Вокруг костра сидели не только мы; я заметил, что другие желторотые совсем подавлены и не смотрят по сторонам, а уткнулись в свои котелки, пряча робкие глаза.
— Эка загнул! — загоготал рядом бывший уличный грабитель. — Ты хоть сам понял, чо сказал?
И он пихнул его локтем.
Студент замкнулся, но сохранил упрямый взгляд. Правда, он тоже прятал его на дно котелка.
— Эй, Профессор, скажи ещё чо-нибудь! — не унимался отморозок, продолжая тыкать его под рёбра. — У тебя так складно заливать получается — так бы и слушал. Чо молчишь? Не уважаешь, что ли?! Нет, ты скажи: ты меня уважаешь?
Разговор начинал приобретать нехорошее направление.
— Отстань от него, — сказал я лениво, уложив в брюхо почти весь котелок. — Что ты от него хочешь?
— Чо? Чо ты сказал?! — он перекинулся уже на меня. — Больше всех надо, да?!
В его руке в свете костра блеснул нож.
— Давай, отойдём: поговорить надо!
— Тебе это точно надо?
— Что, струсил?! Грязь подорожная…
Малёк приподнял одну бровь и покосился на меня. Я слегка мотнул головой — не лезь: если уж мараться, то не обоим сразу.
Нас в столице, конечно, гоняли по воинским упражнениям, но так паршиво, что едва ли кто-то чему-то научился, что спасло бы ему жизнь. «Коли- не коли», «щиты сомкнуть», «делай раз! — делай два!» — тупые, шаблонные приёмы, которые позволяют хотя бы немного сделать солдат непохожими на толпу. При таком обучении мы с Мальком успешно скрыли своё воинское искусство.
— Ну, давай, отойдём, — согласился я. — Только подальше, чтобы криков слышно не было.
Невезучий грабитель заржал:
— А ты кричать недолго будешь!
Мы отошли вглубь леса, держась друг от друга подальше. Обратно я вернулся один и подбросил в костёр несколько сухих коряг, попавшихся по пути. На меня уставились вопрошающие взгляды; я пожал плечами и сказал, философски рассматривая огонь, обрадовавшийся моему подарку:
— Не ищите его. Не надо… Завтра он никуда не идёт.
Поутру наш десятник орал, как резанный:
— Где этот урод?! Где этот недоносок, рождённый от неестественного соития собаки и свиньи?! Я вас спрашиваю, отрыжка тухлой параши!
Мы все покорно молчали, даже пара домушников разбойного вида.
Он орал на каждого и за ответ «не могу знать!» бил по морде. Я ответил «ушёл до ветра, и больше я его не видел». В моих глазах этот бандит угадал что-то такое, что заткнулся, сплюнул и приказал выдвигаться. По инструкции, полк обязан был прочесать лес, но нас торопили, и на этого пропащего махнули рукой.
После этого случая Профессор стал тянуться ко мне, как чёрт за грешной душой. В науках я был не силён, и всё, о чём мог говорить с ним, — это о рукопашном бое. А, раз говоришь, то нужно и показывать, — поэтому время после ужина превратилось для нас в тренировку. Наш десятник хмыкал и молчал, другие над нами насмехались, но из нашего десятка в обучение втянулись все. Не хотелось мне учить таким вещам уголовников, да делать нечего: в бою мне рядом со мной неумеха не нужен и даже опасен.
Обучение продолжалось и после прибытия на место. Нас поставили охранять брод через реку, на второстепенном направлении, но при этом наш десяток оказался в первой линии. Понятно: опять нас сунули к смертникам, чтобы мы своими телами пали под копыта нихельских коней, задержав их бег.
— Слушай, Профессор, — спросил я студиозуса. — А за что тебя отчислили?
— Меня? — он явно растерялся, и я понял, что оказался прав. — Я, это… добровольно пошёл… с друзьями.
— Понятно. И что вы такого натворили?
Он тоскливо глянул на ночной речной берег, как будто тот обязан был дать ему спасительную подсказку. Не дождался: река тихо молчала, дыша на нас зябкой прохладой.
— Жрать хотелось — вот мы и ограбили склад институтской столовой. Разоблачили нас и отчислили. А нам тут же сразу и повестки в зубы: мол, стране добровольное народное ополчение нужно — Родина в опасности.
— Что это такое за «добровольное», которое по повесткам? — поинтересовался я.
— А сам не видишь, что ли? — нахамил он мне, кивнув в сторону нашего бивуака.
Вижу, что выжить нам будет трудно, если что. Уж очень интересная команда у нас собралась — один другого круче.
Кстати, а какова у нас общая картина на выживание???
Мы расположились не на голом месте: вдоль берега выстроили палисад, почти в рост человека. Этот частокол выглядел гораздо более солидно, чем тот, что мы обороняли в степи, сделанный из кривого, чахлого ивняка: дубовые столбы, врытые впритирку друг к другу без зазоров. Правда, столбы тут стояли неошкуренные, а такие быстро гниют, но ведь не десять же лет нам тут торчать…
Таких палисадов имелось три линии. Ерунда, но ведь здесь не ожидали удара больших сил, а отбить полтьмы (т. е. 500 человек) сил вполне хватит, — даже с лопухами в первой линии.
Покумекав и так, и эдак, я заявился к нашему десятнику:
— Господин децирион, имею честь доложить: нам нужно сделать дополнительное укрепление.
Этот десятник, по счастью, оказался не таким упёртым отморозком, чем тот, что командовал нами в Греплесе. Но, тем не менее, и он не рвался признать мои стратегические таланты:
— Чо за фигню ты сказал? — спросил он меня лениво, не отрывая зад от земли и продолжая жевать стебелёк моровки, откинувшись спиной на палисад.
— Нужно в промежутке между палисадами сделать в два ряда забор из заострённых колышков, навстречу нападающим…
И я опять, как в Гренплесе, начал на пальцах показывать, что имел в виду, и даже шагами отмерять расстояние между частоколами, показывая, где именно нужно установить эти два ряда заграждений. На меня уставились все бойцы нашего десятка, и даже соседи, в том числе и те, что были разделены от нас палисадом: они выставили свои хари поверх частокола и с любопытством слушали наш спор, заранее показывая нам своё отношение: мол, что взять с пропащих, во всех смыслах, бедолаг?
— И чо? Поможет, что ли? — насмехался десятник.
— В степи делали именно такие заграждения — я сам видел.
— И чо? Ты сам-то видел, что помогло?
— Сам не видел, но ведь там такое делали не прикола ради: у них опыт имелся, в сотни лет войн.
— Ты что, умнее всех, что ли? Раз начальство не приказало, то и нефиг тут изгаляться.
— Начальству вообще пофиг, выживем мы тут или нет, — возразил я. — А я хочу пожить чуть подольше. А вы, господин децирион?
Десятник, прикинув и так, и эдак, а заодно учтя и то, что он сам лично топором махать не будет, милостиво согласился дать мне шанс организовать ему продление жизни выше полевой нормы. Даже мизерная надежда на выживание творит великие чудеса: уже на другой день мы стали обеспечены нужным шанцевым инструментом марки «колун» из обоза.
Так как мы стояли к реке ближе всех, то начали делать «волшебные» колышки из того же самого ивняка, что и южные жители. Наш десяток не был счастлив от того, что стал вдруг загружен больше других, но бойцы, зная мою «вину» в таком положении дел, помалкивали: Малёк — из понимания, Профессор — из уважения, уголовники — «по понятиям», так как я убил среди них самого авторитетного и возвысился над ними, сам того не желая.
Я обдирал кору у молоденьких веточек и связывал ею изготовленные колышки. Делал так: сначала эти колья клал рядком на землю, на расстоянии в две ладони друг от друга, потом поперёк них укладывал две жердины, и уж затем увязывал колья с поперечными жердями. Сначала выходило неуклюже, а потом — ничего, приловчился.
Увязанный десяток кольев я называл «штакетником», так как его, при желании, можно было бы использовать вместо обычного заборчика. Только в заборе отдельные звенья нужно ставить вплотную и вертикально, а мы их крепили под углом и с промежутками, чтобы, в случае чего, наш десяток мог бы просочиться между ними и потом укрыться за второй линией палисада, которую тоже установили не сплошной.
И вот, когда я под торжественное молчание увязывал последнее лыко, связывая последнее сделанное нами звено «штакетника» с подпорным колышком, к нам заявился адъютант от командующего и повелел убрать нахрен оба поставленных нами ряда, и все «палки» сжечь. Ну, скажем, явился не позолоченный хлыщ от командующего, конечно, — это я хватил, а всего лишь пыльный гонец от нашего сотника-центуриона, но сам приказ шёл «с самого верха», и гонец со всем возможным гонором пытался нам это донести.
