– Это у Корпуса куплено.

– Ну, что Корпус! Вы мне заказывайте.

– Хорошо, хорошо. Поедемте же и посмотримте инструменты.

– Да зачем вам самим ездить? Я с Адольфом Васильичем съезжу и посмотрю, а вы здесь у меня посидите. Хотите пивца выпить, я вам сейчас пива бутылку дам. Сидите, пейте и курите, а мы съездим, – суетился Кургуз, надевая на себя дорогую ильковую шубу и соболью шапку. – Розенберг! – крикнул он в другую комнату приказчику. – Угостите господина… Как имя-отчество?

– Константин Павлыч.

– Угостите Константина Павловича пивом… Так подождете нас?

– Подожду, подожду, – согласился Костя.

– Ну, а мы сейчас! Садитесь и рассматривайте модные картинки. Розенберг! Последние фасоны покажите! Картинки мод. До свидания, Константин Павлыч, – протянул Кургуз Косте руку и вышел с Шлимовичем из магазина.

Уходя, они заговорили по-немецки.

Через полчаса Кургуз и Шлимович вернулись в магазин. – Видел я ваш товар, видел, – заговорил Кургуз, обращаясь к Косте. – Товар неважный. Рояли совсем плохи и расстроены.

– Как «товар неважный»? Как «рояли расстроены»? – удивленно спросил Костя. – Я только сейчас был там и пробовал их.

– А вы на фортепьянах хорошо играете? Музыку знаете? Там даже клавиши не все действуют, как следует, и ежели эти рояли привести в порядок, то фортепьянщик меньше ста рублей не возьмет.

Костя вопросительно взглянул на Шлимовича. Шлимович улыбнулся и отвечал:

– Слушайте его, слушайте. Он, понятное дело, покупатель и делает критику вашего товара. Неужто вы этого не понимаете? Он на ваш товар делает критику, а вы делайте на его. Ну какой это бархат на ротонде? Разве это бархат?

Это гробовой плис, вот что на гробы ставят.

– Ну, ну, ну… У самой богатой купчихи лучше этого бархата не бывает. Из-за этого бархата, Константин Павлыч, все подруги вашей мадам в кровь себя от зависти расцарапают, – расхваливал Кургуз ротонду. – Ну, что же, которую ротонду выбрали?

– Да вот эту, которая лучшая, – указал Костя.

– Тысяча рублей ей цена, если бы не Адольф Васильич привел покупателя. Побей бог, дешевле не уступил бы, а с вас только восемьсот.

– Нет, нет. Вы из восьмисот что-нибудь уступите.

– Копейки не могу уступить. Уверяю, что только для вас такую цену беру. Очень уж хорошо Адольф Васильич вас рекомендует. Ни для кого другого я не оторвался бы от дела и не поехал бы ваши рояли смотреть. Ведь вот спешная работа, к сроку, кроить надо, а я бросил все и поехал, – тараторил Кургуз и спросил: – А во что вы ваши рояли цените?

– Да я за оба заплатил тысячу рублей…

– Ой, ой, какая цена! Ужас, ужас!

Костя опять бросил вопросительный взгляд на Шлимовича.

– Слушайте вы его! – улыбнулся тот. – Рояли совсем малодержанные, а новые-то вы знаете ли, что стоят?

– Заплатил за оба рояля тысячу рублей, но один из них, который орехового дерева, стоит шестьсот рублей, а черного – четыреста. Вы который возьмете?

– Оба, оба… Пускай уж… Все равно… – махнул рукой Кургуз. – Один рояль себе, а другой уступлю зятю. Ему тоже нужен рояль. Только уж вы подешевле…

– Девятьсот пятьдесят я с вас за оба рояля возьму, – отвечал Костя.

– Что вы говорите? – протянул Кургуз, прищурившись.

– Девятьсот пятьдесят. Вы мне дадите вот эту ротонду и сто пятьдесят рублей деньгами.

– Пфуй, пфуй, пфуй! – покачал головой Кургуз. – Да разве это можно? Вы мне должны за ротонду к роялям сто пятьдесят рублей приплатить.

– Нет, так нельзя. Адольф Васильич, что же это такое? Ведь это…

Шлимович пожал плечами и заговорил с Кургузом по-немецки.

– А платье заказывать будете? – спросил наконец Костю Кургуз.

– Буду, буду. Мне все равно, у кого ни заказывать.

– Дайте расписку, что в течение трех лет будете заказывать каждый год не меньше как на триста рублей, а ежели не закажете, то пятьдесят рублей штрафу в год.

– Это зачем же расписку-то?

