Говорил хозяин школы с забавным акцентом; его знаменитые усы при этом колыхались ленточками. Но произносил-то он буквально несколько слов, когда затаривался покупками: «вот это, пожалуйста», «две штуки», «спасибо», и его почти монашеская отречённость невольно интриговала: что за мужик такой, если живёт холостым, но не пьёт, сам себе готовит и гимнастикой занимается каждый день?

Этот воин купил в нашем городке дом с каменным забором, но огород не содержал: вся земля на его участке была вытоптана в пыльный камень. И зимой, и летом там слышался стук оружия — учебного деревянного и самого что ни на есть боевого.

Мы с друзьями имели привычку забраться на забор школы, заботливо сложенный из серого плиточного камня давнишним хозяином дома, и наблюдать за изнурительной тренировкой учеников. Я запоминал боевые приёмы и потом повторял их с Ермином — тем самым моим другом, у которого отец оружие делал. Вот только Ермин никак не мог понять, зачем это нужно, и через две минуты всегда терял серьёзность и начинал дурачиться, размахивая своей палкой как попало. Очень быстро я ему показал, что такой «метод боя» бесполезен, безнаказанно тыкая его своей, и тогда он вообще потерял интерес сражаться со мной. Моя жажда изучить воинское дело только возросла.

Вот и в тот день мы сидели себе вчетвером на тёплых камнях, согретых летним солнышком, слушая перестук деревяшек и восторженно приветствуя удачно проведённые приёмы. Стрижи резали голубое небо, ловя невидимых нам мошек, а ученики усердно топтали двор школы в парных поединках. Было скучно, и делать совершенно нечего. Какие уж развлечения в малом городишке? — только родителям помогать, «подай-принеси», да бродячие артисты нет-нет, да заглянут.

— Эй, вы, воробьи, чего расселись? — громко окрикнули нас. — Чего надо?

Мы оторопели: к нам обращался сам хозяин школы, он же и учитель боевых искусств. Все мальчишки были потрясены тем, что обычно молчаливый ветеран сказал сразу столько слов, и при этом обращался именно к ним!

Отталкивающий крик отряхнул моих друзей, словно порыв ветра яблоки. Я и глазом моргнуть не успел, как они со звучными шлепками осыпались с забора наземь и бросились врассыпную. Я остался на стене совершенно один, и бежать мне показалось глупым, да и поздно. К тому же, меня словно пригвоздило к месту немигающим змеиным взглядом.

— Мы… эта… просто смотрим. А что, нельзя? — спросил я.

— Слезай. Посмотрим, что ты увидел, — он повернулся и пошёл, не оглядываясь.

Я соскочил во двор и поспешил за ним следом.

Учитель подошёл к остановившимся парням, взял у одного из них деревянный меч и кинул мне, — рукояткой вперёд. Собственно, это был и не меч даже, а просто скреплённые поперёк две палки: «лезвие» и «гарда». Я ухватил отполированную рукоятку и слегка покачал мечом, приноровляясь к его балансировке.

Учитель между тем кивнул на малолетнего ученика:

— Ты!..

Этот мелкий шкет, развязно ухмыльнувшись, словно заправский разбойник, крутанул своим мечом и подошёл ко мне:

— Ну, давай!

Мы с ним постукались палками несколько раз, оценивая друг друга. Малец увлечённо попёр напролом, и вскоре наши мечи сошлись в клинче, а мы принялись давить: кто кого? Мой противник физически оказался слабее, и моё деревянное «лезвие» начало неумолимо приближаться к его носу. Я уже торжествовал, но пацанёнок вдруг резко присел и вмиг ослабил своё сопротивление, высвобождая свою палку. Мой «меч» ухнулся в пустоту, а меня неудержимо поволокло вперёд, и я невольно сделал шаг.

В следующее мгновенье малец, стоя на коленях, с полного оборота ударил меня палкой по левой щиколотке — я взвыл, бросил «оружие» и, схватившись за голень, покатился по пыльной площадке. Аж дыхание перехватило, а в глазах искрило так, что я ничего не мог разглядеть и только перекатывался с боку на бок. Ученики, с десяток пацанов, залились весёлым конским ржанием.

Учитель подошёл ко мне и небрежно пнул в правое бедро, ближе к заднице. Как будто шилом ударил, и я едва не ушёл в обморок от двойной боли.

— Воин никогда не должен бросать своё оружие, — сказал учитель, — как будто сам с собой разговаривал. — Вставай.

