— Понятия не имею, — отвечал я твёрдо и уверенно.

Чтобы казаться правдивым, я начал рисовать себе картину типа того, что Малёк ведь мог и уйти из деревни, не дожидаясь моего возвращения.

— Мы с ним сбежали вместе, но по дороге назад я его потерял.

А на другой день меня закатали в камеру пыток…

Пытали, надо признаться, без великого усердия, — даже ни одного зуба не выбили, стараясь по моему лицу догадаться, что в моём рассказе ложь, а что — почти правда. Но отдубасили знатно; я, используя некоторые уроки Учителя, прятал свои чувства. Тут «работал» другой человек, заставивший меня снова повторять и своё имя, и свои истории.

Отлёживаясь на соломе, я мрачно размышлял о том, что влип по самое некуда. Похоже, тут умели тонко чувствовать враньё, и будут трясти меня до тех пор, пока я не рассыплюсь на куски или не расскажу всё, как есть. Будь я один, я, наверное, уже сегодня рассказал бы про золото, и чёрт с ними — будь, что будет. Но я пришёл не один… Если Солнышко попадёт в лапы этой службы, то это будет не лучше варианта с нихельцами!

На следующий день меня привели в кабинет к прежнему следователю. Он так же сухо со мной поздоровался и начал вежливую беседу, словно бы не зная, как меня вчера раскатывали тонким слоем. Мой фонарь под глазом светил ярко и вызывающе, но начальник в упор его не видел.

Он снова начал выкатывать мне вчерашние вопросы, и я снова повторил свои ответы. Неожиданно следователь сказал:

— За вас просит один поручитель. Прошу ввести, — и кивнул моим стражам.

В кабинет… вошла Солнышко! Я обомлел — моя грешная душа словно ухнулась вниз. Зачем, ну, зачем?!…. А глупая девчонка с радостным визгом кинулась ко мне на шею, прижавшись ко мне своими мягкими формами, и даже чмокнула в щёку.

— Вы знаете этого человека? — задал следователь запоздалый идиотский вопрос.

— Знаю, знаю, знаю! — затараторила Солнышко. — Это он! Это он золото из Гренплеса спас!!! Отпустите его, ну, пожалуйста!

«Приплыли…»

— Надеюсь, не будет сильных осложнений? Золото — оно, знаете, ли, — ценная вещь. Я бы не стал терять вообще ни минуты: мало ли что…

Оказывается, вместе с девушкой в комнату вошёл представительный мужчина, совершенно мне не знакомый, и моё изумление возросло. Особенно после слов Солнышки:

— А это мой дядя!

В конце-концов, мне кое-как удалось вытянуть из ополоумевшей от радости девчонки некоторые подробности. Оказывается, я не учёл, что мой друг Малёк — нетерпелив по природе своей, и Учителю так и не удалось полностью выбить из него его неугомонную горячность. За несколько дней он совсем извёлся в пустом ожидании и Солнышку измучил. Они, подогревая друг друга, решили идти к министру сами (я строжайше запретил им искать меня, даже если исчезну навсегда). Бросить казну Гренплеса без охраны казалось немыслимым, и в столицу отправилась одна Солнышко.

А теперь представьте себя на месте министерского секретаря. Сначала вокруг вас кружит, как надоедливая муха, некий хмырь босяцкой наружности, уверяя, что у него государственное дело по наполнению казны, но отказывающийся сообщать подробности. Его визиты уже начинают порядком надоедать, и вдруг в один из непрекрасных дней к вам заявляется симпатичная крестьянка и тоже начинает надоевшую до чёртиков знакомую песню про наполнение казны…

Вы начинаете медленно сходить с ума и докладываете своему начальству: пусть он тоже голову себе поломает. Всё-таки барышня — это совсем не то, что бродяга со взглядом бывалого убийцы и манерами тёртого уголовника. И, пожалуйста, результат: Солнышку приняли на следующий же день, тогда как меня замытарили «завтраками». Где справедливость?!

Остался сущий пустяк: убедить министра, что рассказ про телегу, груженную золотыми монетами, — это правда. Кто мог бы поручиться за слова бродячей девчонки? Солнышко вспомнила, что в столице жил её родной дядя, брат отца, но где — не знала. И где работает — тоже не знала. И даже не была уверена, что он её узнает: давно не виделись.

