Вот так и прошла эта неделя: солдаты, перестав надеяться на снятие осады, торопились пропивать и прогуливать все свои копеечные деньги, так как в плену они им точно не понадобятся, как и убитым. Горожане горевали, разгребали остатки своих жилищ в надежде найти там лишнюю железяку или целую посуду. Я молился, чтобы моя выдумка сработала. Малёк же просто точил оружие и разминался со мной в тренировках. Мы раздобыли метательных ножей и играли в «попадалки» — на нас от скуки даже начали делать ставки, подбадривая.

В день нового штурма, как сейчас помню, моросил мелкий дождик, почти осенний. Опять в нас полетели валуны из требушетов, и я приуныл: неужели разобьют все мои ловушки? Горящих бочек, однако, покидали явно меньше, чем в прошлый раз: противник, видимо, изначально рассчитывал, что сможет прорваться в город, и большие пожары ему там были не нужны. Или смолы им мало привезли? Эти обстрелы мне стали казаться обычной рутиной, и я совершенно перестал бояться, что стена рухнет, или меня камнем зашибёт. Да, кричат и стонут раненые, но я ведь уже слышал столько криков и стонов и видел реки крови — мне это стало привычно. Да, вздрагивает стена — но ведь она же такая массивная: с чего бы ей вдруг свалиться из-за удара камнем, хоть бы и большого?

Обстрел прекратился. К городу двинулась нестройная толпа людей, только шли они как-то боязливо. Оказалось, нихельцы, под прикрытием переносных щитов, гнали к стенам обычных безоружных мужиков, угрожая им стрелами.

— Эй, вы кто такие?! — заорал кто-то со стены. — Куды прёте?!

— Мы местные… Не стреляйте… у нас семьи! Нас заставляют!

Эти бедолаги принялись оттаскивать обломки камней от стены, явно расчищая дорогу стенобитному орудию. Мы разговорились, благо нихельцы зубцы не обстреливали — берегли стрелы для охраны мужиков. Оказалось, это крестьяне из недальней деревни: их подняли с раннего утра и погнали к городу, ничего не объясняя. Вот теперь приказали камни оттаскивать в сторону.

Мы им предлагали сбросить верёвки и затащить их наверх — они отказались из-за боязни за близких. Да и не верили они в такую лихую авантюру: нихельцы наверняка бы перестреляли их, как беззащитных куропаток, пока мы их поднимали. Оставалось только ругаться: мы их обзывали предателями, а они огрызались: вы там, под защитой, без семей и детей, все шибко умные, а вот если вас на наше место…

Я осторожно выглянул из бойницы. Мужики как мужики — мы таких видали тысячи. Широкие мозолистые ладони, рубахи в белых пятнах пота, бороды лопатой и просто бородёнки. Сутулые, крепкие спины. Покорные виноватые глаза. Штаны чуть ниже колен, почерневшие от жизни.

В груди стало как-то нехорошо. Ведь мы же пошли воевать, чтобы защитить не только свою родню, но и этих славных трудяг, — чтобы никакая иностранная гнида ими не помыкала и не заставляла их вкалывать на свои интересы. А они вон послушно для них камни разгребают, ослабляя нашу оборону: отвернись — так, чего доброго, и стену разберут. И никакого сожаления: «Нам приказали» — вот и весь сказ. Хоть бы разок ругнули, что ли, нихельцев, — они же вдалеке, и всё равно не услышат. Но нет, не дождёмся. Им что, всё равно, какое у них начальство? — даже если и зарубежное???

И свои горожане, за спиной, такие же… «Давайте город сдавайте: нам жить негде». Ага, а вот нихельцы, конечно же, про ваше жильё будут переживать в первую очередь: да как вы там, горемычные, не построились ещё? Может, вам бревнышек привезти побольше, и крыши керамической черепицей выложить? Ха-ха, они же последние ваши дома разломают на валуны для своих требушетов! Эх!

Ну, ничего, давайте расчищайте. Пусть этот чёртов «сарай» только поближе подойдёт — есть у нас для него идея. Я молчаливо торжествовал: всё шло именно так, как мне и представлялось.

— Но всё же неплохо было бы иметь ров с водой. Ведь река рядом, — сказал я десятнику. — Хрен бы они тогда подогнали такие кареты!

— Он и был когда-то, давно. Но город расширился, отошёл от реки подальше на возвышенность — теперь такой ров не сделать: это надо целый канал вырыть, локтей 15 в глубину. А старый ров теперь стал городской канавой. Ты через неё по мосту ведь ходил?

