Das Wasser soll dein Spiegel sein

Erst wenn es glatt ist, wirst du sehen

Wieviel Märchen dir noch bleibt

Меня впускает Мартин и почти сразу куда-то исчезает. Юрген и Лили сидят в гостиной, они расположились за низким журнальным столиком друг напротив друга и играют в карты. Я спускаюсь вниз с крепкой уверенностью, что первым делом разыщу Юргена и предложу ему поехать вместе с нами, но стоит мне увидеть его, как я понимаю: мой план — дерьмо. Я не должна ничего говорить доктору, иначе он пойдет со мной и погибнет.

Из портативной колонки, лежащей на столе, шелестит музыка, на подлокотнике кресла доктора стоит тарелка с печеньем, на столике перед ним кружка с дымящимся чаем, а у Лили в руке бутылка газировки. Доктор кладет на стол карту, Лили азартно бьет и лицо её вспыхивает от радости. Глядя на них, таких расслабленных и счастливых, сложно поверить, что где-то прямо сейчас творятся зверства и люди умирают лишь потому, что им не повезло попасться на глаза проклятым байкерам.

— Ах, наша славная Ката, — Юрген замечает меня и салютует кружкой. Его глаза блестят так ярко, что начинаю подозревать: в кружке вовсе не чай, а что-то покрепче.

Лили не столь радостно воспринимает мое появление, она натянуто улыбается и делает большой глоток из бутылки. «Апфель—Шорле» читаю я на этикетке. Черт, я ведь сто лет не видела ничего настолько обычного, как бутылка яблочного сока с минералкой в руке вздорного подростка.

— Как твои успехи, встретила кого-то интересного снаружи? — спрашивает доктор и втягивает носом дымок, поднимающийся над его кружкой. Он не может ничего заподозрить, это праздный вопрос, но я все же внутреннее содрогаюсь, хотя внешне это никак не проявляется.

Я умею держать лицо, и врать даже не морщась, в полиции нас учили этому, потому беспечно взмахиваю рукой, улыбаюсь и отвечаю ему в тон:

—Никого, мой друг, лишь невыносимая жара, мухи и пыль. А у вас тут гляжу, филиал Spielbank (1), — я лукаво подмигиваю Лили, от чего она чуть не давиться своим яблочным шорле. — На что играете? Печенье? Ракушки? Евро?

—Всего лишь интерес, — Доктор, наконец отпивает глоток, морщится и ставит кружку на стол.— Присоединишься? Мы как раз закончили партию.

—К сожалению, вынуждена отказаться, — я качаю головой и, указав на проход в жилые помещения добавляю: — Хочу принять душ, а потом заглянуть к больному. Кстати, как он?

—Идет на поправку, ты же сама видела, кризис миновал, — отвечает Юрген и машет рукой со свойственной медикам беспечностью. Я не разделяю его оптимизма, но все же выдавливаю из себя улыбку и иду к дверям.

Доктор окликает меня:

—Ката, постой, — теперь он уже не выглядит таким уж расслабленным, в пристальном взгляде явно читается тревога: — У тебя точно все нормально? Если нужна помощь, я могу пойти с тобой и… — он делает приглашающий жест, я лишь секунду медлю, а потом отрицательно качаю головой.

—Все отлично, я немного перегрелась снаружи, там адское пекло. Не стоит отвлекаться, Юрген, тебе нужно отыграться, — я снова фальшиво улыбаюсь, чувствуя себя бездарным актёришкой, а потом резко разворачиваюсь и иду прочь. Мне до тошноты не хочется лгать доктору, но выбора нет. Это единственный способ сохранить ему жизнь, к тому же, когда я уйду, кто-то ведь должен будет приглядеть за Тиллем, пока тот не поправиться…

Я расчесываю мокрые волосы, когда в дверь ванной требовательно стучат.

—Кто там? — отзываюсь я.

— Ката, зайди в радиорубку, как закончишь тут, — слышу я из-за двери голос Мартина.

— А что случилось? — кричу в ответ, но то ли отец Лили уже ушел, то ли решает, что вести диалог через запертую дверь дурной тон и не отвечает. Я тяжело вздыхаю, убираю гребень, заплетаю мокрые волосы в тугую косу и иду в радиорубку.

Мартин ждет меня внутри. Сидит в кресле напротив пульта и пустым взглядом глядит прямо перед собой, на панели перед ним как звезды в ночном небе, перемигиваются цветные лампочки, а сам он будто впал в летаргический сон и даже грудь не поднимается в такт дыханию. Я собираюсь помахать у него перед носом ладонью, но не успеваю. Мартин стряхивает оцепенение, и мы встречаемся взглядами, на мгновение мне кажется, что ему известно, о Петере и моих планах сбежать этой ночью, но он улыбается и морок исчезает.

—Садись, надо кое-что обсудить, — он выдвигает из-под пульта табурет и я, не споря, усаживаюсь напротив. — У меня для тебя хорошие новости, подкрепление придет раньше и их будет больше, чем я рассчитывал.

—О-оу, — только и могу произнести в ответ.

—Надеюсь, это был возглас радости? — Мартин чуть приподнимает брови, — А то мне показалось, что ты разочарована.

—Нет, что ты, — я поспешно улыбаюсь. Последние пару часов я только и делаю, что фальшиво скалюсь, словно депутат перед выборами в Бундестаг. — Я очень рада, просто Тилль, он пока слаб и…

—Он может остаться тут, с Евой и бабушкой, — Мартин понимающе качает головой. — Я как раз думал о том, кого можно оставить с нашими подопечными.

—Лили пойдет с нами?

—Нет, это исключено, — он мотает головой, — И если твой друг останется здесь, мне будет проще удержать её от бездумных поступков.

—О, да, — соглашаюсь я и снова глупо улыбаюсь. Нужно прекращать это шоу дружелюбия, а то кто-нибудь непременно заподозрит меня если не во лжи, то уж как минимум в том, что снаружи я раздобыла немного марихуаны.

Но Мартин не обращает внимания на мою мимику, он поворачивается к пульту и, ткнув пальцем куда-то произносит:

— Я только что связывался по радио с Отто, — он снова глядит на меня и поясняет: — Это руководитель берлинцев, он отставной майор и толковый малый. Так вот он сказал, что вчера в город пришли несколько бригад ополчения, с севера и юга, и с их помощью берлинцам, удалось очистить центр от всех банд. Ты понимаешь, что это значит? — я только сейчас замечаю, как светится его лицо, Мартин разве что не прыгает от радости.

—Не совсем, мы можем вернуться в город, потому что там стало безопасно? — предполагаю я.

—Да нет же, Ката. Это значит, что наш план сработал, не сработает в будущем, а уже сработал, понимаешь?!

—Наш план? — теперь я поднимаю брови и чуть склоняю голову: — Мне казалось он был в том, чтобы убить Крумбайна, и насколько я знаю, этот мерзавец пока жив и здоров.

—Это пока, но люди поверили в тебя. В то, что мы сможем победить. Мы больше не крысы, что прячутся по сырым подвалам, а солдаты, готовые сражаться, — на его лице расцветает широкая счастливая улыбка. — Отто сказал, что когда ополчение выступило против банд, из домов вышли мирные жители, они хватали палки, камни и гнали чертовых байкеров прочь. Людей было так много, что байкеры бежали, — он трясет в воздухе кулаком. — Они испугались, потому что увидели силу. А когда Крумбайн падет, прогнать остатки банд будет плевым делом.

—Вот оно как, — я постукиваю пальцами по собственным коленям, — Это и правда, отличная новость, Мартин, но я бы не стала так уж расслабляться. Банды Берлина одурели от постоянных оргий и пьянок, возможно, потому их удалось прогнать так легко, но стоит им протрезветь и понять что произошло, они вернуться и в этот раз будут хитрее и жестче. Ты же сам знаешь, как это бывает.

—Не вернутся, — уверенно отвечает Мартин.— Если нам удастся схватить Крумбайна и запереть его в клетку.

—В клетку? — осторожно уточняю я. — Мне казалось, речь шла о том, чтобы прострелить ему башку из винтовки, а не устраивать цирковые представления?

—Да, я помню, но мне кажется, если нам удастся схватить его и привести в Берлин, а потом прилюдно казнить, это произвело бы больший эффект, нежели просто прикончить ублюдка, — в глазах Мартина отражаются огоньки пульта: красные, синие, белые, и это выглядит пугающе, особенно в сочетании с тем что он сказал. Я ненавижу Крумбайна, но не настолько чтобы устраивать из его смерти чудовищный спектакль.

— Тебе не кажется что это немного…, — кручу пальцами, пытаясь подобрать нужное слово.