Марш выползла на платформу, странно сжавшись и пытаясь прикрыть лицо, словно это могло ее спасти.

Она стояла на четвереньках на сером бетоне, и Рихард видел, как медленно желтеет лампочка Аби на ее красном воротнике.

А потом она подняла лицо. Оглядела собравшихся вокруг людей, и они, словно опомнившись, бросились ее поднимать, отряхивать и хватать за руки.

Люди были счастливы. Ведь кто-то другой совершил Настоящий Поступок, но только Рихард знал ему Настоящую Цену.

Лампочка часто замигала оранжевым. Марш широко улыбнулась и золотая ящерица заметалась по ее лицу, а потом юркнула за воротник. Рихард вдруг понял, что хочет броситься к ней, закрыть от счастливых взглядов и одобрительного гула людей на платформе, как она закрывала от него Бесси.

Понял, что Марш это тоже не поможет.

…

— Получена награда на десять баллов общественных симпатий. Сообщение для получателя: «Невероятно!»

— Ваш рейтинг понижен на десять баллов.

— Получена награда на три балла общественных симпатий. Сообщение для получателя: «Спасибо вам!»

— Ваш рейтинг понижен…

Первые пару секунд Марш надеялась, что аэробус, который чуть не убил их с Бесси, сейчас остановится у платформы, откроет спасительные двери, и она спрячется от народной благодарности.

А потом по ее лицу потекли золотые и розовые блики, и она поняла, что не успеет.

Марш стояла, улыбаясь, и искала взглядом хоть одно лицо, отмеченное жадным воодушевлением. Таким, как она видела на эфире.

Но не находила.

В лицах людей нечто по-настоящему светлое, хорошее, и только по недоразумению убивающее ее.

— … сто баллов общественных… Сообщение для получателя: «Живите долго!»

— Ваш рейтинг…

Марш наконец-то нашла в толпе Рихарда Гершелла.

А так глупо получилось.

— Ваш рейтинг приближается к критической отметке, — просипел Аби. — Ваш рейтинг…

Она и не думала, что у Гершелла может быть такое лицо. Полное ужаса, перекошенное от боли, и почему-то ей от этого совсем, совсем не радостно.

— Ваш рейтинг…

Да какая разница, что там с ее рейтингом.

— Вам присвоено достижение — лучшая акция квартала… «Золотая оса».

— Мне жаль, — вдруг сказал Аби, и голос его действительно был печален.

Марш заметила, как покраснел, слился с воротником огонек на воротнике.

На платформе стояла тишина — такая же густая и раскаленная, как недавний гул.

«Несправедливо, — подумала Марш, поднимая взгляд к высокому мерцающему небу. — Акция была на сотню золотых ос».

При условьи, что оплачешь

Мою судьбу, возьми мои глаза.

Шекспир, "Король Лир"

Бесси стояла перед незнакомой дверью, и ей хотелось убежать. Вернуться домой, лечь под одеяло, и больше ни о чем не думать.

Но у нее не получалось. И она обещала Марш.

А как жалко, что у Аби больше нельзя ничего спрашивать. Как он мог так, Аби ведь всегда, всегда был хорошим!

Бесси нахмурилась и еще раз помахала ладонью перед датчиком. Ну что такое, она даже забыла, как зовут человека, к которому ее Марш послала, хорошо она адрес написала! Можно было в записку подглядеть, но подглядывать нехорошо. Или у Аби спросить, но с Аби она больше не разговаривала.

Дверь с шорохом открылась. На пороге стоял совсем старенький дедушка в серебристо-лиловом халате, и Бесси почти забыла, что ей было грустно.

А он прислушался к чему-то — ну точно, ему Аби что-то говорит! — слегка нахмурился, а потом улыбнулся ей, так по-хорошему, по-доброму, что ей сразу стало стыдно.

— Извините! — пробормотала она. — Вы извините… пожалуйста…

— За что, солнышко? — удивился старичок. — Ты к кому пришла?

— Я не помню, как вас зовут, — расстроенно призналась она. — Я куртку вашу уронила… с платформы…

— Куртку?.. — нахмурился он. — Меня зовут Леопольд Вассер. Ты пришла ко мне?

— Да-да! — на мгновение обрадовалась Бесси.

