— А вы правы. Знаете, я же был в этих краях раньше. Я говорил Рихарду, не знаю, передавал ли он вам, но я вспомнил, что за вещь требует София.
— Он не говорил, так что же это?
— Крестик, золотой маленький крестик на цепочке. Я нашел его рядом с тропой, по которой мы шли. Он лежал в высокой траве, и я не знаю, как вообще заметил его. По-моему он блеснул в солнечном свете. Я поднял его с земли, посмотрел и положил обратно.
— О, это прекрасно, это замечательно. Ведь крест был на ней, когда она умерла, индейцы побоялись снимать его, думали что это магический амулет. Они отобрали Библию, а крест не трогали. Значит, если мы найдем крест, то мы найдем и могилу.
— Вы знаете, это ведь как-то глупо.
— Что глупо?
— Да с тех пор прошло шестьдесят лет, этот крест не мог так хорошо сохраниться. Он ведь был совсем новым, и совершенно чистым. За столько лет его бы давно засыпало землей, да при первом дожде его бы залило водой, потом засыпало пылью, опавшей листвой.
— О, вы правы. Я ведь не подумал об этом. Но в этой истории столько неразгаданных тайн и загадок, что такая мелочь как внезапно нашедшийся крестик может быть и не важной. — Райми замолк и посмотрел на Лучо.
Во время всего разговора маленький шаман недвижно сидел на своем месте, уставившись в одну точку.
— И все-таки это очень странно и нелогично. Если только это был не ее крестик, я ведь тогда подумал, что эту вещицу, скорее всего, обронил кто-то из туристов.
— Может ее могилу вскрыли? Ведь это может объяснить ее внезапное пробуждение, или как у вас это называется, когда душа вдруг начинает бродить по земле, в поисках успокоения.
— У нас это никак не называется, пожалуй, пробуждение отличное слово. А в этом есть смысл, пойдемте, расскажем Рихарду.
— О, думаю, у него и без этого сейчас хватает проблем. Не нужно путать его мысли, ему сейчас необходимо сосредоточиться на том моменте в ванной, чтобы увидеть его, а если мы станем путать его мысли, то он не сможет это сделать. Ведь он непременно станет думать над тем, кто мог вскрыть могилу, а ему этого совершенно не нужно. Я сейчас провожу вашего друга в хижину, где он сможет отдохнуть перед обрядом, а потом мы с вами прогуляемся к тому месту, где вы нашли тот самый крестик.
— Да вы что! Я же никогда не вспомню, где это было. С тех пор прошел почти месяц, а в джунглях все такое одинаковое. Да и водили нас по каким-то неизведанным тропам, нам никогда их не найти.
— Боюсь вас огорчать, но туристический маршрут не меняется вот уже несколько лет, и неизведанных троп на нем нет, — Райми улыбнулся. — Я знаю все эти тропы, и мы без труда сможем найти то самое место.
— Черт, а нам сказали, что мы первопроходцы, — Шнайдер усмехнулся.
— О, так говорят всем, чтобы создать соответствующую атмосферу. Подождите меня здесь, я скоро вернусь, только размещу вашего друга со всеми удобствами.
Шнайдер испуганно взглянул на Лучо. Райми проследил за его взглядом и добавил:
— Лучо не бойтесь, он не станет сердиться, он сейчас отдыхает, и вы совершенно не мешаете ему. Можете посидеть там, на лавке, — Райми указал Шнайдеру на несколько лавок стоящих в углу хижины. А можете, конечно, и подышать воздухом, как захотите.
— Я посижу.
Шнайдер отошел в угол и уселся на деревянную низкую лавку, Райми улыбнулся и вышел из хижины. Лучо по-прежнему не шевелился, глаза его были закрыты и Шнайдер подумал, что маленький старичок, скорее всего, спит, он тоже закрыл глаза, облокотился спиной о стену и через несколько минут задремал.
***
В ожидании церемонии Рихард не находил себе места. Райми привел его в пустую хижину, объяснив, что хозяева не вернуться до завтрашнего вечера, и он может пользоваться гостеприимством этого дома, не опасаясь того, что кого-то стеснил. Чуть позже Райми принес бутылку питьевой воды и предложил Рихарду поспать несколько часов. Сам же он вместе со Шнайдером отправлялся на прогулку по джунглям. Поначалу Рихард стал возмущаться, что его не берут с собой, но потом успокоился и согласился остаться. Он не хотел еще несколько часов подряд выслушивать болтовню индейца, ему хотелось побыть в тишине и подумать над тем, что ему предстоит.
