— А как же ты? — перебивает он. — Ты говоришь так, словно собираешься остаться здесь, с этим чудовищем.

— Собираюсь, — я киваю. — Со мной у тебя не будет шансов. Крумбайн не отпустит меня, я нужна ему и если мы убежим вдвоем, он пустит за нами погоню.

— Нет, я не уеду один, это трусость и…

Я кладу ладонь ему на губы и качаю головой.

— Нет, это не трусость. Ты должен, Юрген. Они, так или иначе, убьют меня, но если ты сможешь добраться до Мартина, то все будет не напрасно.

Доктор пристально смотрит мне в глаза, и я вижу, что решение дается ему нелегко, но он соглашается. Я убираю руку, и сама не знаю зачем, наклоняюсь и целую его в губы. Юрген замирает на мгновение, а потом обхватывает меня руками за голову и отвечает с такой страстью, что я пугаюсь и толкаю его в грудь ладонями.

— Прости, — он тут же отпускает меня. — Я не должен был, но…

Доктор не заканчивает, потому что сверху раздается скрип открываемого люка и до нас доносится голос Густава:

— Пора, Господин будет сердится.

— Мне нужно идти, — я еще раз обнимаю доктора и шепчу на ухо. — Но я вернусь за тобой, обещаю.

— Я буду ждать, — отвечает он шепотом, и я поднимаюсь с колен и ухожу не оборачиваясь. На душе скребут кошки — я дала ему обещание, которое могу и не выполнить.

Выбравшись поверхность, я еще раз оборачиваюсь на люк, наклоняюсь рассеяно отряхиваю брюки от налипшей земли. Утром, к моей радости Розалин принесла мне вполне приличный спортивный костюм, взамен кружевного платья. Густав запирает люк, возвращает на место тачку, смотрит на меня и спрашивает:

— Ну что, заговорил?

В первое мгновение я не понимаю, что он имеет в виду, и растерянность отражается на моем лице.

— Пленник, смогли допросить его? Мы с Паулем пытались, но он молчит.

— Что вы с ним делали? — я буквально бросаюсь на мужчину и лишь в последний миг удерживаюсь от того, чтобы схватить его за грудки и хорошенько встряхнуть.

— Ничего такого, дали пару раз по зубам, — Густав смотрит с непониманием. — Господин приказал беречь его, говорит, что он важная птица. Кто этот человек?

— Не твое дело, — я отступаю, разжав кулаки. — Отведи меня к Господину, а потом отнесите пленнику еду и воду. И чтобы пальцем его не трогали, я приду, завтра и проверю.

Ложь Крумбайна играет мне на руку, мелкие сошки вроде этих охранников считают меня главной. Густав вытягивается по струнке и несколько раз кивает в знак согласия.

Карл ждет меня в гостиной, он лениво играет в карты с Паулем, на столе перед ними остатки завтрака: тарелки, чашки, куски недоеденного хлеба. В тот момент, когда мы пересекаем порог, Карина собирает посуду, но Крумбайн раздраженно машет рукой, и девочка поспешно выходит из комнаты, не закончив свою работу. Прислуга днем, и наложница ночью — от этих мыслей все во мне кипит злобой, но я не произношу ни звука. Нельзя рисковать всем ради незнакомой девчонки, как бы мне не хотелось спасти её.

— Закончила? — Крумбайн бросает карты и поднимается. — Добилась результата?

— Я узнала все, что требовалось, — отвечаю я. Карл кивает и идет к дверям, я направляюсь следом, а Пауль и Густав, к моей радости, остаются в гостиной.

Выйдя за калитку Карл, поворачивается ко мне и говорит с усмешкой:

— Теперь ты убедилась, твой приятель жив и здоров. Я выполнил свою часть сделки, теперь дело за тобой, Ката.

— Что от меня требуется?

— Делать вид, что мы с тобой лучшие друзья, — он беспардонно берет меня за талию. Рука у него костлявая, а хватка крепкая как клещи. — Если справишься, то послезавтра твой друг окажется на свободе. Даю слово.

— А если нет?

— Тогда он умрет медленной мучительной смертью на твоих глазах, — Крумбайн облизывает губы. — Я сделаю так, что ты даже зажмуриться не сможешь. Я заберу твою волю, и заставлю смотреть на его мучения. Буду отрезать от него по маленькому кусочку пока он не сдохнет.

— Ты чудовище, — шепчу я. Карл смеется.

