Кент в это время вел уже совсем другую жизнь. Ежечасно и даже ежеминутно у него появлялись новые деньги от майнинга; он решил, что соседям следовало бы помочь, и заказал для них новую металлическую лестницу, заказал инкогнито, конечно, – парадный вход с Кавалергардской с бронзовыми перилами, шарами и другими респектабельными наворотами.

О себе он тоже не забыл. Пробил проемы для входа и окон по обе стороны его нового жилья – во двор и на Кавалергардскую. Выгородил помещения для туалета, душевой, кухни, коридора, гостиной и двух спален. Почему двух? На этот вопрос он и сам бы не смог ответить. На всякий случай, наверное. Заказал простенькую сантехнику. Обычную – ни разу не компьютизированную. Полный совок – восьмидесятые годы прошлого века. Эдакая застарелая привычка бомжа – экономить на всем. Мебель он привез тоже самую малобюджетную – из знаменитого на весь мир дискаунтера Айкью. Мебель для высокоинтеллектуальных людей, для которых важнее высокие тайны мира, чем прочность и удобство обстановки. В общем, он с восторгом осваивал обычную жизнь владельца обычной жилплощади. В принципе, скромный девайс, подаренный ему Шародеем, вкупе с волновой накачкой его энергией из бездонных запасов вакуума позволил бы Кенту вести и более шикарную жизнь, но он пока еще не был к этому готов – по своей психологии он все еще оставался бомжом. По-прежнему часто заглядывал на помойку и находил так множество всяких полезностей.

У Кента была страсть к валидации. Найти сломанную вещь, попытаться отремонтировать ее или приспособить для чего-то другого.

Там, например, он нашел отслуживший свой век шкаф из темно-коричневого ламината. Взял для прихожей. Что-то подрезал, что-то состыковал, шкаф для прихожей в целом получился.

Воспоминания об эпохе «развитого социализма». Может, и зря старался. Ну, пусть пока так. Потом все менять придется – и мебель, и сантехнику… Да, наверное, и квартиру. Пусть пока такой шкаф… Но есть существенный недостаток. Пары эпоксида бьют из торцов ламината. Да что бьют – они светятся, свистят и ядовитыми грязно-желтыми струями изливаются в атмосферу его обновленного жилища.

«Нет, это не годится. Я же собираюсь привести сюда мою суженую. Теперь вроде все есть для жизни. Но пары эпоксида и прочих формальдегидных смол – это так несовременно и к тому же довольно вредно».

Кент не был бы Кентом, если бы он что-нибудь не придумал.

Пошел в оранжерею Ботанического сада, взял с собой крошечный водяной пылесос, установил в нем режим циркуляции воздуха и засунул в самые густые цветочные заросли – хлорофитума квазимарсианского, пеларгонии сверхестественной и, естественно, глоксонии особофиолетовой псевдозонтичной. Пыльца, запахи, цитрусоэфирные и гераниевые масла, ментол и терпетилло, убивающие стрептококки и стафилококки, а также прочие вещества, выделяемые подобными растениями и поглощающие формальдегидные смолы, – все это не прошло мимо водяного фильтра пылесоса и максимально насытило его водный раствор.

Придя домой, Кент вновь запустил циркуляцию воздуха через пылесос и накопленные вещества начали в большом количестве выбрасываться в атмосферу его квартиры. Когда осмотическое давление этих веществ оказалось выше осмотического давления эпоксидных и формальдегидных испарений, последним пришлось уступить свои позиции, вжаться в самые удаленные внутренние уголки ламинатных щитов, а их место заняли цветочные дисперсионные воздушные смеси. Все это произошло, конечно, не без борьбы двух враждебных стихий. Раздался громкий щелчок, свидетельствующий о том, что вредоносные вещества надежно вытеснены и заперты. Кент быстро наклеил ламинатные полоски на торцы щитов, зафиксировав таким образом статус-кво, и с облегчением выключил пылесос.

Что и говорить, за эти несколько дней жилплощадь Кента существенно изменилась. От темного низкого необустроенного подвала остались неясные воспоминания.

После завершения работ по реновации помещений Кент решил заняться своей одеждой и накупил много симпатичных новых вещей. Но и здесь не обошлось без мусорных баков.

