— А у тебя? Кто ты такая?

Она не отвечает, внимательно разглядывая меня чуть сощурив глаза и наклонив голову к плечу.

— Где мои друзья? — пытаюсь снова и вглядываюсь в её лицо, надеясь прочесть по нему хоть что-то, но она лишь ухмыляется. В голове возникает внезапная догадка, и я спрашиваю: — Ты ведь Розалин, да? Девушка Тилля?

Она вздрагивает, по лицу пробегает тень, но быстро берет себя в руки, тряхнув головой, откидывает волосы со лба и отвечает:

— Я твоя Госпожа! Это единственное что тебе следует знать, сука!

В пару шагов, преодолев разделяющее нас расстояние она замахивается для пощечины, но я перехватываю её руку до того как она опускается на мою щеку. Плечо пронзает новая вспышка боли, но я стараюсь её не замечать, сильнее сжимая пальцы на тонком запястье девушки. Дуло пистолета тут же утыкается мне в висок.

— Не смей меня касаться, — шипит Рози.

— Пристрели, — выдыхаю я ей в лицо. — Пристрели или сломаю тебе руку!

Я жду выстрела, молюсь, чтобы он прозвучал, но Рози не успевает. Дверь распахивается, и она отшатывается, а на пороге появляется мой самый жуткий кошмар: чудовище с лицом Христа. Карл Крумбайн собственной персоной, одетый в просторное мужское платье до пят, как носят арабы, а на шее болтается амулет с пентаграммой на толстой цепи. Заметив, что я удерживаю руку его девушки, он на мгновение замирает на пороге и хмурится, а потом лицо его озаряет широкая улыбка.

— Моя милая Ката, не нужно насилия, — говорит он елейным голосом и идет прямиком ко мне. — Мы твои друзья, пусти её.

Я не хочу отпускать, но пальцы против воли разжимаются и Рози тут же отступает за спину Крумбайна.

— Сильная и такая красивая, даже с разбитым лицом ты вызываешь желание. Не зря Стефан выбрал именно тебя, — он опускается на край моей кровати и начинает мягко поглаживать по волосам, при этом взгляд его прожигает насквозь, и я не могу отвернуться, хотя хочу только этого.

Свободной рукой он стягивает с меня одеяло, обнажая грудь, и я понимаю, что Крумбайн каким-то невообразимым способом лишил меня воли, и я не могу оказать ему сопротивление, даже если он прямо сейчас станет насиловать меня. Но он, кажется, не собирается, потому что его ледяные пальцы ложатся на мое плечо и он, движениями профессионального врача, начинает прощупывать его.

— Тут больно? — спрашивает он, когда я чуть морщусь. Я крепко сжимаю челюсти и шумно дышу через нос, не собираюсь отвечать. Но ему и не нужен мой ответ. Карл убирает руку и, обращаясь к Рози требует: — Дай шприц, сделаю ей ещё укол.

— Не нужно! — хрипло прошу я, и Крумбайн удивленно приподнимает одну бровь.

— Не бойся, это не наркотик. Ходропротектор и обезболивающее, у тебя старая травма руки, которая требует лечения, — он берет протянутый Розалин шприц и показывает мне: — Вот смотри, Раш голубоватый, ты же знаешь. Это не он. Тебе даже больно не будет, обещаю!

Я не понимаю, почему Крумбайн так ласков и терпеливо объясняет мне все, словно хочет, чтобы я решила: он мой друг. Зачем ему моя дружба? Карл может взять все что хочет, заставить меня, сделать своей куклой, но вместо этого он уговаривает. Он вводит иглу чуть ниже локтя и впрыскивает лекарство, это и правда совсем не больно, а может дело в его чертовом гипнозе. Он по-прежнему пристально смотрит мне в глаза, и я не в силах отвести взгляда.

— А теперь следует одеться, нас ждет торжественный ужин, где я представлю тебя всем, — он отдает использованный шприц Розалин, и поднимается. — Рози, помоги ей собраться, а потом проводи ко мне в кабинет. Перед ужином нам с Катой следует поговорить, я полагаю у неё много вопросов.

Крумбайн бросает на меня еще один рассеянный взгляд, а потом уходит, плотно заперев за собой дверь. Его чары рассеиваются, и ко мне возвращается подвижность.

— Теперь ты видела его величие, тупая шлюха, — Рози смотрит на меня презрением.

— Я не знаю, что я видела, но он прав, у меня куча вопросов, — отзываюсь и, скинув одеяло, сажусь на постели, спустив ноги на пол. — Где моя одежда?