А потом вспомнила, как Марш совала ей карманы бумажки, одну в правый, другую в левый. И пальцы у нее были быстрые и холодные, а лицо сосредоточенное такое, как будто она очень-очень важное что-то делает.

«Бесси, ты слушаешь? Меня слушаешь, не Аби? Не как муха жужжит? Хорошо. Мы сейчас выйдем в коридор — помнишь, зачем? Хорошо. Если со мной что-нибудь случится… ну что-нибудь. Да, нехорошее. Нет, не болею. Бесси! У тебя в правом кармане записка, и в левом записка, помнишь, ты носила записки? Да, надо еще отнести. Адрес я на бумажке написала и тебе в профиль отправила… ты не забудешь? И не перепутаешь кому какую? Бесси, это очень важно… И вот куртку держи, тоже ему отдашь…»

— Я вам вот… принесла… — всхлипнула она, дрожащей рукой протягивая Леопольду письмо. — М-м-марш… сказала, чтобы я вам сказала… сказала… что я «хоть кто-то»…

И снова расплакалась, хотя обещала себе, что больше не будет плакать на людях. И вообще она уже устала плакать, и этот дедушка Леопольд, кажется, тоже очень расстроился, но как же иначе! Он точно был хороший, не мог не расстроиться.

И ему, наверное, тоже было жалко Марш.

Она же ее спасла! За что ее убили?!

— Тебя зовут Бесси? — позвал Леопольд. — Куртка мне все равно не нравилась. Правда, плохая была куртка, никуда не годная. Заходи скорее, сейчас соседи выйдут и решат, что я тебя обижаю. Заходи, у меня… остался хороший чай.

Бесси вытерла слезы и подняла взгляд. Леопольд был совсем, совсем расстроенный и такой старенький, а она слышала, что старым нельзя расстраиваться.

Вот Рихард Гершелл расстроился и чуть не умер. Ему тоже было жалко Марш, даже уколы пришлось ставить. Вот она будет хороша, если из-за нее Леопольду придется звать врачей!

Она дотронулась до его ладони и переступила порог. Леопольд сжал ее пальцы — теплая-теплая была у него была рука! — и закрыл за ней дверь.

…

Знаете, глупо как-то получилось. Мы же все друг другу не желали зла — наверное, даже Рихард Гершелл делал свою работу и не смог вовремя остановиться. Я все равно буду его ненавидеть, потому что работа — совсем не оправдание для подлости, но может он просто не понял, что такое подлость?

А это тоже не оправдание, но… вы ведь его не ненавидите. Вот о чем я должна была спросить и о чем теперь жалею — почему не спросила, как вы можете его не ненавидеть?

Я помню, что вы сказали, что не можете помочь всем, но можете «хоть кому-то». Я теперь «все». Освальд сказал «мы», я ему наврала, что никакого «мы» не бывает, но теперь «я» — это «мы», все остальные. Все, кто не «хоть кто-то».

Глупости какие-то, Леопольд. А знаете, я все-таки придумала, как вам помочь. План на сотню золотых ос!

Я помогла? Хочу верить, что помогла. Не волнуйтесь, я ничего никому не вырезала.

Я помню, что в прошлый раз вы посчитали себя виноватым в том, что со мной случилось, и еще говорили про страшную ошибку, и что вы не могли помочь. Но теперь-то вы не мой врач, и, хоть я и хочу считать вас своим другом, но вы правы — ваша болезнь не мое дело, а моя — не ваше. А значит, вы ни в чем не виноваты. И ничего мне не должны. И все-таки, если вам не будет трудно — поговорите с девочкой, которая принесла записку.

Ей нужно рассказать про рейтинги. Я слушать уже не могу, что она плохой человек.

Мне правда и не придется.

Может, вы послушаете?

Спасибо вам, Леопольд. И простите меня, я действительно хотела, как лучше.

…

Первые полгода в Среднем Эддаберге Рихард почти не помнил. Он шатался по своему огромному дому, а потом шел шататься в огромный парк у себя под окнами.

Настоящий парк, не пустырь с трансляторами, из которых росли голограммы-деревья и распылителями, которые плевались ароматизатором «лес». Рихард сначала даже не верил, что парк действительно есть, но там жили птицы. И они гадили. Почему-то это окончательно убедило его в реальности происходящего.