— Доктор Хиршбигель, — Юрген мешкает всего мгновение, протягивает Петеру руку и добавляет: — Друг Каты.

— Она говорила о тебе, — Петер чуть склоняет голову, всматриваясь в лицо Хиршбигеля, игнорируя его руку. — Ты тоже из той группы, кажется у них был какой-то доктор?

— Нет, он не музыкант, — я раздраженно трясу головой. — Юрген, тебе нужно вернуться назад, пока Мартин или кто-то еще не хватился.

— Но ты же ушла, — доктор обезоруживающе улыбается и убирает руку в карман.

Только сейчас замечаю объемный рюкзак у него за спиной. Дурное предчувствие щекочет горло. Он одет все в те же брюки и рубашку, которые были на нем полчаса назад, когда мы попрощались в гостиной и, пожелав другу-другу спокойной ночи, отправились по своим комнатам — спать. Я была уверена — доктор пьян и сразу вырубится, но, похоже, он провел меня как ребенка.

— Как ты узнал, что я собираюсь бежать? — он лишь пожимает плечами, и я добавляю: — А зачем пошел следом?

— Я могу помочь, — отзывается он и глядит прямо на Петера. — Что бы вы ни задумали — я могу помочь.

— Это дорога в один конец, приятель, уверен, что хочешь с нами? — спрашивает Петер и от его тона по спине пробегают мурашки. Мой напарник даже не сомневается — мы идем на верную смерть. До этого момента у меня была надежда, сейчас и её не осталось.

— Мне нечего терять, приятель, — отвечает доктор с усмешкой. — К тому же у вас нет выбора, если прогоните — я разбужу Мартина и… — он разводит руки и не смотрит на меня.

Не знаю, блефует он, или говорит серьезно, но Петер верит.

— Тогда марш в фургон, до ливня нам нужно успеть выбраться на загородное шоссе, — Петер разворачивается и, прихрамывая, идет на место водителя. Он все для себя решил. Доктор отправляется с нами, и я не знаю что во мне больше: злости на Хиршбигеля или благодарности.

Дождь начинается, когда мы уже едем по асфальтовой дороге, первые капли падают на лобовое стекло, а уже через пару мгновений мир вокруг тонет в струях дождя. Юрген приоткрывает окно. Вместе с шумом в салон проникает свежий, пахнущий озоном воздух, и я с отчетливой ясностью осознаю — назад дороги нет. До этого момента все мы молчали, словно соблюдая только нам известный ритуал, но сейчас доктор спрашивает:

— Куда именно мы едем?

Петер оглядывается через плечо и неодобрительно хмыкает, но не отвечает. Предоставляет эту возможность мне. Раньше было наоборот, говорил он, а я молчала, но мир вывернулся наизнанку, и я даже не удивляюсь, принимая новые правила игры.

— К «Безымянным», убивать Крумбайна. У нас есть взрывчатка, — отвечаю я, и чуть помолчав, добавляю: — Если передумал ехать, Петер остановится, и ты сможешь вернуться назад.

— Я с вами, — не задумываясь, говорит Юрген, и я вижу, что его не переубедить и молча киваю.

— А он, — доктор смотрит на Петера. — Знает о девочке и экспериментах?

—Какой еще девочке? — тут же отзывается мой бывший напарник. До этой секунды мне казалось, он полностью сосредоточен на дороге и не слушает нас, но я ошиблась.

—Она не имеет к этому никакого отношения, — отвечаю я так резко, что Юрген глядит с испугом. Я сделала выбор еще в бункере, даже если Ева и может быть полезна, у меня нет права использовать её. Но я не уверена, что напарник поддержал бы меня, для него цель всегда оправдывает средства.

—И все же, что за девочка? — повторят вопрос Петер.

—Ева, — отвечает Юрген, избегая моего взгляда. — Она жила с нами в бункере и у нас есть все основания предполагать, что, как и Крумбайн была создана в лаборатории центра исследования генома.

—Создана? — эхом повторят Петер, и в его голосе явная растерянность.

— Генная инженерия, клоны или эксперименты над эмбрионами. Точно не знаю. Ева не разговаривает, потому это лишь догадки, но возможно её подвергли неким процедурам уже в осознанном возрасте, — доктор закусывает губу и заканчивает: — Чтобы сделать из неё улучшенный образец человеческой особи. Вероятно она, как и Крумбайн, может оказывать влияние на людей, читать мысли или что-то еще…

Выдержке Петера нужно отдать должное, он не ударяет по тормозам, не вскрикивает «Что за хрень!», даже не оборачивается, лишь спрашивает:

—И почему девочка не с нами, Ката?