— Это лучший комплимент от такой, как ты, — он отпускает меня. — Идем, у нас еще много дел.

— Что ты задумал, Карл? — спрашиваю я, нагоняя его. — Я должна знать к чему готовится.

— Пока рано говорить, — он даже не оборачивается, так и идет, чуть сгорбившись и не сбавляя шага. — Но ты узнаешь, когда придёт время.

Я больше не задаю вопросов, какой в них смысл, когда ответов все равно не получишь. Мы направляемся в храм, я понимаю это, когда Карл поворачивает на соседнюю улицу и высокий шпиль центральной башни заслоняет от нас солнце. В прошлый раз я входила в храм через главный вход, там, где дежурят двое охранников, а в этот Карл приводит меня с другой стороны и к своему изумлению, я вижу белый фургон Петера, аккуратно припаркованный на заднем дворе, в тени цветущих лип.

Я замедляю шаг, и, проходя мимо фургона, заглядываю внутрь через разбитое окно задней двери.

— Его там нет, — Карл говорит это в самое ухо, я вздрагиваю от неожиданности.

— Кого? — я отступаю на шаг, мне не нравится близость Крумбайна.

— Твоего приятеля, старика с клюкой. Ты ведь его там искала? — он распахивает дверь фургона, и теперь я вижу — внутри пусто. — Фургон мои ребята пригнали, когда вас поймали. Мне он не нужен, но не бросать же посреди дороги.

— Ты вчера сказал, что меня избили враги, но ведь это был твой человек? — я провожу ладонью по все еще припухшей скуле.

— Разумеется мои, — он теряет интерес к фургону и снова подходит ближе, его будто тянет ко мне магнитом.

— Но разве они не расскажут правду и твоя ложь не раскроется?

— Мертвые обычно не болтливы, — он криво усмехается, — а для живых у меня есть свои рычаги.

— Ты убил тех людей? — я округляю глаза и удерживаю себя, чтобы не отступить снова, когда Крумбайн протягивает руку и касается моей щеки. Ему, судя по всему, доставляет удовольствие мой страх, и единственный способ прекратить это — не реагировать.

— Неужели ты не рада? Я убил человека который жестоко избил тебя, — его рука перемешается вверх, пальцы игриво проводят по волосам, спускаются ниже, зарываются в распущенные волосы.

— Я не получаю удовольствия от смерти других, Карл. Это твоя фишка.

— Разве ты пришла сюда не затем, чтобы убить меня? — он запускает руку в волосы, а потом дергает, запрокидывая мою голову и заставляя смотреть на него снизу вверх. Словно кот, играет с добычей, прежде чем убить. Как же я хочу пнуть его коленом в пах, но сдерживаюсь, помня о Юргене.

— Да, я хотела этого, — врать бессмысленно, и я даже не пытаюсь.

— Если бы все получилось, неужели ты бы не ощутила радость?

— Это другое, — я пытаюсь высвободиться, и он, к моему удивлению, с легкостью отпускает.

Крумбайн снова пытается поймать меня в ловушку, перевернуть смысл слов, заставить усомниться в своих идеалах. Если бы Антихрист существовал на самом деле, то Карл идеально подошёл бы на эту роль.

— Тебе нравится играть святошу, да? — он захлопывает дверь фургона и машет рукой, чтобы я шла впереди.

— Ты снова ошибаешься, мне вообще не нравится играть, особенно если на кону человеческие жизни. Я не знаю, что тебе рассказывал Стефан, но десять лет в полиции я занималась тем, что не позволяла таким как ты — убивать других.

— Осуждаешь убийства?

— Тупой вопрос, Карл. Любой нормальный человек осуждает подобное.

— Ты плохо себя знаешь. Всем нравится власть, потому люди, хотя никогда не признаются, искренне любят убивать, — он нагоняет меня и идет рядом. — Тебе, как бывшей полицейской это прекрасно известно.

— Не вижу связи, причем тут власть и убийства?

— Она есть, — Карл искоса поглядывает на меня. — Смерть — высшая форма власти над человеком, Ката. В момент, когда убиваешь — становишься богом. А кто не хочет побывать на его месте. Посмотри вокруг, как только правительство и армию уничтожили, люди вернулись к полудикому существованию и начали истреблять друг друга с колоссальной скоростью. Твой муж ошибался, считая, что человечество доросло до анархии. Людям все еще нужен пастух и пара овчарок, чтобы они держали себя в руках.