— Ты сказала, что знаешь Тилля? — внезапно спрашивает Рози приглушённым голосом.

Я медленно поворачиваю к ней голову и смотрю в темные глаза, пытаясь уловить там истинный смысл её вопроса.

— Мы виделись, в прошлом, — осторожно отвечаю я. Мне не хочется чтобы из-за моих слов у людей в бункере возникли проблемы.

— Давно?

— А что?

— Я думала, он мертв и рада, что ошиблась, — чуть слышно отвечает Рози.

На пару секунд кажется: под маской безумия я вижу нормальную девушку, переживающую за своего бывшего бойфренда. Но один из охранников возвращается, и её лицо принимает прежнее выражение тупого равнодушия.

— Господин ожидает гостью, — говорит охранник и Рози берет меня под руку, чтобы идти со мной, но следующая фраза мужчины останавливает её: — Только её, Госпожа.

Розалин недовольно фыркает, отпускает мою руку и, не сказав больше ни слова уходит, а я шагаю в темноту дверного проема, зная, что внутри меня не ждёт ничего хорошего. Но теперь, когда я осталась без вооруженного конвоя, могу хотя бы попытаться сделать то, ради чего притащилась сюда — убить Крумбайна, пускай и ценой собственной жизни.

========== Глава двадцать первая. ==========

Man sagt mir nach, ich wäre charmelos

So herz-und lieblos und frivol

Man meint, ich hätte sie gezwungen

Nein, die Wahrheit liegt dazwischen wohl

***

Я сижу на низком табурете спиной к Крумбайну, который расчесывает мои еще влажные волосы гребнем, и каждый раз, когда он дотрагивается до них, все внутри сжимается от ярости и ужаса. Я хочу убить его, сломать чертов гребень, воткнуть ему в шею и с наслаждением глядеть на то, как этот ублюдок истекает кровью, но лишь скрежещу зубами от злости. Не зря его называли сыном Сатаны, этот человек знает все твои болевые точки и надавливает на них очень умело. Хотя, я сама виновата. Знала ведь — мне нельзя заводить друзей, нельзя привязываться к людям, чувства делают меня слабой, но все равно позволила доктору пойти с нами. Глупая! Глупая Ката!

Он встретил меня посреди комнаты, которая явно служила кабинетом кому-то из клириков. Если бы не перевернутые вверх тормашками иконы на стенах, и кресты, я бы могла решить что нахожусь в самом обычном офисе: рабочий стол, торшер в углу, шкаф полный книг, цветы в горшках на подоконнике, кресло на колесиках, стулья для посетителей вдоль стены. Крумбайн сидел за столом, склонившись над стопкой бумаг, но, услышав меня, поднял голову, широко улыбнулся, предложил чая и стул. Я отказалась, осталась стоять перед ним, потребовала ответов, и Карл дал их мне.

— Твои друзья живы, — сказал Крумбайн, пряча усмешку в усах. — Вернее один из них, насчет старика не знаю. Он скрылся, и при побеге его ранили, возможно, издох где-то в канаве. — Видимо я побледнела, потому что Карл попытался успокоить меня: — Я не собирался его убивать, не вини меня, этот старик оказался таким прытким, никто не ожидал от хромого ничего подобного. Он ранил моего человека, и то, что ребята стреляли — объяснимо.

— Где доктор? — спросила я хрипло.

— Доктор в безопасности, и если мы с тобой найдем общий язык, то возможно я подумаю над тем, чтобы отпустить его. Парень мирный и я не вижу причин убивать его или удерживать силой.

— Отпусти сейчас! А иначе разговора не будет! — я против воли крепко сжала кулаки, и Крумбайн заметив это, чуть покачал головой.

— Ты не в том положении, чтобы приказывать, — он поднялся, вышел из-за стола, подошел вплотную, склонился к самому моему лицу и некоторое время внимательно разглядывал, а потом сказал задумчиво: — Твои волосы испачкались в крови, их нужно вымыть. Нельзя приходить на ужин в таком виде, нас не поймут.

— Плевать, — я дернула головой, когда Карл попытался дотронуться до меня.

— Нет, это важно, — Крумбайн вскинул руку, схватил меня за волосы, а потом со всей силы дернул, заставив запрокинуть голову. Во взгляде его голубых глаз я видела любопытство, так смотрят на занятного зверька, которого ничуть не боятся. — Я вымою их, сам. У тебя болит рука, не так ли?