—Прости, — я опускаю взгляд. — Но мы не можем рисковать жизнью ребенка. Ева останется в бункере.

—Ведь ты понимаешь, что если мы проиграем, она все равно рано или поздно погибнет.

—Нет, — встает на защиту доктор. — Она не погибнет, о ней позаботятся. Завтра в бункер явится целая армия. И даже без Каты они все равно, рано или поздно начнут наступление. Люди больше не желают терпеть, то, что творится на улицах. Бандам приходит конец.

—Да ты, я смотрю, оптимист, — откликается Петер и, вздохнув, просит: — Расскажите мне все с самого начала, что за лаборатория, и, причем тут Крумбайн.

Мы с доктором переглядываемся, я чуть заметно киваю, и он начинает рассказ:

— Пару лет назад ученые генетики открыли технологию, с помощью которой можно добавлять или вырезать какие-либо гены в цепочке ДНК. Официально ее используют в экспериментах с животными и растениями, но в научных кругах ведутся жаркие споры насчет того допустимо ли, использовать этот метод для «программирования» детей.

—Программирования на что? — тут же переспрашивает Петер.

—Сделать «идеального» человека. Особь со знаком «плюс». Никаких отклонений, генетических болезней, мутаций клеток, возрастных изменений, стабильная психика и как следствие — максимальная продуктивность в любой области, будь то наука или военное дело. Человек плюс — мечта корпораций.

—Это же какая-то фантастика, разве нет? — Петер не отводит взгляда от дороги, но я все равно словно вижу, как он хмурится.

—Вы хорошо разбираетесь в биологии, Петер? — спрашивает Хиршбигель и мой напарник мотает головой. Доктор делает глубокий вдох и объясняет: — Мы все состоим из клеток, и в каждой из которых содержится ДНК, и во всех клетках это ДНК одинаковое. ДНК, по сути, — это одна большая толстая книга. Допустим, кулинарная. Но в этой книге очень много непонятных слов, какие-то странные буквы. Иногда встречаются полезные рецепты.

—Не настолько плохо, я знаю, что такое ДНК, — бурчит Петер. Юрген улыбается, но продолжает.

Час назад, в гостиной доктор объяснял мне теорию «людей плюс» теми же самыми словами, и я понимаю, почему Крумбайн умудрился внушить всем что он — Антихрист. Я думаю о всех тех беднягах, что погибли от рук Крумбайна. О монашках, которых он совратил, о детях, что подсадил на новый наркотик, о девушке Тилля. Этот ублюдок прекрасно знал на что способен. Умен, расчетлив, и безумен. Как долго он вынашивал свой план? И был ли он причастен к убийству канцлера. Не потому ли Стефан пытался добраться до него, понял, что все это время был марионеткой в руках садиста и социопата?

—…биологи, по сути, оседлали ДНК и могут с ней делать все, что захотят, и в этом как раз помогает технология CRISPR, — продолжает рассказывать доктор.

Я почти не слушаю, думаю о том, каково это быть генетически совершенным, и почему ученые, создавая человека плюс, прежде всего не подумали о том, чтобы усовершенствовать его мораль? Ведь это должно было стать первым, о чем следовало задуматься. Человек гуманист, имеющий потребность в том, чтобы совершать добрые дела, и испытывающий отвращение к любому насилию. Конец войнам, преступности. Идеальный мир совершенных особей, несущих только любовь, мир, свет и прогресс. Но вместо этого они создали Карла Крумбайна — убийцу, садиста и насильника. Когда я задала этот вопрос Юргену, он лишь пожал плечами, в своей манере и ответил: «Наука нейтральна, она не смогла бы сделать из мальчика садиста, этого добились люди, оказавшие на него влияние». Может доктор прав, и дело в воспитании, но я все равно готова оторвать башку любому, кто причастен к этим долбанным опытам.

—… вся система CRISPR — это адаптивный иммунитет, как выработанные антитела у человека после прививки. Когда бактерию заражает вирус, частичка его генома встраивается в геном бактерии. Этот геном передается дочерним клеткам из поколения в поколение, — продолжает лекцию Хиршбигель.