перечисленных качеств у Петра было вдоволь. Они были настолько непривычны для Саши, что тот, даже искал объяснения им в темном происхождении Петра. По мнению Саши, русский мужик таким быть не может. Саша за глаза, а иногда и в глаза считал Петра нечто средним между евреем и армянином. Конечно, Петр не был не тем, не другим. В его, и вправду, как у большинства россиян, смешенной крови была изрядная доля запорожского казака, причерноморского грека, русского и еще бог знает чего. Петр, с годами, все меньше и меньше придавал значения этому факту. С определенностью он мог назвать себя только западником и поклонником итальянского ренессанса. Они были так непохожи, здоровый белобрысый Саня и небольшой чернявый Петр. Один грубоватый, порой наглый, другой вежливый даже дипломатичный. Единственно, что было общего, так это, наверное, их веселость и некая завуалированная сентиментальность. Несмотря на явный диссонанс натур, как иногда случается, они быстро и близко сошлись. Петр частенько заезжал к Саше домой, где они засиживались допоздна, беспокоя Марину. Они напивались в стамбульских кабаках, и Петру приходилось вытаскивать Сашу из закипающих потасовок. Петр мог припомнить моменты, как когда-то в самолете, надравшись, Саша декламировал стихи, ошалевшей от страха и удивления смешанной русско-турецкой публике. Саша был всегда готов помочь, если была нужда, тем же отвечал Петр.
Но вот, наконец, подкатил долгожданный второй автобус. Как выяснилось, он сломался на перевале, и только помощь возвращающегося коллеги облегчила участь путешественников.
Разгрузка проходила в жестоком темпе. Нечеловеческими усилиями Петр, Саша и все остальные ребята выворачивали втиснутые между сиденьями воняющие скотчем чувалы. Пот лился градом, снизу мешки быстро подхватывали крепкие руки. Затем на телегах и покатых спинах наиболее крепких мужчин их тащили к поезду. Еще повезло, что оказалось возможным нанять болгарских карщиков и перевезти, также и с их помощью, часть товара на перрон. Вдобавок ко всему, рядом с автобусом нарисовались грязные личности со смолистыми волосами – местные цыгане. Энергично применяя жестикуляцию, вперемешку со смешными болгарскими словами, они пустились объяснять, что тоже будут рады помочь перенести груз к поезду. Однако, Андрюха Коробов, один из ветеранов, неодобрительно отнесся к их инициативе и выразительно послал бедолаг на нашем великом и могучем языке. Девкам было отдано распоряжение зорко охранять мешки, чтоб крутящиеся вокруг мазурики их не умыкнули. И все-таки спустя минут 20 настойчивость прилипчивых цыганят была вознаграждена. Ребята, порядком замудохавшись, наконец, доверили им, под строгим присмотром, закончить работу. Последняя вереница, состоявшая из кары и телег, перевалила через переезд и вскарабкалась на предназначенный перрон. По нему мешочный поезд проехал еще метров сто, прежде чем остановился в нужном месте.
Физическое напряжение спало. Разгоряченные тела постепенно остыли. И вот, уже среди рассевшихся на мешках стали мелькать серьезных размеров бутыли Джони Уокера, Бифитра и Смирнова.
Петр, в свою очередь, приговорил пол стакана водки, после чего ощутил теплую волну, прокатившуюся по груди. Если говорить честно, пили челноки много. Если еще честнее, чертовски много. Изнурительный труд, изматывающий и силы и нервы, вынуждал к повышенному употреблению расслабляющих средств. Кто были лучшие друзья челноков? Этих железных людей, пускающихся в опасный путь, готовых встретить самые непредвиденные испытания, ворочать тонны груза, идущих с невозмутимым лицом на жадную и подлую таможню, воплощение лицемерной рожи новой власти? Кто ездил поездами по маршруту Стамбул – Питер, в начале 90-х знает, их излюбленные друзья, – вышеупомянутые Джонни Уокер, Бифитер и Смирнов. Без них не трогались челночные автобусы от фри шопов турецко-болгарской границы.
Что касается Петра, он алкоголем не злоупотреблял . По крайней мере, пока не закупил и не загрузил товар, не брал в рот ни грамма. Подобное поведение вообще могло бы быть золотым правилом для всех челноков, не считая, может быть, некоторых особо уважаемых луженых товарищей, которых даже и литр спирта свалить не в состоянии. «Но в эту ездку таких персонажей с нами нет», – отметил про себя Петр.
Народ был настроен благодушно, и уже через пару часов энное количество бутылок остались порожними. Петр еще глотнул джина, после чего решил остановиться, ведь предстояла еще погрузка в поезд. Кое-кто, между тем, усердствовал на ниве потребления горючих жидкостей. Эти кое-кто – Андрюха Коробов, Гриша Цукерман и Леха Алексеев. Саша же, к чести его будет сказано, отказался пить начисто. Он не раз говорил, что выпивать культурно не умеет, а если не дай Бог такое случается, нажрется до безобразия и затеет бузу. Видимо, свежие воспоминания о нечто подобном, сейчас, заставили его воздержаться. На удалой призыв Андрюхи и Лехи он с обескураживающей простотой ответил:
