Это было почти забавно — девчонка пыталась сбежать от нее в переполненном лифте. Правда совсем дурочка.

— Жалоба рассмотрена. Жалоба принята. Ваш рейтинг понижен на три позиции, — доложил Аби.

— Насрать, — искренне ответила Марш.

За спиной раздалось неодобрительное ворчание. Она пожала плечами — раз ей приходится разговаривать с голосовым помощником — почему она должна делать это тихо?

«Демонстрация неподобающего контента при несовершеннолетних», ну надо же. Наверняка какая-нибудь старуха, заставшая помощницу Элис. Говорят, Элис умела отвечать только по скриптам, не подбирая слова в сети и не обучаясь, а чтобы отправить жалобу приходилось листать длинный список, состоявший из номеров. Люди тогда помнили значение каждого номера, люди ведь всегда так любили жаловаться, что даже огромный объем бесполезной информации их не останавливал.

Суки.

Бархатная манжета под рукавом предупредительно сжалась, но Марш не стала отдавать команду.

Она обернулась. В углу сжался старик в бесформенном полосатом пуловере.

Наверняка этот старый козел и перепутал номера.

Лифт остановился. Марш мрачно оглядела стоящих перед ней людей, словно зависших в белоснежном междумирье коридора. И молча провела пальцем по стене, закрывая двери.

А потом снова обернулась к старику. Переполненный лифт продолжал ползти вниз.

— Аве Аби! — с ненавистью выдохнула она. Слова активации царапали горло, будто она пыталась поесть стекловаты. — Запись! Вы отправили на меня жалобу? — улыбнулась она. — Как это нелюбезно с вашей стороны — кидать репорты на девушку. Впрочем, говорят, что лет шестьдесят назад молодые люди — а все знают, что люди к старости совсем не меняются — сплошь были подлыми, ссыкливыми ублюдками. Как славно, что нам дали Аби и теперь общественность не допустит, чтобы ссылкивые подлые ублюдки портили жизнь пор-р-рядочным людям! — патетически рявкнула Марш.

Хотела процитировать какой-нибудь агитационный пост, за плюсы к которому начисляли рейтинг, но поняла, что не помнит, какими словами они лгали. Ну ничего, кривоватый экспромт в этой ситуации тоже годился.

— Репорт за оскорбление, — раздался механический голос Аби.

— Обжаловать. Подать прошение о штрафе за необоснованный репорт. Подать прошение о начислении баллов за уместную в ситуации публичную демонстрацию лояльности.

— Репорт за оскорбление отклонен. Репорт за необоснованный репорт подан. Репорт за необоснованный репорт одобрен. Прошение о начислении баллов подано. Прошение о начислении баллов одобрено. Ваш рейтинг поднят на одну позицию.

Марш отвернулась. Мрачно уставилась на черную дверь лифта, покрытую светящимися комбинациями этажей, уровней и коридоров. Лифт мотнуло вправо, и двери снова открылись. На этот раз коридор был синим.

Радости победы она не чувствовала. Она умела играть в эти игры с рейтингами лучше любого старого пердуна, только вот она ненавидела в них играть.

— Пошли, — сказала она Бесси, потянув ее за рукав. — По лестнице спустимся, лишь бы не с этими.

На их место протиснулся крупный мужчина с пустой клеткой в руках. Клетка выглядела хрупкой, мужчина — агрессивным. Марш понадеялась, что клетку кто-нибудь помнет, и мужчина устроит скандал.

…

Они наконец выбрались из жилого квартала. Можно было выбрать любой из баров на любом из этажей, можно даже было померзнуть на уличной перемычке — там была симпатичная забегаловка, столики жались к ржавым перилам, а под столешницами были установлены круговые обогреватели. Колени обдавал сухой жар, в лицо дул мокрый ветер, а главное — подхватывал слова, кружил их, как сухие листья и уносил их куда-то, где они так же, как и листья, были никому не нужны.

Но Марш предпочла «Тихушку». Бар с ироничным названием прилепился к белому подножию башни соседнего квартала. Музыка там всегда гремела так, словно владельцы «Тихушки» производили слуховые аппараты и готовили себе покупателей.

— Чего встала? — хмыкнула Марш, поднимая воротник пальто, чтобы спрятать лицо от ветра.

