Оставшиеся противники, увидев в моих руках страшные вилы с длинными зубьями, остановились. Получилась передышка; я слышал шумное дыхание, упавшие со стонами поднимались и тоже в бой рваться не спешили.
— Ты чаво это, чаво?! — гавкнул на меня кто-то, сплёвывая кровь: я успел и по зубам кое-кому врезать.
— Парни, я же вас не трогал. Давайте по-хорошему, а?
Прибежал Малёк с незнакомым мне ножом. Тут уже я задышал с явным облегчением, а деревенские вовсе скисли. Мало-помалу собирался народ, а нападавшим не улыбалось засветиться в этом грязном деле, и они быстро растворились по одному. Остались только лежачие, не успевшие очухаться.
— Тебя, как дитя малое, одного оставить даже на час нельзя, — поглумился надо мной Малёк. — Сам же уговаривал не влипать во всякие истории, а сам творишь чёрт те что…
— Да, беспредел, — кивнул я уныло.
На другой день пришлось являться к старосте по вызову. Там оказалась полна горница людей: немножко знакомый мрачный мужик с замотанной в белые тряпки головой, сварливая баба — его супруга; Рыбак опять же притащился.
— Проходи, гончар, — зыркнул староста на меня узкими глазами. — Я-то думал, что у тебя зять дуралей, а ты и сам-то не лучше.
— Пускай заплатят! — чуть не взвизгнула баба. — Забор сломали, мужа чуть не убили — да что ж такое?! Тут и войны никакой не надо! — хозяйство разорили, и мужик ранетый! Есть тут власть или что?! — пусть заплатят, говорю!
У старосты дублёная кожа на скулах дёрнулась, как при зубной боли, а глаза совсем сузились; неподвижный Рыбак даже глазом не моргнул, небрежно прислонившись к дверному косяку. Хм, похоже, эта баба и без меня эту «власть» уже успела доконать не хуже диких степняков.
— Да скажи ты! — она толкнула покорного мужа в бок безо всякой церемонии к его ране.
— Ну… да… — веско подтвердил селянин высказанную претензию.
Ах, так?! Ладно, мы тоже не лыком шиты.
— Тогда пусть и нам заплатят тоже! — возмутился я. — Нет такого закона, чтобы на проезжих кидаться с вилами и палками! Ваши парни меня вчера бить кинулись, а этот… м-м-м… уважаемый селянин тоже на меня в драку полез. Мне что, надо было ждать, пока меня убьют, что ли?!
— Молчать!!! — и староста хлопнул жёсткой ладонью по столешнице так, что баба, начавшая было гнать вторую волну ругани, словно захлебнулась своей слюной, а её муженёк вздрогнул, как будто его сзади стукнули. Рыбак переступил с ноги на ногу.
— Я принял вашу жалобу, — продолжил староста. — Будем разбираться. Можете идти.
Баба, кажется, хотела начать по новой, но хозяин метнул в неё раздражённый взгляд, а Рыбак пошевелился, — и парочка торопливо ушла прочь.
— Сын мой вчера пришёл избитый, — продолжал мужик. — А это не часто бывает…
«Ой, маменька! Вот так влипли!»
— Я спрашиваю у него: «Как же так? Кто такой? Ты ж не поддаёшься никому!» А он мне отвечает: «Это приезжий, он дерётся не по-нашему.» Вот я и спрашиваю: как же ты так дерёшься, что половину пацанов избил, а заодно ещё и мужика покалечил? Вас, гончаров, в Гренплесе этому учат, что ли?
— Ну, у нас там уличные драки тоже бывают. И мы тоже поддаваться не приучены. Дрался я, как умел, как меня товарищи учили. Меня всё равно затоптали бы, если б меня мой друг не выручил, — и я виновато развёл руками.
— А твой друг… он, что, тоже… того? Вот так же драться умеет?
— Ну, не знаю. Спросите у него сами.
Староста помолчал, сжав кулаки в замок и положив их на стол.
— А не шпионы ли вы нихельские, голуби?
Во-во, Мясник тоже такие же вопросы задавал, про голубей — упокой, Пресветлый, его душу. Когда же это закончится?! Эдак ведь и правда: до старости не доживу…
— Шпионы?!! В этой дикой степи! Да кому она сдалась?! Если мы драться умеем, то нас сразу надо шпионами обзывать? Нихельцы в городах живут, вообще-то! Если бы им было нужно — давно бы уже в степь вошли. Что у вас взять-то можно?