Розалин окидывает меня презрительным взглядом, фыркает и указывает на стул: — Вот твой наряд, одевайся!

— Нет, это я не надену, — я с сомнением разглядываю кружева на подоле чудовищного платья.

— У тебя нет выбора, или это, или ступай голой! Твоя старая одежда уничтожена.

Я тяжело вздыхаю.

— А мое белье?

— Все что нужно на том стуле, — отрезает она и отходит к окну.

Под платьем я нахожу игривый кружевной комплект, словно из секс-шопа. Терпеть не могу кружева, но выбора нет. Пока я медленно одеваюсь, борясь с накатывающей волнами дурнотой, Розалин равнодушно глядит на меня из своего угла. Я не хочу разговаривать с ней, но не могу не спросить:

— Зачем ты с ним, Крумбайн чудовище и убийца. Неужели ты не понимаешь?!

— Это ты не понимаешь. Он — лучшее, что случилось с этим миром, за две тысячи лет.

Я чуть покачиваю головой, но не спорю. Какой в этом смысл. Тилль был прав, его девушка потеряла разум, а спорить с безумцами себе дороже. Закончив с платьем, я пытаюсь расчесать волосы пальцами левой руки, но те слиплись от крови и грязи. Розалин глядит на меня с нескрываемым презрением, у неё самой блестящие кудри приятного ячменного цвета, чуть ниже плеч, да и выглядит она явно лучше меня: ни разбитых губ, ни синяков под глазами, ни крови запекшейся под обломанными ногтями. В конце концов, я бросаю свое бессмысленное занятие и требую:

— Веди меня к Крумбайну, я готова!

— Господину, человеческое имя осталось в прошлом, — поправляет Рози.

— Он мне не господин, — огрызаюсь я, она закатывает глаза и машет рукой в сторону двери.

— Топай!

Видно ей тоже не хочется тратить время на беседы, что, впрочем, меня ничуть не расстраивает.

За дверью широкий коридор, тускло освещенный парой светильников. Здесь странно пахнет сыростью и мокрой землей. Чуть поодаль, прислонившись к стене, стоит всклокоченный мужик с густыми усами, который провожает меня недобрым взглядом. Видно тот самый Клаус, впрочем, мне нет до него никакого дела. Интереснее понять, что это за место и как из него выбраться, а еще где Петер и Юрген. Я боюсь слишком долго думать об этом, надеяться, что Крумбайн пощадил их и отпустил глупо, а поверить, что оба мертвы — невыносимо.

Только пройдя несколько метров в новом платье, я понимаю, почему меня вынудили надеть эту мерзость. Узкий подол сковывает движения и лишает меня возможности драться ногами. С таким же успехом они могли сковать мои щиколотки цепью, только выглядело бы это иначе. Карл сказал что хочет представить меня всем, но в качестве кого? Пленницы? Рабыни? Сексуальной игрушки? Тогда к чему весь этот цирк с показной заботой и дружелюбием? Ведь Крумбайн не идиот, он не может не понимать, я не стану помогать ему по своей воле и убью при первой возможности.

Коридор выводит нас на улицу, я с любопытством оглядываюсь по сторонам. В лицо дует жаркий ветер и доносит до меня запах дыма и жареных сосисок. На высоком черном небе золочеными пуговками горят звезды, а тонкий серп луны прячется за дымкой облаков. На пару мгновений мне кажется: я снова попала в штурмовой лагерь горных туристов, восходящих на Ухуру Пик: кругом небольшие палатки, костры, приглушенный разговоры, а у меня кружится голова от нехватки кислорода. Наверное это действие того лекарства, что вколол Крумбайн, но я несколько секунд на полном серьезе ищу глазами худую фигуру Стефана, и сержусь что его нигде нет, когда он так нужен. Я даже останавливаюсь, но идущая по пятам Розалин, довольно грубо подталкивает меня в спину, не позволяя окончательно провалиться в иллюзию, и я продолжаю путь, стряхнув с себя прошлое. Оно осыпается ранящими сердце осколками, и всю дорогу до храма я буквально физически ощущаю как саднят новые порезы.

У входа в храм дежурят двое, я делаю шаг к дверям, но Розалин хватает меня за плечо и шипит:

— Стой, куда! О тебе должны доложить.

Я безропотно останавливаюсь и равнодушных взглядом провожаю охранников, скрывающихся за тяжелыми резными дверями. Нужно что-то делать, пытаться бежать, или броситься на пистолет и вынудить убить меня, но вместо этого я словно застыла, потеряла волю и желание сражаться.