В самолете тоска сделалась еще сильнее и невыносимей. Рихард выпил немного красного вина и уснул.

Минут за двадцать до посадки Шнайдер осторожно разбудил его.

— Ты как? — спросил Кристоф.

Круспе прислушался к своим ощущениям, тоска не прошла, но как-то поутихла, и он решил, что все в порядке.

— Нормально. Я думаю, все будет нормально. Завтра же и улетим по домам.

— Почему завтра?

— Я чувствую - сегодня все кончится, — Рихард замолчал и посмотрел в иллюминатор.

— Ну и, слава Богу, что кончится. Я так домой хочу.

— Хочешь? А я вот думаю, что буду скучать по всему этому.

Шнайдер не отвечал. Рихард повернулся к нему, Шнайдер сидел с задумчивым выражением лица и смотрел куда-то в пустоту.

— Эй, ты чего?

— Ничего, — Шнайдер усмехнулся и взглянул на Рихарда. — Я ведь тоже буду скучать. Как бы глупо и нелепо это не прозвучало, но буду. И ведь не расскажешь никому, не поймут.

— Точно.

— Словно я проживал здесь чужую жизнь.

— Это как это, чужую?

— Не знаю даже, может я не так выразился. Не чужую, свою, конечно. Просто какую-то чужую. Господи, я и сказать то не могу, как следует. Я имею в виду, что все произошедшее здесь настолько нереально, что словно и не со мной произошло. Как будто это сон какой-то. Даже не кошмар, а просто сон. Или фильм. Я вот думаю, если, как ты говоришь, завтра мы будем дома. Ты кстати, в Нью-Йорк поедешь?

— Не знаю, даже. Нет, наверное, что-то мне в Берлин захотелось.

-Хорошо. Ну, так вот, я уже завтра может, буду спать на своей постели в своем доме, зайду в ванную свою, чистую, вдохну воздух Берлинский, ну ты понял.

— Понял.

— И все это, этот самолет, река эта, Лима, бруджо этот странный, все покажется мне сном. Словно и не было ничего, словно и не происходило… — Шнайдер снова замолчал.

Самолет пошел на посадку, и они замолчали.

В аэропорту Круспе попытался было возобновить разговор, но Шнайдер лишь отмахнулся, видимо у него кончился запас откровенности. Они сдали вещи в камеру хранения и направились к выходу. Выйдя из аэропорта, они тут же поймали такси (благо с этим проблем не было) и направились в храм.

*

Отец Константин жутко не понравился Рихарду. Это был высокий, широкоплечий, уже немолодой мужчина с густой окладистой бородой и холодным взглядом маленьких глубоко посаженных глаз. Говорил он медленно, словно специально растягивая слова и во время разговора, пристально смотрел на собеседника, словно желая прожечь его взглядом.

Они сидели в небольшой чистой и опрятной, но скромно обставленной комнате в доме священника, куда он привел их сразу после окончания службы в храме. Рихард был немного удивлен таким поведением отца Константина, он полагал, что они поговорят в церкви или на улице рядом с ней, но священник, выслушав просьбу Рихарда, сказал, что для такого разговора необходимо уединение и повел их к себе домой.

— И вы говорите, что она просит у вас успокоения? — спросил отец Константин, когда Рихард закончил свой рассказ.

— Да, — Круспе не мог более выносить этого тяжелого взгляда и посмотрел в сторону.

— Мне кажется, что она — зло, — неожиданно сказал Шнайдер.

Рихард удивленно посмотрел на ударника. Во время всего разговора Шнайдер молчал и иногда лишь кивал головой.

— Зло? — отец Константин посмотрел на Шнайдера. Барабанщик молчал и священник повторил. — Зло? Но почему вы решили так?

— Я не знаю, — Шнайдер смутился и потупил взор. — Просто все, что она делает, приносит несчастья. Гибнут люди, — Шнайдер вновь замолк, но поняв, что священник ждет продолжения, добавил. — Я думаю, что она возомнила себя спасителем, но на самом деле она — воплощение дьявола.

Рихард даже вздрогнул, так неожиданно прозвучало это обвинение из уст Кристофа. Он посмотрел на отца Константина, но тот казалось, даже не удивился. Он перестал поглаживать бороду и внимательно смотрел на Шнайдера.

— Дьявол искушает праведников, — наконец сказал он и немного помолчав, добавил. — А что вы хотите от меня?

