Место, где мы с Рамасом устроились, служило небольшим балконом, заставленным большим количеством пустых бочек. О их назначении было несложно догадаться, учитывая нескрываемое пристрастие Рамаса к вину. Бочки стояли таким образом, что образовывали небольшой коридор, где мы спокойно сидели, свесив ноги за пределы балкона.

Семья Рамаса уже спала, поэтому мы старались говорить вполголоса. Иногда на кухне слышались шаги, но они сразу растворялись в ночной тиши.

Первые две чашки вина мы выпили, не произнеся ни слова, лишь иногда переводя взгляд с рук, державших опустошенные чаши, на пустыню, остывающую после жаркого дня. Наливая третью, Рамас первый прервал молчание:

– Долго ты живешь, словно пустынный обитатель?

Рамас уже во время ужина был довольно хмельной, а сейчас, добив себя еще двумя порциями вина, окончательно стал пьян.

– Около двух лет, – ответил я, отодвигая от себя недопитую чашу.

Прежде чем ответить, старик залпом опустошил налитую до краев чашку и отставил от себя почти пустую бутылку. На глаза мне бросилась надпись, служившая своеобразным украшением. Прищурившись, я заметил, что на ней была нанесена гравировка, изображавшая имя Рамаса. Она подчеркивала принадлежность созданного вина ему самому. Авторская надпись, дающая понять любому – «это вино было сделано мной, и я этим горжусь». Только нигде в деревне я больше не видел бутылок с подобной надписью.

– Два года срок немалый. И сколько же еще продлятся твои скитания? – старик приподнял бровь, ставя доказательства правильности моей мести персидским воинам в факт юношеского необузданного пыла.

Прежде чем ответить, я подумал, и мне на глаза попался загон с животными, за которыми приглядывал Кабу.

В самом центре загона на длинной привязи, пытаясь порвать сдерживающую его веревку, бродил здоровый бык. Старался он плохо, ведь одного хорошего рывка такой силы хватило бы переломить и палку, к которой был привязан. С каждым новым рывком бык обходил вокруг колышка, постепенно обматывая привязь вокруг него. Медленно, обдумывая каждый шаг, животное в конечном счете обмотало колышек на столько, что едва хватало места пошевелить головой. Понимая безвыходность ситуации, бык начал трясти головой, стараясь порвать, взявшую в плен веревку. Но безрезультатно. Животное не могло понять, что иного выхода нет, и продолжало тупо бороться с крепким противником, хотя выход был на поверхности – обойти колышек в противоположную сторону и освободиться. Я поставил себя на его место. Может, я тоже слепо следую за местью, загоняя себя в угол и направляя себя к моменту, когда я накрепко себя свяжу, не в силах изменить исход моих стараний? Хотел бы, чтобы это оказалось неправдой.

– Знаешь, некоторые проблемы не решаются так просто, фаюмец. Если твоя цель следствие, то следует искать причину и покончить с ней, иначе ты стремишься к замкнутому кругу, словно загон для скота. И поверь словам старика, отдавшего свою жизнь служению великому царю, – персидские наемники отнюдь не причина всех бед. Я верю, точнее знаю, ты вспомнишь мои слова в будущем.

Возможно, Рамас говорил правду, но раз так, то кто стоит за кознями персидских львов? Раз кому-то понадобилась помощь иностранных наемников, значит, весьма серьезные люди стоят за этим. Пусть так и будет. Я покончу со всеми, но не без помощи моих старых друзей. Именно поэтому рано утром я отправлюсь в великие Фивы, чтобы разыскать старого друга, с которым мы вместе служили в наемных войсках. В отличие от меня он не оборвал связи с бывшими командирами и за свои заслуги во время службы на границе мог получать важную информацию. Надеюсь, он поможет мне разобраться во всем этом. Только бы все эти годы оказались ненапрасными.

Рамас сидел рядом, его веки резко дергались при случайном звуке. Я не стал его мучить разговорами о прошлом и помог встать, направляя вниз. Но его неуемный хмельной рот продолжал выдавать вопросы ответом на которые были «да» или «нет», не нагружая его старую голову. После таких коротких вопросов и еще более коротких ответов, я переменил тему и заговорил о более важных делах, решение которых необходимо принять до того, как я покину деревушку.

– Зана будет находиться под опекой Темиры и ее мужа во время моего отсутствия. Твоя дочь сказала, что поговорит с ней. Она не должна привязываться ко мне до тех пор, пока не заберу ее в свою семью.

