— То же что и другие, правильное, организованное, налаженное состояние чего-либо.

— Считаешь, сейчас мир вокруг не соответствует этим критериям? — он открыл окно, выплеснул мыльную воду и вернулся ко мне.

— Издеваешься? Мир вывернулся наизнанку и кругом хаос, — я хотела обернуться, но Крумбайн жестом приказал мне сесть в прежнюю позу и начал промывать мои волосы из кувшина.

— Хаос, верно, — он улыбнулся. — Ты наверняка знаешь, что так называют, первичное состояние Вселенной, бесформенная совокупность материи и пространства. Но в действительности не хаос рождается из порядка, а наоборот. И скоро, очень скоро, с моей помощью мир вновь обретет гармонию, и даже станет лучше прежнего, только если мне не станут мешать. Вся ирония заключается в том, что ваше глупое сопротивление хаосу поддерживает хаос, зачастую делая жизнь невыносимой. Больше того, оно лишает всех нас возможности достижения высшего порядка, единства и глубочайшей связи с мирозданием и Вселенной.

— Предлагаешь всем смириться, позволить и дальше убивать нас как скот, насиловать, пытать, мучить? — я зло усмехнулась.

— Не смириться, Ката, — он отставил кувшин и потянулся за полотенцем. — А стать частью нового мира. Слиться с ним и обрести гармонию. Я даю вам уникальный шанс войти со мной в будущее, быть отцами основателями новой цивилизации.

Я не должна была сердиться, по крайней мере, пару минут назад дала себе обещание не делать этого, но ярость, жгучей волной поднялась к горлу, заставив щеки запылать. Я рывком села и повернувшись к Карлу буквально выкрикнула:

— Ты даешь нам шанс? Неужели?! И как же прости, мы должны войти в твой новый мир? Ногами вперед?! Ты грохнул Стефана, пытался убить Тилля, а твои люди пытают и мучают невинных. Это ты называешь гармонией?!

Я ощущала, как вода с волос сбегает по спине, пропитывая кружева платья, но мне было плевать.

— Уймись, и говори тише, — его лицо даже не дрогнуло. — А то сюда сбегутся все солдаты округи, и мне будет сложно оставаться с тобой вежливым. Не совершай ту же ошибку что Стефан, не давай мне повода убить тебя.

Я выдохнула, закусила губу и села в прежнее положение. Карл обернул мои волосы полотенцем, больно сжал пальцы на плече и горячо зашептал в ухо:

— Стефан сам виноват, я предлагал ему дружбу, но он выбрал вражду. А ведь он искренне нравился мне, но из-за его глупых религиозных фантазий пришлось расстаться!

Крумбайн отпустил меня и добавил уже спокойно:

— Все эти жестокости с мирным населением, не доставляют мне никакой радости, уж поверь, но во времена перемен только грубая сила имеет вес. Я силен, в том числе благодаря своим солдатам. Они боятся меня, верят каждому моему слову, обожествляют меня и убивают во имя моих идей. Большинство байкеров — цепные псы, а им, как ты знаешь, нужно давать корм, чтобы они не вцепились тебе в горло. И потому я закрываю глаза на их маленькие слабости, вроде любви к Рашу и групповым изнасилованиям.

— Ты противоречишь сам себе, Карл, — я поймала его удивленный взгляд, закончила: — Нельзя достигнуть высшего порядка и мира полного гармонии, если твое общество состоит из бешеных собак, готовых порвать тебя при первой возможности. Над животными нужно доминировать, быть их господином. А высший порядок предполагает самоорганизацию, ту самую анархию, о которой мечтал Стефан.

— О, как мило, кажется, ты тоже заразилась его идеями равенства и братства, — Крумбайн жестом предложил мне переместиться в кресло, а сам сел на диван. — А ты знала, что это я посеял зерна этих самых идей в его светлую голову?

Я остановилась на полпути к креслу, но Карл нетерпеливо махнул рукой, приказывая сесть.

— Да, Ката. Мы с бароном Эльбах-фон-Нольменом познакомились задолго до твоего появления. Чудесное знакомство. Стефан оказался крайне полезным, мало того что смог собрать вокруг себя целую ячейку активных революционеров, которые быстро устроили переворот, так еще и дал мне эту прекрасную идею с Антихристом. Без него мне бы и в голову не прошло играть на религиозных чувствах всех этих болванов, изображая из себя всесильного сына Люцифера, — он искренне рассмеялся, похлопывая себя руками по бедрам, а я едва сдержалась, чтобы не кинуться на него с кулаками.