Я кивнул. На том мосту влюблённые парочки даже свидания друг другу назначали. Тоже мне романтика, — когда под ногами стоит вода, смешанная с нечистотами… А вот старой стены практически не осталось: разобрали её на строительные нужды, до земли.

Мужики сделали своё порученное нихельцами дело и торопливо убрались прочь; нихельцы тоже попятились, прикрываясь досками. Вот и она, колымага родимая…

Но что это?!

Колымаг появилось сразу две! Одна направилась добивать стену, а другая — прямо на ворота. Конечно, ловушки стояли и там, и там, но, мама ты моя родная: если у них орудия размножаются, как серые кролики, то нам не хватит ни сил, ни фантазии, чтобы отбиться…

Заорали привычно командиры, и солдаты побежали по парапету, занимая свои места — из тех, кого не поставили на стену в первый дозор, давая возможность отсидеться под защитой стены. Нихельцы бежали в атаку, норовя с разбегу установить штурмовые лестницы — в них полетели наши камни. Лестницы они держали над головой, прикрываясь ими, насколько можно.

Я видел, как бегущему впереди удачно подбили ногу — он запнулся и рухнул, не успев разжать руки и отскочить в сторону. Весь десяток, спотыкаясь о его тело и увлекаемый вперёд силой разбега и тяжестью груза, завалился на бок, да ещё и лестницу на себя уронил. Тут же на упавших наскочили другие бежавшие, со своей ношей — послышалась яростная ругань, и эти тоже попадали, став заманчивой мишенью для наших лучников.

Бух! Бух! На стену падают первые лестницы. Кто-то первым высунулся с рогатиной, чтобы их отпихивать — в него сразу пустили тучи стрел, и он, охнув, уронил рогатину за стену, а сам свалился, корчась, на парапет. Стрелы, пронзившие солдата, шевелились, пока его сводило судорогой, и он в это время был похож на ежа, сворачивавшегося клубком.

А вот и «сарай» вплотную подошёл к стене. Только не спешить, иначе ничего не выйдет! Но десятник там оказался тоже не дурак, и дождался, пока начнутся удары и в ослабленный участок, и в главные ворота.

— Давай!!! И- раз! И- раз!!!

Один широкоплечий солдат упёрся руками в ложный зубец, двое справа-слева от него ухватили рычаги и рванули их вверх, сжимая зубы и напрягая до багряной красноты лица. Каменная «баба» покачнулась, начала крениться.

— Давай!!! Ну! И- раз! И- раз!!!

Ура! Глыба сорвалась вниз. Послышался глухой удар, хруст деревянных перекрытий, затрещавших, как хворост. Медную крышу продавило, как жестяную крынку под ударом пятки злого великана. «Сарай» перекосило, бревно криво обвисло, и колымага стала непригодной для штурма. У той, что била в ворота, ещё и ось передняя сломалась под тяжестью удара, так что нихельцы даже не пытались её оттащить. В пробитые в крышах колымаг дыры тут же весело накидали горшков со смолой и пустили зажжённые стрелы.

Но в целом стало невесело. Штурм стен вёлся с неслыханным ожесточением. Я обратил внимание, что нихельцы карабкались вверх с проворством заправских строителей, как будто с раннего детства только этим и занимались. Если бы, скажем, нашим мужикам из моего города поручили такую атаку, то они бы только одну лестницу ставить упарились и переругались. И лезли бы медленно, осторожно, цепляясь за перекладины обеими руками. Мда, как же мы свои потерянные города обратно отбивать будем? Ну, от этом пусть генералы думают, а наше дело сейчас маленькое. Вернее, аховое.

Я швырнул очередной камень — его отбили щитом, но враг удержался на перекладине, хоть и качнулся. Отлетевший камень ударил по плечу кого-то из стоявших внизу — там скопилось уже столько нихельцев, что камню и упасть-то было некуда. Вот чёрт, да у нас на парапете и булыжников-то столько нет, сколько сейчас народу прёт на штурм! Шапками нам их, что ли, закидывать?!

Меня словно что-то толкнуло: я схватил горшок со смолой и яростно разбил его о верхнюю ступеньку лестницы. Схватил горящий факел, стоявший на подставке, от которого лучники стрелы поджигали и, быстро ткнув его в разлитую смолу, отскочил в сторону. Сразу же возле уха свистнула пролетевшая смерть, разочарованно умолкая на излёте. Вот пускай теперь по горящей лестнице лезут…