Я встал на колени, потом принялся подниматься через левый бок. Кое-как разогнулся вполовину роста, потирая бедро.

— В бою бывает очень больно, — выдал учитель явную банальность. — Ты готов терпеть боль, воин?

Я кивнул. Вот зачем я это сделал? Наверное, дурная моя голова от парализующего шока ничего не соображала. Или от упрямства? Не хотелось показаться слабаком перед загадочным ветераном-иностранцем?

— Иди домой. Приходи завтра.

— Я… Э-э-э-э… у меня нет денег платить за уроки. Родители будут против.

— Воин принимает решения САМ, без родителей. Будешь помогать мне по хозяйству — это и будет твоя плата.

В тот день мать надрала мне уши за то, что я притащился «как свинья грязный», весь в пыли, которую мне так и не удалось полностью отряхнуть: покатался я по земле изрядно…

Вот так и начались дни моей воинской учёбы. Я таскал хозяину школы воду из колодца, мыл полы и посуду, рубил дрова. Потом и за покупками начал бегать. Слава Пресветлому, мой учитель еду себе готовил сам и стирал своё бельё сам, а то я бы не выдержал и умер. Уйти гордость уже не позволяла, а вот умереть — запросто.

Само собой, скрыть от родителей мою учёбу было невозможно: они быстро догадались, что я начал что-то задерживаться на прогулках. И помогать по хозяйству перестал совершенно. Когда я признался в своём увлечении, мать устроила страшный семейный скандал; отец тоже был недоволен и ворчал.

Я оправдывался: я же учусь бесплатно, а умение сражаться мужчине всегда может пригодиться. Нас обучали драться, используя всё, что ни попадя: на палках-мечах, на шестах, на кнутах, на топорах (тоже, разумеется, деревянных). В наших краях такие умения вообще были в диковинку.

— Ты только и умеешь, что палкой махать! — упрекал меня отец. — А ремеслом никаким заниматься не можешь. Что, так до самой смерти и будешь работать за грошики, «подай-принеси-отойди, не мешай»? Мы же тебя кормить не будем! У тебя ж вон уже усы растут…

Я слушал со стеснённым сердцем и тяжко молчал. Действительно, почему же мне никакое ремесло не даётся? Я успел поработать подсобником у разных мастеров, но нигде не удержался. Это наказание божье, что ли, или как?

А вот возьму меч в руки — и он словно играет у меня. Другие же ребята из нашей школы, наоборот, никаких шансов превзойти учителя не имели, хоть и платили исправно, и учились старательно и прилежно. Я чувствовал: у них руки словно сами деревенели, сжимая рукояти деревянных «мечей», и им поэтому не удавалось проводить изучаемые приёмы с виртуозным изяществом и наибольшей скоростью. И ноги их плохо слушались — громко топали при смене позиции. Пацаны напоминали мне прирученных ярмарочных скворогов, умеющих ходить на задних лапах и махать передними в такт простенькой музыке, но не более того.

Начиналось моё обучение вовсе не так гладко, как может показаться. Я поначалу был, разумеется, самый неопытный, и поэтому проигрывал все поединки, какие наш наставник назначал после тренировок, — даже Мальку. При этом ребята, поначалу неприязненно принявшие чужака в компанию, где решающее значение имеют личные достижения, делали всё, чтобы выдавить меня назад. Они продолжали увлечённо лупить меня чем ни попадя даже после признания мной поражения, пока я совсем не сжимался в лежащий на земле комок, прижимавший к груди «оружие» и получавший удары то палкой, то ногой. При этом я ещё слушал насмешки окружавших нас, а наш учитель отстранённо молчал и лишь жёстко пресекал откровенно убийственные удары по почкам или по голове, нанося всего лишь один удар излишне увлечённому — этого вполне хватало, чтобы мой обидчик сам складывался в круглый пирожок рядом со мной. Поэтому такие жестокие случаи быстро закончились.

Проигравший получал, вдобавок, свою порцию наказаний. Скажем, бегать кругами с заплечным мешком с камнями, когда твоё тело ноет от умелых побоев. Приседать с бревном на шее. Отжиматься лёжа, когда у тебя Малёк на спине сидит, вполне жизнью довольный. Поднимать над головой глубокие вёдра с камнями. Или бегать, связанный со вторым проигравшим, который стремиться бежать в противоположную от тебя сторону, т. е. перетягивать. Проигравший и в этом поединке получал почётное право помогать Учителю по хозяйству, но, когда появился я, наказание поменяли.