— Ты лжешь, свержение власти давняя идея Стефана, он говорил что она возникла у него еще во времена обучения в Итоне, именно потому он ощущал вину за содеянное.

— Да, в том то вся соль. Барон считал, что это он придумал всю схему, хотя истинный автор именно я, — Крумбайн многозначительно посмотрел на меня, чуть склонив голову к плечу. — Многие считают, что я обладаю супер способностями, и в некотором роде они правы, но мой главный талант — это сеять зерна сорных идей в головы фанатичных глупцов, стремящихся к высшей справедливости. Это крайне занятно, смотреть на идиотов, которые холят и лелеют репьи и колючки, что я им подсунул, считая, что из них вырастет благородные культуры. А когда мои семена приносят плоды, они хватаются за голову и винят во всем себя. Это ли не высшее искусство?

— Это подлость, а вовсе не искусство. И ты прекрасно это понимаешь, — ответила я, хотя не собиралась вступать с ним в спор.

— Подлость высокопарное слово, красивое, звонкое, но слишком пустое, — Крумбайн закинул ног на ногу, и продолжил: — Топить новорожденных котят — подлость, но это меньшая подлость, чем из собственной трусости побояться сделать это, бросить их на произвол судьбы или не бросить, а даже пускай и позаботиться, но лишь затем чтобы обречь их на голод. Человек всегда считал себя венцом творения, но разве не это дает ему право менять мир по своему усмотрению и становиться судьей и палачом? Зачем нам власть, которой мы не пользуемся?

— Ты пытаешься запутать меня, как и других, перевернуть мои представления о добре и зле вверх тормашками, как эти иконы, — я мотнула головой указывая на стену за его спиной, полотенце, удерживающее волосы слетело, а мокрые пряди обрушились на плечи. Откинув их за спину, я продолжила: — Ты мог запудрить мозги Стефану, но не мне. Любое умышленное причинение страданий живым существам — зло, и не пытайся убедить меня в обратном. Я служила в полиции, и таких трепачей как ты видела сотнями. Тут не может быть иных трактовок, твое словоблудие ничего не изменит.

— Мне нравится твоя уверенность, — Крумбайн улыбнулся. — Тогда скажи мне, если взрослый мужчина спит с ребенком, поддавшись низменным желаниям — это зло?

— Разумеется, — кивнула я.

— А если взрослый — приемный отец и единственный опекун? — он продолжал гадко ухмыляться, но я каким-то полицейским чутьем поняла, этот ребенок вовсе не гипотетический, и Крумбайн сейчас говорит о том, что случилось с ним самим.

— Зло, — я снова кивнула, внимательно вглядываясь в лицо Карла.

— Хорошо, но если ребенок вырастает, становиться сильным, и убивает отца? — он приподнял одну бровь и испытующе поглядел на меня. — Кто сейчас зло, Ката?

— Это случилось с тобой, да? — я пыталась найти в его лице хоть тень смущения или отголоски детской боли, но видела лишь насмешку.

— Мне было тринадцать, когда приемный отец впервые трахнул меня, — в глазах Крумбайна снова появился тот лихорадочный блеск, что раньше я принимала за возбуждение, — и знаешь, когда тебя имеет в зад взрослый мужик с огромным хером это чертовски больно.

— Мне жаль что ты перенес все это, — сказала я совершенно искренне, но Карл рассмеялся в голос, и я решила было, что он не поверил, но его следующие слова заставили меня замереть на месте.

— Да, но физическая боль ничто по сравнению с той болью, что испытывал потом мой отец. Всю его оставшуюся жизнь он винил себя в случившемся, даже не догадываясь: я сам залез тогда в его постель, дабы доказать ему — вера пустой звук, а низменные страсти, что он так осуждал, имеют над ним большую власть чем заветы выдуманного Бога.

Я быстро справилась с эмоциями, ведь за годы работы в полиции научилась брать себя в руки в любых обстоятельствах. Виктимблейминг дело обычное, особенно в преступлениях против несовершеннолетних. Убедить ребенка в том, что он сам виноват, довольно просто.