Во-первых, он не смог отказать себе в валидации вытащенного из-под мусора когда-то шикарного кожаного ярко-красного пиджака с огромными латунными пуговицами. Пиджак был в приличном состоянии, но его локти были сильно истрепаны, а подкладка на груди не только потерта, но и частично утрачена. Во всем остальном это был вполне еще ничего себе клубный пиджак.

Кент пропитал две картонки цементным раствором и пришил их кожаной бечевкой к выношенным локтям. Когда картонки затвердели, он полил их разведенными удобрениями, содержащими гуминовые кислоты, азот, аммофоску, калий, магний и немного наноэлементов. Оставалось только ждать. Через пару часов наросла новая кожа и затянула заплаты на локтях. Получилось очень функционально и вполне уместно.

Убрать потертости и дыры на подкладке оказалось сложнее, потому что подкладка была шелковой, то есть изготовленной из омертвевшей и совсем уже неживой материи.

Пришлось ехать в зоомагазин. Тот самый, в котором можно купить гусениц тутового шелкопряда. Сколько их взять? Одна может оказаться дохлой, другая – слабенькой и неэффективной. Надо, чтобы хотя бы две поработали. Получается четыре. Четное число нельзя брать – плохая примета. Тогда сколько?

– Девушка, сколько мне взять гусениц – три или пять?

– Это зависит от размеров вашего дрозда, – ответила продавщица и мечтательно закатила глаза.

Кент густо покраснел и взглянул на неожиданно вздувшуюся часть своих брюк ниже ремня.

«При чем здесь дрозд, я не понял. Мой дрозд не совсем здоров. Но когда он был в форме, то интересовался скорее кисками, чем гусеницами, тем более – такими несимпатичными, – подумал Кент, но ничего не сказал и купил четырех шелкопрядниц. – Надо ломать стереотипы. Пусть будет чет. Если четыре гусеницы хорошо сработают, значит, вскоре я встречу суженую».

Дома он разложил пиджак на столе подкладкой наружу и высадил на него десант – две гусеницы на левую часть подкладки, две – на правую. Ящерку Люси́́, которая с интересом поглядывала на незнакомых, но весьма аппетитных червячков, пришлось временно изолировать. Гусеницы увидели знакомый материал – все-таки шелковая нить – это главное дело их юных лет, наполненных романтическими мечтаниями о будущем, – и полностью охватили ситуацию своими пусть и довольно ограниченными, но все-таки по-настоящему адаптивными нейронными сетями. Их инстинкты мгновенно проснулись, и они принялись штопать дыры – одна тянула шелковую нить в горизонтальном направлении, другая – в вертикальном. Что уж тут говорить: все четыре мастерицы неплохо знали свое дело и вскоре обе дыры были надежно залатаны. Единственное, что смущало Кента: целые части подкладки были исходно окрашены в ярко-красный цвет, а заплаты получились молочно-белыми. «Ну что же, в этом тоже что-то есть, наверное, – подумал он. – Ташизм, цветовые пятна. Лучший живописный стиль. Чтобы выразить восхищение этим замечательным живописным направлением, люди специально придумали слово «ташиться», которое потом переделали в не особо грамотное слово «тащиться», что в принципе означает одно и то же».

Кент с благодарностью посмотрел на трудолюбивых гусениц тутового шелкопряда, аккуратно сложил их в картонную коробку и спрятал в ящик шкафа, подальше от алчных глаз ненасытной Люси́́. Заглянув туда через некоторое время, Кент увидел, что они благополучно превратились в бабочек. Пока он удивлялся таким разительным переменам, бабочки вылетели из коробки и, испугавшись зубов агрессивной ящерицы, почли за лучшее покинуть человеческое жилье, выбравшись наружу через вентиляционные отверстия.

– Куда же вы? – грустно сказал Кент, поздно отреагировавший на этот их маневр и ничего уже не успевавший противопоставить этим недальновидным действиям насекомых. – Там же холодно.

«Впрочем, ничего не поделаешь. Им, видимо, суждено погибнуть. Если не от мороза, то от зубов моей юркой компаньонки. Вряд ли мне удалось бы уговорить ее подружиться с этими милыми бабочками. Хотя в Китае, например, их успешно одомашнивают, холят и лелеют, а собак, наоборот, повсеместно съедают. Как страшно жить!» – мысленно повторил он слова известной актрисы.