Тот следователь, с которым я мило беседовал, оказался загруженным двумя задачами: допросом то ли дезертира, то ли шпиона и поиском пропавшего воина, который золото до столицы довёз. Пока меня лихо лупцевали в пыточной, он разыскал дядю Солнышки и также установил, что «неизвестный герой», подходящий под словесное описание, тоже остановился в корчме, в которой жил и захваченный шпион, но пропал без вести — к неудовольствию корчмаря. Более того: он почему-то оказался очень похож на прощелыгу, которого обихаживали трудолюбивые палачи, и тоже ночевал в его комнате, в одно время.

Вы думаете, что следователь догадался, что шпион и герой — один человек? — да как бы не так! Ему в башку втемяшился вывод, что эти двое очень хорошо знали друг дружку, и поэтому он решил устроить очную ставку: вдруг Солнышко его тоже знает? Если узнает, то ему можно задавать новый вопрос: куда сбежал герой и почему бросил свои пожитки?

Дядя Солнышки оказался служащим, работавшим по части налогов. Он сразу же признал племянницу и ни капли не усомнился в её словах, а потом пригласил нас пожить в его просторном доме.

Вот так и завершилось моё приключение по спасению золотого запаса Гренплеса, при котором на нас покушались и свои, и чужие. Вернее, не совсем так, а праздничным обедом у дяди.

Он, несомненно, походил на своего брата: такой же сухопарый, только вислоухостью страдал гораздо меньше. Губы поджаты, словно боится слова лишнего сказать: наверное, должность такая… За столом держался чинно, словно заправский аристократ, которому под мышки вставили тяжеленные книги, а к спине привязали железную планку. Глядя, как он подоткнул за шею белоснежную салфетку и принялся ножичком с вилкой разделывать котлету, я невольно затосковал, вспоминая, как строгал ножом полусырое мясо, обжаренное на костре, держа его голой рукой и хватая зубами надрезанные куски.

Малёк, если так можно выразиться, тоже сидел перед своей тарелкой не в своей тарелке. Мда, непутёвого отпрыска богатой семьи жизнь тоже изрядно потрепала: он ковырялся вилкой явно неуклюже… И только Солнышко весело застучала столовыми приборами.

— Ну-с, молодые люди, — провозгласил Дядя, — давайте выпьем за столь успешное завершение вашего дела.

Нестарая ещё служанка налила в наши бокалы вина из запотевшего глиняного кувшина. Что ж, раз такое дело, то почему бы нам и не вмазать? Жаль, что золото из деревни вывозили уже без меня, и опись из потайного места в телеге изъяли тоже без меня, не дав насладиться вкусом победы и поглядеть на рожи сельчан, к которым нагрянул целый эскадрон стражей безопасности: меня продержали взаперти до тех пор, пока золотишко до монетки не оприходовали. Чтобы я не скучал, ко мне в темницу втолкнули ещё и Малька — как в старые, добрые времена.

Вино пахло так приятно, что я, не выпивший после освобождения ещё ни капли спиртного, замахнул бокал залпом сразу же после того, как мы прочокались. Малёк сделал тоже самое. Поставив на стол пустую посуду, я со смущением увидел, что хозяин, как и наша подруга, лишь слегка пригубил напиток.

«Это вино вот так, что ли, пить полагается?»- мелькнула паническая мысль, но почти сразу ушла, выдавленная разлившимся по телу блаженству. Дядя как будто бы не заметил нашей торопливой жажды, сосредоточенно брякая по тарелке и задумчиво разглядывая её содержимое; служанка, по еле заметному от него кивку, подложила ему пахучий салат.

Мы с Мальком налегли на запечённое мясо, нарезанное ломтиками и обложенное листочками свежей зелени.

Служанка набулькала нам ещё; Дядя в это время поправил свою салфетку, как будто галстук — я, спохватившись, схватил свою и запихал её конец под воротник.

— Я бы хотел поговорить с вами про ваши будущие планы, — сказал Дядя, прожевав.

— Какие у нас планы? — удивился я. — Мы — люди служивые: нам уже завтра велено явиться в столичный полк. Куда пошлют — туда и ладно.

— Я не об этом хочу вас спросить! — строго сказал Дядя, подняв и покачав вилку, словно полководец — свой жезл. — Война — дело временное. Я вас спрашиваю: чем вы после войны собираетесь заниматься?