Старик качнул головой и направился вниз по лестнице.

– Фаюмец, муж Темиры не так прост, как кажется. Не зря его косой взгляд вечно падал на тебя.

– Этот человек не представляет опасности для меня.

– Это так, но его дурной характер способен подставить простых людей для достижения своих корыстных планов. Будь осторожен.

Слова старика имели смысл, глаза Панахази выдавали скверный характер шелудивого человека.

Проводив в спальню Рамаса и направившись в предоставленные «апартаменты», я сохранил недопитую бутылку вина, завернув ее в тонкую клетчатую ткань, а сам, расположившись на мягком подстиле, закрыл глаза в ожидании недолгого, но полноценного сна.

Он ушел. Человек, спасший меня в пустыне, оставил меня одну в незнакомом месте с людьми, которых я ни разу не видела. Не знаю о них ничего – добры ли они ко мне или настроены враждебно, как те люди в пустыне.

Он ушел. Я потеряла свих близких, долгое время опекавших меня после смерти родителей. И он был тем человеком, кому я могла доверять. Он спас меня и после спасения был доброжелателен ко мне. Его глаза выдавали его намерения и внутренний мир, хотя он тщательно пытался скрыть их за замазанными кайялом глазами, никогда не пересекавшимися с моими.

Он ушел. Я молила богов, чтобы он вернулся, пусть не сейчас и не сегодня, но вернулся за мной. Нужна ли я ему? Может быть, и нет. Но он нужен был мне. Я даже не знаю его имени, происхождения, места, которое он мог называть своим домом. Как не знала, есть ли у него семья, которая ждет его возвращения домой. Возможно, я питала иллюзии и ложные чувства к этому странствующему человеку. Одно я знала наверняка – он единственный человек, повстречавшийся мне, которому не чужды нежность и доброта, несмотря на грозный вид египетского воина.

Он ушел. Его следы медленно заметались песком, скрывая его уход. Я побежала вслед за ним, но сразу остановилась, понимая, что вернуть его не в моих силах. Я снова молила богов о его возвращении. Каждый день его отсутствия. Часы складывались в дни, дни в месяцы. Он так и не вернулся за мной, и тогда я впала в отчаяние, но потом смирилась с этим и приняла это как должное.

Я сидела на берегу Великой реки. Мои слезы, капавшие с прикрытых руками глаз, ударялись о песок, оставляя на них мокрые точки. Но сквозь заплывшие от слез глаза я наконец увидела то, о чем молила каждый день и с чем почти смирилась. Он вернулся! Мутная картинка перед глазами от слез стала проясняться. Я увидела его, едущего верхом на своем верблюде, уставшего, с обросшим лицом и усталыми глазами.

Он вернулся. Еще никогда я так не была счастлива.

Фивы – великий город, некогда бывший столицей не менее великого государства. Город, который не теряет свою былую славу. Это Вечный город, раскинувшийся по обе стороны Великого Нила – месте, где делали свой первый вдох фараоны и откуда в конце земной жизни душа их покидала тело и уходила в Дуат, на поля Иалу, дабы обрести вечный покой. Прогуливаясь по улицам города, невольно удивляешься – орнамент был свеж, словно был нанесен совсем недавно мастерами прошлого. Но время дает о себе знать. За свежестью орнаментов скрывается история этого Великого города. Я поднял голову к таким же испещренным колоннам, некогда служившими опорой для храмов, и с удивлением раскрыл глаза, прослеживая каждый узор.

Вечерело. Солнце, дарующее тепло и освещающее Древний Та-Кемет, постепенно сгорало для этого дня, уступая место прохладной ночи. В свете бледной луны песок не казался таким золотым, как в солнечных лучах, а настенные факелы отбрасывали длинные темные тени на орнаменты стен дворцовых построек. Я находился в главном храме города Фивы. Под ногами расползалась нагретая мраморная плитка. Из главного зала доносились радостные крики приглашенных на пир гостей, которым сопутствовала музыка, вселявшая в душу чувство гармонии с миром и с самим собой. Так было здесь, в Фивах. Но обратная сторона монеты скрывалась далеко в Александрии, городе, сменившим Фивы в качестве столицы. Вакханалии стали главным пороком великого города, стоящего на берегу Средиземного моря. Жемчужина среди песков превратилась из столицы государства в обитель пороков. И все из-за слабовольного царя и его приспешников, любивших праздный образ жизни.