На воротнике еще остался след эссенции с синтезированным запахом дыма, и это было восхитительно. С дымом у нее всегда были только приятные ассоциации.

— Красиво, — прошептала Бесси.

Марш на всякий случай огляделась.

Ничего красивого она не видела. Синяя городская темнота, выкрасившая белые стены башен жилых кварталов.

Глухие башни, без окон, только в уродливой сетке внешних лифтов, тянутся в глухое и безразличное небо, в непроглядную муть, за которой изредка вспыхивают розовые и золотые огни аэробусов. Снизу башни обнимают огни — бары, лавочки, пристройки с магазинчиками. Сотни вывесок, синих, золотых, розовых и зеленых. И все одинаковые — название, резкий неоновый росчерк. Просто кислотные светящиеся клейма на зданиях. В такие моменты она даже рада была голубому искажению от повязки.

По башням, насколько хватало взгляда, ползли змеи голографических рекламных объявлений, к счастью, почти без портретов и маскотов — Марш этого терпеть не могла.

Марш больше нравились палатки, на них хотя бы не было вывесок, а освещение там было обычным, золотым. Еще бы, в золотом свете выпечка выглядела румяной, лапша — насыщенно-желтой, будто ее и правда подавали в крепком бульоне, а не разбавленном концентрате, а тонкие блины омлетов, вечно шкворчащие на широких жаровнях казались почти оранжевыми. Марш кто-то говорил, что самые вкусные яйца — с темным желтком. Она понятия не имела так ли это.

Пахло подтаявшим снегом, раскаленным маслом, имбирем, чесноком и холодными камнями. Марш терпеть не могла этот запах.

И ничего красивого не видела.

— Шевелись, — мрачно сказала она, дергая Бесси за ворот.

На мгновение ей показалось, что девчонка обиделась. Что она сейчас вырвется, пошлет ее и вернется домой, в свою синюю комнату с чешуйчатыми от плакатов стенами.

Пожалуй, тогда Марш бы даже немного зауважала ее.

Но Бесси пошла, кажется, даже не заметив грубости — она смотрела, как реклама универсального чистящего средства распадается на разноцветные кубики и собирается снова, превращаясь в рекламу новой модификации Аби.

Больше, чем слово «универсальный» Марш ненавидела только Аби.

Вывеска, тускло светящая розовым платьем веселой блондинки с огромной кружкой пива, мигнула, стоило ей подойти к двери «Тихушки».

На кружке было написано «0 %». Пиво, пожалуй, такое и было, до того, как хозяин разбавил его запрещенным спиртом. Только вот девчонке в розовом платье забыли сообщить.

Вообще-то алкоголь был разрешен, только на объемы крепкого действовало ограничение, но все предпочитали делать вид, что очень заботятся о здоровье и рейтинге посетителей. Закупали безалкогольный алкоголь, кофе без кофеина и синтезированный фарш. Марш как-то спросила, нет ли где-нибудь поблизости борделя, где у шлюх зашиты все дырки. За такие вопросы даже рейтинг не списывали — обычно люди не соображали, куда кидать репорт, хотя Марш-то точно знала, что нужно жаловаться на попытку получения незаконных сведений.

Хорошо, что кругом идиоты.

В баре было темно, только на стенах светились зеленью неоновые надписи. Люди казались не то мертвецами, не то рыбками в аквариуме с подсветкой, и это было славно — Марш одинаково не нравились люди, мертвецы и рыбки.

Музыка гремела, как и всегда — густая, грозная, очень старая, судя по рычащему голосу певца, кажется, даже живого, а не сгенерированного Сетью. Лицензия на старую музыку стоила дешево, а эта наверняка шла бесплатно к пакету со скрипками и томными хрипами какой-нибудь толстухи.

А пахло здесь отлично — сигаретами, синтетическим кофеинизированным концентратом, вываренными чайными листьями, а еще кажется кого-то вырвало.

Вос-хи-ти-тель-но

Бесси попыталась вырваться. Кажется, она что-то спрашивала, но Марш даже при желании ее бы не услышала, а желания у нее как раз не было. И отпускать девчонку она не собиралась.

Она втолкнула ее в бар и закрыла дверь. В зеленом дыму приветливо мигнул красный огонек, и Марш стала пробираться к нему по тесному залу, словно к маяку.