В хижине кровати не было, прямо на полу лежала циновка, укрытая ярким домотканым пледом, вместо подушки на циновке лежал твердый валик из соломы, обмотанный тканью. Рихард попробовал было уснуть, но постель была такой неудобной, что о сне не могло быть и речи. К тому же он хотел есть. Вспомнив слова шамана о воде, он сделал несколько глотков из бутылки и прислушался к своим ощущениям. Голод не прошел, а лишь усилился. Рихард решил выйти на улицу, хижина давила на него, эта неприкрытая нищета: окна засиженные мухами, деревянные табуреты, убогий колченогий стул, тяжелый массивный стол в углу, тысячи самодельных салфеточек, пледов, прохудившихся лоскутных покрывал, циновка на полу, подушка из соломы — все это действовало на него угнетающе. Но на улице было не лучше: беременная девушка ушла куда-то, зато вместо нее у одной из хижин сидели две молоденькие индианки, завидев Рихарда они захихикали и потупили взор, но тут же снова подняли глаза и заулыбались. Рихард вспомнил про их «развлечения» и ему стало как-то не по себе, девочкам было не вид не больше пятнадцати лет, и при этом он мог поклясться, что в их глазах видел определенные и совсем не детские желания.
Круспе закурил и отвернулся от них, тут же к нему подбежал босоногий мальчуган лет восьми и, показав грязным пальчиком на сигарету, сказал по-английски:
— Дай, сигарета, курить.
Рихард растерялся, посмотрел по сторонам и сказал:
— Ты же ребенок, — это прозвучало как-то глупо, и Круспе смутился еще больше.
Мальчик заулыбался и снова указал на сигарету.
— Добрый белый сеньор, дай?
— Не бойтесь, сеньор, они курят здесь все, можете спокойно дать сигарету, хуже не будет, — услышал он за спиной.
Рихард повернулся, неподалеку от соседней хижины стоял молодой худощавый индеец и с улыбкой смотрел на него. Одет он был в светло-голубые джинсы и черную футболку с глупой улыбающейся рожицей.
— Дайте вы ему, он ведь не отстанет, — снова сказал индеец и немного подумав, добавил. — Не разрушайте его романтические представления о добрых белых сеньорах.
Рихард достал сигарету из пачки и протянул ее мальчику. Тот широко улыбнулся, схватил ее, засунул за ухо и убежал. Индеец подошел к Рихарду и, протянув руку, представился:
— Я - Араухо, — парень говорил на приличном английском.
Рихард ответил на рукопожатие.
— Очень приятно, Ричард.
Они немного помолчали, Рихард молча курил, Араухо стоял рядом.
— Я учился в Лиме, — сказал вдруг индеец. — Я здесь самый образованный, мог бы и не возвращаться, да сестра забеременела, вот я и приехал. Отец умер давно, мать старая, нужен в доме хозяин, ой как нужен. Сигареткой не угостите?
Рихард протянул парню пачку.
— Я две возьму? — спросил он.
— Бери. Так это твоя сестра была.
— Смотря какая.
Араухо прикурил, достав из кармана коробок спичек.
— Девочка эта, мы видели ее, когда пришли сюда.
— Да какая же она девочка? Она уже женщина, — Араухо засмеялся. Заметив, что Рихарду совсем не смешно индеец уже серьезно сказал. — Хуанита давно выросла. Мы здесь и детства-то не знаем, ей уже пятнадцать, она вполне может считаться взрослой.
— А почему же твоя сестра не пошла, учиться с тобой, — спросил Рихард и неожиданно понял, что это могло прозвучать невежливо, но Араухо совсем не смутился.
— Глупая она, куда ей. Мозги они или есть или их нет, тут уж ничего не поделать сеньор, — парень замолчал, глубоко затянулся и спросил. — А вы приехали сюда к Лучо?
— Ну да, вроде бы вашего колдуна так зовут.
— Сюда часто приезжают на обряд. Правда чаще индейцы, белые в основном не знают об этом, а если и знают, то не доверяют. Хотя, наверное, больше боятся.
— А это, правда, что от обряда может стать очень плохо?