— Помощи, — сказал Рихард. — Может службу, какую надо отслужить или я не знаю, что там у вас положено.

— Православная Церковь не приносит молитв за грешников нераскаянных и самоубийц, потому что, находясь в состоянии отчаяния, упорства и ожесточения во зле, они оказываются виновными во грехах против Духа Святого, которые по учению Христову не простятся ни в сей век ни в будущий, — сказал отец Константин как-то нараспев, почти не делая пауз между словами. Рихард даже не сразу уловил смысл сказанного. Тем временем священник поднялся с кресла и подошел к книжному шкафу.

Рихард думал, что тот достанет какую-нибудь книгу, чтобы на наглядном примере показать им справедливость своих слов, но тот лишь постоял немного, разглядывая корешки, и вернулся на место.

— Так что же нам делать-то? Она же не отпускает нас, — Шнайдер почти кричал. Он понял вдруг, что священник был их последней надеждой и его слова, лишили их спасения.

— Вы же не верующие, так? — священник впился глазами в Шнайдера.

— Почти нет, — барабанщик снова смутился.

— Тогда почему же вы так слепо верите в силу службы? Если для вас нет силы в Боге, то откуда ей взяться в службе, что служим мы Ему? Шнайдер молчал и священник продолжил:

— Вы ждете чуда, ждете спасения? Вы хотите, чтобы ваши муки и терзания прекратились, и вы могли бы забыть обо всем и спокойно отправиться домой. Но вы не верите в чудо!

Речь священника звучала как слова обвинителя в суде. Рихард не мог даже предполагать что у людей, посвятивших свою жизнь службе Богу, может быть в душе столько скрытой злобы и агрессии. Хотя может отец Константин и не злился вовсе, просто его немного резкие, угловатые движения, сильный голос, густая черная борода, вздрагивающая при каждом новом слове, темные пронзительные глаза — создавали иллюзию рассерженного, и может даже рассвирепевшего человека.

— Теперь верю, — Шнайдер говорил тихо, почти шепотом, но священник услышал его.

— Теперь? Что же, для того чтобы уверовать вам пришлось поверить в эту несчастную, но ведь тогда она не может быть злом, ведь она принесла вам веру в Господа. А мог бы дьявол сделать это? Мог бы искуситель даровать веру?

— Не знаю, — Шнайдер посмотрел на Круспе, словно ища поддержки. Он не понимал, к чему клонит священник. Только что отец Константин отрекся от Софии, но вот уже из уст его звучали слова в ее защиту. Рихард смущенно отвернулся. Он ничего не смыслил в религии и рядом с этим огромным и, как ему казалось, сердитым священником чувствовал себя глупым маленьким и нашкодившим мальчиком.

— Ее ошибка в том, что она считает себя рукой Господа Бога на этой земле, — сказал отец Константин. — Но она не спаситель, как вы верно заметили, они лишь душа неприкаянная. Ее грех не дает ей покоя, она не может найти успокоения, потому что ей кажется, будто Бог никогда не простит ее.

— Почему вы верите нам? — вдруг спросил Шнайдер.

Рихард снова вздрогнул.

— Верю вам? — священник, казалось, не понял вопроса.

— Да, верите нам. Верите в Софию, в реальность Софии.

— Потому, что я видел ее, — отец Константин замолк.

— Так она являлась и вам? — Рихард был удивлен.

— Нет, не мне. Я видел ее около храма. Она хотела войти, но не решалась. Я думал, что она простая девушка, живая, из плоти и крови и хотел поговорить с ней. Вышел, но как только она увидела меня, то тут же исчезла.

— Но почему? — спросил Рихард

— Грехи, — отец Константин посмотрел на лидер-гитариста. — Она думает, что ее грехи не дозволяют ей переступать порог храма. Она решает за Бога и в этом ее ошибка. Каждый грешник, верующий в Бога и искренне раскаявшийся перед ним будет спасен.

— Вы это еще раньше поняли или сейчас? — спросил Шнайдер.

— Сейчас, раньше я лишь предполагал, а сейчас узнав от вас ее историю, совершенно в этом уверен. Вам самим необходимо объяснить ей ее ошибку, отпустить ее, даровать покой и может тогда Бог примет ее и душа ее обретет спасение и узреет путь в Царствие Божие.