Хозяину дома мои слова оказались неприятны: он аж посерел:
— В любом месте выгоду найти можно, — сурово выговорил он. — Если вы не шпионы, то кто тогда???
— Я же говорил: беженцы мы. От нихельцев спасаемся.
Староста замолчал, встал, зашагал молча по комнате, одёргивая рубаху. Помаячив вот так туда-сюда, он снова сел и заговорил:
— Значит, так. Всё, что в драке разрушили, — сами будете чинить. А ваша девка пусть пострадавших бесплатно лечит. И, не дай бог, если она окажется плохой знахаркой, — тогда пеняйте на себя! Всё понятно?
Я лишь кивнул.
— Свободен, — по-военному резюмировал этот мужик наш разговор.
За два дня мы с Мальком обогатились умением забивать в землю толстые жердины голыми руками. В земляную лунку выливаешь ведро воды, берёшь сваю, у которой один конец заострён топором, и вот это остриё со всей дури опускаешь в эту лунку. Потом вытягиваешь сваю назад и снова опускаешь — и так много раз. Подливаешь ещё воды.
Получается круглая дыра в земле, у которой стенки — гладкие, от мокрой грязи блестящие. На полтора локтя мы такие дыры делали запросто, даже не запыхавшись, а потом ещё и утаптывали сваи.
А Солнышко наша врачевала несчастных. У меня всё нутро переворачивалось, когда я думал о том, что ей надо лечить балбесов, которым я настучал по тыкве. А если они лапы распускать будут? Или скабрезничать?
Но её, казалось, ничто не могло опечалить: она оставалась такая же смешливая и добродушная:
— Руки? Распускать? — смеялась она. — Так ты им все руки-ноги перебил: кругом одни синяки. Они же думают, что я твоя сестра, и шарахаются от меня, как черти от ладана — только мычат.
— Ну, положим, не все отбил, — буркнул я. — Я же не изверг…
В день отъезда я собрался с духом и попросил у старосты:
— Уважаемый, мы едем в дальнюю дорогу, а оружия настоящего не имеем. Нам бы парочку сабель, а?
Я умолчал про нашу заначку в два меча: в конце-концов, мечом сподручнее махать в битве рать на рать, а отмахиваться от приставучих лучше всего облегчёнными степняцкими саблями.
Тот воззрился на меня, как будто я у него последнюю корову выпрашивал отдать задарма:
— Две сабли?! Да тут любая железяка — на вес золота! Тем более — в такое время…
— Ну, хотя бы пару копий!
Наверное, мой сиротский вид на него подействовал: он отдал распоряжение, и Рыбак притащил два копья с поржавевшими наконечниками. Селяне, вышедшие поглазеть на наш отъезд, такую неслыханную щедрость встретили изумлённым шепотком.
Рыбак торжественно вручил нам древки, за десятки лет отполированные ладонями до лаковой гладкости. Мы с Мальком их взяли и, совершенно не подумав, принялись «примерять на себя»: покрутили над головой, потом — за спинами. Все так рты и пораскрывали, выпучив глаза на такое дивное представление.
Я, спохватившись, прекратил упражнение и положил копьё на телегу.
— У вас гончаров этому тоже учат? — спросил староста, раскуривая трубочку со сладковатым дымом и кивая на отложенное оружие.
Малёк тоже догадался, что к чему, и, смущённый, приставил копьё к ноге, разглядывая его, как зелёный новобранец — дальнобойный требушет.
— А… это… в ополчении, — ответил я. — Там всех насильно заставляют так делать. Вот мы и научились… немного.
— Ну, если только немного, — глубокомысленно кивнул староста, затягиваясь. — Когда мне по молодости служить доводилось, нас такому ещё не обучали…
— Время не стоит на месте, — ответил я словами Учителя.
Бабы провожали Солнышку вполне дружелюбно: она тут заодно и роды принять успела. Насовали ей пирожков разных чуть ли не полмешка. Мужики топтались, смущённые и недоверчивые; маячил тут и недавний страдалец со свежей повязкой на голове.
— Н-н-н-н-о! — Малёк стронул Милягу.
Староста протянул мне свою сухощавую руку:
— Ну, бывайте… Пресветлый даст — ещё свидимся. Не обижайтесь, ежели что…
Я её пожал:
— И вам не хворать. Если степняки явятся — делайте ту же шутку с цветным дымом: может, прокатит. Рогатки свои в земле укрепите — иначе они их арканами растащат.