Он облизнул полные губы, улыбнулся, оголив остро заточенные клыки, а потом осторожно выпустил меня, и, кликнув одного из охранников, потребовал принести горячей воды, таз и мыла. Крумбайн не угрожал, не пытался лишить воли, но, несмотря на это, опасаясь за жизнь Юргена, я стала покорной.

Карл наслаждался происходящим. Усадив меня на низкий стул, спиной к себе, он приказал опустить голову в таз, стоявший на возвышении. Я подчинилась. Крумбайн погрузил пальцы в мои спутанные волосы и принялся с нарочитой осторожностью намыливать их, а по его лицу блуждала хмельная улыбка. Его дыхание сбилось, глаза лихорадочно блестели, и мне казалось, что все это возбуждает его покруче порнографии. Чертов извращенец. А еще, хотя я не просила, но он принялся рассказывать мне свою теорию и чем больше он говорил, тем страшнее становилось. Мы все ошиблись, считая Крумбайна сумасшедшим. В нем не было и тени безумия, он осознавал реальность и использовал заблуждения других в своих интересах.

— Ты ведь не станешь спорить, что мир прогнил еще задолго до моего пышного появления? — сказал он, вспенивая мыло на моих волосах. — Ты работала в полиции и мне не нужно доказывать, как много отребья появилось среди нас за последние годы. Все эти необразованные мигранты с юга, пришедшие за легкой жизнью и неонацисты, пытающиеся им противостоять. Это назревало как гнойник, и рано или поздно должно было прорваться войной или революцией. Вирус сделал всем нам большое одолжение, Ката. Он убил слабых, старых, больных, тогда как война погубила бы сильных. Мор вымел весь ненужный сор, очистил улицы городов для тех, кто достоин жизни. А остальное довершаем мы — банды.

— Неужели ты не понимаешь, среди этих старых и больных были ученые, врачи, мудрые старцы, знающие истину. Цвет нации. Вирус убил лучших, Карл! — Я попыталась высвободиться и сесть, но он не позволил. — А байкеры довершают начатое, уничтожая остальных.

— Не дергайся, а то мыло в глаза попадет, — он нахмурился, и чуть сильнее потянул за волосы и я умолкла.

В тот момент я была в его полной власти: сидела, откинув голову назад, оголив незащищенную шею, и Карлу ничего не стоило придушить меня или утопить в мыльной воде. Но я должна была выжить, хотя бы ради того, чтобы помочь Юргену. Чуть раньше Крумбайн пообещал: завтра, если я буду паинькой, он позволит мне навестить друга и потому я не хотела чтобы Карл передумал.

Некоторое время он молчал, наверное, размышлял над моими словами, а потом произнес:

— Не разбивши яиц, не сделаешь яичницы. Любая эволюция процесс не быстрый и жестокий, кто-то вымирает, чтобы другие могли занять свое место на верхних ступенях. Ты знакома с популяционной теорией и понятием мальтузианской ловушки?

— Слышала, но теории восемнадцатого века в современном мире уже не столь актуальны, — меня удивили его слова, я ждала чего угодно, но точно не рассуждений о мальтузианстве(1). Карл, выросший в семье священника, не должен был обладать глубокими академическими знаниями, но видно я чего-то не учла.

— Считаешь, сейчас нет опасности перенаселения? Ведь с тех пор все стало только хуже, разве нет? — он чуть приподнял брови.

Сама я познакомилась с популяционными теориями благодаря Стефану. Жаркие диспуты в сквотах с его друзьями революционерами научили меня разбираться в подобном, и потому я решила высказаться:

— Ресурсы ограничены, это так, но в высокоразвитых обществах рождаемость обычно низкая, а темпы производства пищи высокие, за счет науки и технического прогресса. И нам не стоит так уж бояться голода, — я осеклась и добавила тихо: — Не стоило до эпидемии. Сейчас все не так радужно, даже если порядок вернется нам понадобиться уйма времени, чтобы вернуться к нормальной жизни.

— Порядок? А что ты вкладываешь в это понятие? — Крумбайн закончил намыливать волосы, отжал их и позволил мне сесть ровно. Я сделала это с явным удовольствием и ответила не задумываясь: