— Анархисты, — объясняю я. — Работало несколько организаций, они не были связаны между собой и творили безумства. Каждый хотел добиться чего-то своего, а в итоге получился хаос. Некоторые главари банд как раз те самые лидеры анархистов. По крайней мере, у пчелок и стальных яиц так и есть.

— Откуда ты это знаешь? — он внимательно слушает каждое мое слово.

— Я ведь раньше в полиции работала, умею находить информацию — лгу ему, не отводя взгляда.

— В полиции? — он удивленно вскидывает брови. — Так вот откуда любовь к наручникам. Было бы интересно посмотреть на тебя в форме, но только недолго. Посмотреть и снять ее…

Я сдерживаю улыбку, разговор принимает интересный оборот, но я не хочу, чтобы он, как и многие другие закончился в спальне. Хотя нет, я очень этого хочу, но порой стоит поступиться собственными желаниями.

— Была старшим сержантом, собиралась стать капитаном, но на одном задании меня сильно ранили и я ушла из полиции, — воспоминания о том ранении тут же настраивают меня на серьезный лад, да и Тилля, кажется тоже.

— Серьезное ранение? — спрашивает он.

— Да, несколько пуль вошло в живот, — показываю рукой место: слева, чуть ниже пупка. — И все пришлось извлекать хирургическим путем. Боль была адская, я думала, сдохну. Но мне повезло, а вот моей матке не очень.

Тилль мгновение смотрит мне в глаза, а потом отводит взгляд. Думаю, теперь он понял, почему я не очень-то беспокоюсь о предохранении. Некоторое время едим молча. Я через силу заталкиваю в себя остатки еды, могла бы выбросить, но понимаю — мне нужны силы. Тилль допивает свое пиво и идет за вторым в кладовку.

Мы расположились прямо на кухне за небольшим деревянным столиком, укрытым клеенчатой скатертью. В былые времена тут ела прислуга, хозяевам же накрывали стол в просторной столовой. Но сейчас нам чужды все эти условности, да и хозяйкой я себя тут не ощущаю. Через высокие окна слева от нас льется теплый мягкий свет. Я некоторое время наблюдаю как небольшая серая птичка прыгает по веткам разросшегося кустарника. Без ухода сад довольно быстро потерял былой лоск. Многие цветы засохли, а клумбы заросли сорняками.

— Мне иногда снится сон, что я иду по городу и все как прежде, — говорит Тилль где-то позади меня.

Я поворачиваюсь на его голос. Он принес еще две бутылки пива и стоит с ними в дверях, смотрит на меня взглядом полным тоски.

— Это хороший сон? — спрашиваю осторожно.

Тилль проходит на кухню и занимает свое прежнее место напротив.

— Я бы так не сказал, — отвечает он и откупоривает бутылку. — Ты будешь еще?

— Пока нет, — я качаю головой. — Почему нехороший? Разве ты не хотел бы чтобы все стало как прежде?

— В том то и дело, что хотел, но даже во сне я понимаю — это невозможно, — он пьет прямо из горлышка.

Я молчу, да и что тут скажешь. Он совершенно прав, мир уже никогда не станет прежним, и единственное что мы можем сделать, так это попытаться сделать его чуточку лучше.

— Ты не думала уехать? — спрашивает он чуть погодя.

— Куда? — я развожу ладони в стороны. — Европа в огне, в Испании у власти еще большие отморозки, чем у нас, Италия стала колонией Франции, а Франция, сам знаешь — филиал Арабской свободной республики. Польша, Литва и Латвия присоединились к России, и я даже не знаю, что лучше, стать колонией Арабской республики или страны, где у власти жестокий диктатор.

— Англия еще держится, в горах Австрии по слухам собираются силы сопротивления, в Лиссабоне к власти пришли обычные люди и там пока полный порядок. В Исландии держат оборону, на Фарерских островах тоже, но я думал о США, — он смотрит на меня очень внимательно, похоже ему важно, что я отвечу.

— Во-первых, никто точно не знает что там не тоже самое, а во-вторых, я не вижу ни единого способа переместиться через континенты, когда нет ни авиасообщения, ни кораблей.

— В США относительно стабильно, — говорит Тилль. Он поставил локти на стол, переплел пальцы и положил на них подбородок. — Я до последнего общался с Круспе и следил за обстановкой. Там можно жить. Непросто, но можно.

— Допустим так, и есть, но как ты собрался туда переместиться? Сколотим плот, бросим его в воду где-нибудь в районе Лиссабона и будем надеяться, что течение вынесет нас в Нью-Йорке? — в моем голосе слишком много сарказма. Мне не следует так говорить с ним, но я немного раздражена тем, что Тилль дает мне бесплодные надежды.

— Нет, — Тилль пристально смотрит мне прямо в глаза. — У меня есть самолет и мы сможем выбраться.

— Настоящий самолет? — я смотрю на него с сомнением.— И он дотянет до Нью-Йорка?

— Должен, — Тилль расцепляет пальцы, кладет ладони на стол и несколько раз кивает. — Бомбардье Глобал 6000, полностью заправлен. Он может пролететь одиннадцать тысяч километров.

— Но почему же ты не улетел на нем раньше? — я удивлена и в моем сердце появляется огонек надежды.

— Потому что я не хотел улетать без своей девушки. Не мог ее бросить.

Я чувствую легкий укол ревности, но стараюсь не подавать вида. Скорее всего, его девушки уже нет в живых, но все же стоит уточнить:

— Она умерла?

— Нет, она жива. Рози теперь жена главаря той банды, за которой ты охотишься.

Я чуть хмурю брови, не знаю, что сказать на это. Никогда не слышала чтобы главари банд похищали женщин для чего-то кроме сексуального рабства и слышать о том, что у главаря отморозков есть жена - мне странно.

— Они удерживают ее силой? — спрашиваю я.

Возможно, мне теперь придётся скорректировать планы и добавить в них спасение невинной. Скорее всего, это будет значить конец нашим отношениям с Тиллем, но я же не планировала состариться с ним вместе.

Тилль молчит и смотрит в окно, потом переводит на меня взгляд. Я вижу, что он не хочет говорить об этом, но буду вынуждена настаивать. Мне нужно знать все, что касается той банды.

— Расскажу тебе все с самого начала, Ката и ты сама сделаешь выводы, потому что я не знаю, как тебе ответить на этот вопрос.

— Хорошо, — киваю ему.

— Только давай пойдем наверх и захватим чего-то покрепче пива, — он отодвигает от себя бутылку.

— Тогда быстренько уберем все тут, — я поднимаюсь, собираю со стола грязные тарелки и несу их в раковину, и пока я мою посуду Тилль убирает остальное.

К моменту, когда мы поднимаемся в его комнату за окном уже совсем темно, и на небе одна за другой зажигаются звезды.

— Я отправил всех близких в США сразу после того звонка Круспе, но сам не уехал, потому что не мог бросить Рози, — начинает Тилль рассказ.

Он сейчас не смотрит на меня, его взгляд обращен к окну. По просьбе Тилля я выключила свет. Мы сидим в кромешной темноте и я не могу видеть выражения его глаз. Я слышу тихий звон льдинок в его бокале. Тилль пьет виски, чистым. Он и мне налил, но мой стакан стоит нетронутым на низком стеклянном столике, разделяющем наши кресла.

— Я звонил ей на мобильный, но она не отвечала, и это напугало меня. К тому времени на улицах уже было неспокойно. Не так как сейчас, но все же, — он замолкает и я снова слышу звон льдинок в его бокале.

Полагаю эти воспоминания даются ему нелегко. Если бы кто-то сейчас попросил рассказать о Стефане , мне было бы так же больно, и я так же пила бы без меры, и возможно хотела бы говорить в кромешной темноте, чтобы никто посторонний не видел моих слез.

— Она жила в пригороде, в частном доме со своей сестрой и ее собаками. Бигли, кажется так они называются. Они разводили их для продажи, — он снова умолкает, но теперь я не слышу ни звука. Жду продолжения и оно следует.

— Поехал туда один, хотя мне не следовало делать это. Я знал телефон ее сестры, но и он был отключен. Это навело меня на мысль, что Рози попала в беду. Она была из тех девушек, что вечно попадают во всякие передряги. — Тилль приглушенно смеется. — Как-то мы поехали с ней на острова. Райское местечко, чистейший пляж с белоснежным песком, который каждый день убирали два десятка стюардов. И она умудрилась найти там морского ежа. Наступила прямо на него. Мне кажется, это был единственный морской еж на несколько десятков километров вокруг. А один раз она поехала в ночной клуб и попала под облаву полиции. Конечно все обошлось, но когда мне посреди ночи позвонил полицейский я весьма удивился.