– А чтобы вернее было. Тогда я вам уступлю вот эту ротонду за два рояля без приплаты. Вы мне два рояля, я вам ротонду…

– Нет, нет, это невозможно. И рояли за восемьсот рублей, и расписку какую-то… Да и ротонда эта восьмисот рублей не стоит. Я цены мехам знаю.

– Ну, как хотите. Тогда разойдемся. Очень вы прекрасный человек, Константин Павлыч, очень вы мне нравитесь, но разойдемся. Будем знакомы, с хорошим человеком приятно быть знакомым, а насчет гешефта разойдемся.

Костя был в беспокойстве и все посматривал на Шлимовича. Тот старался избегать его взгляда и, покуривая папиросу, все отвертывался.

– Ну, сто рублей я вам скину за рояли и, пожалуй, согласен на вашу цену за ротонду, а уж больше ничего не могу… – произнес наконец Костя.

– Не могу торговаться, не могу, – отвечал Кургуз. – Будем большими друзьями. Заходите ко мне, когда идете мимо, пива попить и папироску покурить, а насчет такой гешефт – ах, оставьте.

Костя отвел Шлимовича в сторону и стал шептаться. Тот пожал плечами и по привычке поскоблил пальцем подбородок. – Мое дело – сторона. Я комиссионер – и ничего больше, – отвечал он шепотом и прибавил: – Одно скажу:

без потерь нельзя.

– Да ведь я и то уступаю ему сто рублей. Уговорите его как-нибудь. Вы комиссионер, так и уговорите.

Шлимович заговорил с Кургузом по-немецки. Говорили долго.

– Ротонду и пятьдесят рублей дает вам Исай Борисыч за ваши рояли, – обернулся наконец к Косте Шлимович.

– Я вам пятьдесят рублей, а вы мне записку, что три года будете заказывать у меня платье, – подскочил Кургуз. – Да зачем это? Зачем записку – вот я чего не понимаю, – сказал Костя.

– Только для того, чтобы не потерять приятного знакомства. Не дадите записки – забудете меня.

– Странно это как-то. Для того, чтобы быть знакомым, брать записку!

– Только на триста рублей! Только на триста рублей! Неужели вы не заказываете себе платья на триста рублей в год!

Такой молодой франт, такой красивый мужчина – ай, ай!

– Да ведь это значит связать себя.

– Зачем связать? Никогда связать… Просто для хорошего знакомства. Я живу хорошо. У меня дочери молоденькие, племянницы молоденькие. Бывают вечера, по вечерам танцы, и мне очень приятно видеть, когда хорошие молодые кавалеры танцуют с моими дочерьми. Вот мое рожденье будет, будут гости – вот и приходите. Я билет пришлю.

– Спасибо. Я и без расписки приду.

– Без расписки забудете. Вы большой человек, богатый наследник, а я человек маленький, – ну, и забудете.

Костя улыбнулся.

– В первый раз слышу, чтобы знакомство по расписке… – сказал он.

– А это на американский манер. В Америке все так. Как увидят хорошего кавалера из аристократической торговой фирмы – сейчас расписка! Не понимаю, чего вы боитесь этого расписка. Для самого себя вам мое платье не понравится – можете рекомендовать товарища. У вас большая фирма, столько приказчиков – можете приказчиков рекомендовать, – старался объяснить Кургуз. – И у меня много таких записок. Есть одна записка от гвардейский офицер. Потом один хороший купеческий сын из москательной фирмы дал такую записку. – Кургуз наклонился и прошептал: – Дал даже один статский генерал. Хотите, покажу?

– Не надо, не надо, – ответил Костя, взглянул на Шлимовича и спросил: – Адольф Васильевич, как тут быть?

– Да давайте, давайте. Ведь записка эта вас нисколько не стеснит. Неужели в год не можете ему рекомендовать давальцев на триста рублей? Ведь это такие пустяки.

– Ну, хорошо. Я согласен, дам записку, но только чтобы мне в придачу к ротонде сто рублей…

– Ах, какой экономный человек! – воскликнул Кургуз. – Вот уж сейчас видно, что купец. Ну хорошо, хорошо. Я вам в придачу к моему товару сто рублей, вы в придачу к своему – записку – и берите ротонду. Пусть ваша мадам щеголяет и Исай Борисыча вспоминает.

Он махнул рукой, хлопнул Костю по ладони и прибавил:

– Садитесь и пишите записку.

– Давайте бумаги и перо и диктуйте, что писать, – отвечал Костя, радостно улыбаясь, что, наконец, приобрел хорошую ротонду и может ею утешить сегодня Надежду Ларионовну.