Она стояла, уткнувшись в электронное табло и мерно стучала по нему пальцем, увеличивая количество позиций. Чай, кофе, сыр и хлеб, в котором есть мука. Какие-то банки, какие-то цветные упаковки — она выбирала то, что может долго храниться, но сама не могла понять, зачем. Теперь-то она может возить покупки хоть каждый день.

Хорошо, что она пошла на Стравки. Можно даже еще сходить, наверняка ее пустят — им тоже хотелось зрелищ, а она больше не будет увлекаться. Она это точно знала, ведь теперь все по-другому.

И впервые за столько лет «по-другому» — это хорошо.

Хорошо?

В лавке никого не было, только камеры вились у не надо головой и заглядывали через плечо. Потому что сейчас глубокая ночь и никому не нужен настоящий хлеб и хороший чай.

А утром. Утром ей нужно быть дома, чтобы отдать сигнал своим паучкам. Это были особенные паучки, сложнее всех предыдущих — они тянули энергию из всех приборов, какие находили в помещении, им не нужна была ветошь и контейнеры с горючим, кроме концентрата под монограммой. Марш берегла их для особого случая, никогда таких не использовала, чтобы ее нельзя было поймать, но теперь-то все было иначе. Наступал особенный день, кульминация.

Но нужна ли она теперь?

— Три дня назад был завоз яиц, — робко прочирикал автомат.

— Настоящих или в порошке?

— Имитированных, — доложил автомат. — Двойная гелевая пленка сохраняет продукт лучше, чем натуральная скорлупа…

— Заткнись, — попросила Марш.

Но добавила три лотка с имитированными яйцами в список.

Пакеты с покупками уже перестали помещаться на платформу доставщика, а Марш все смотрела на белый экран, с которого безумно улыбался шоколадный заяц в белом воротнике. Добавляла что-то в список, уже не понимая, что и зачем. Шуршащие яркие упаковки никак не могли заполнить звенящую пустоту в голове.

С трудом заставив себя остановиться, Марш не глядя оплатила заказ, но от экрана не отошла. Черное стекло погасшего экрана отражало голубые блики ее повязки.

Надо же, ей, оказывается, все еще было холодно.

— Алкоголь, — скомандовала она погасшему экрану. — Что-нибудь без ароматизаторов… да, и без красителей… ну водка и водка. Не на платформу! Мне.

Такая глупость.

Зубы стучали о пластиковое горлышко.

Ввалилась ночью к пожилому человеку порыдать у него на полу. Решила, что у него нет света, ну конечно, почему еще в комнате может быть темно, и взгляд-то у него какой-то не такой, тут точно что-то не так. Уж точно это не потому что Леопольд лег спать, не дожидаясь, пока она осчастливит его своей истерикой.

Ее отражение виновато хихикнуло, смазав голубое пятно.

А все же это была хорошая пустота. В этой пустоте она ни в чем не была виновата, а Леопольд был жив, и теперь у него даже будет чай.

…

Бесси не спалось. Почему-то в комнате было так душно, словно еще и вентиляция забилась. Бесси ворочалась почти час, думая, стоит ли жаловаться Марш, чтобы она со всеми поругалась и не решаясь спросить у Аби, чтобы не узнать, что Марш все-таки надо с кем-то ругаться.

Может, если оставлять дверь открытой — воздуха будет больше?

— Аве Аби! Проверь вентиляцию, — не выдержала она.

Не хотелось будить Аби среди ночи, но может, ему тоже не нравилось, что воздуха мало?

Аби никогда не сердился.

— Вентиляция исправна, — бодро доложил он. — Есть проблемы?

— Душно, — пожаловалась Бесси, глядя в темный потолок.

— Предложить варианты решения?

— Да-да, предложи! — обрадовалась она.

Вот какой Аби был замечательный, он даже без репортов умел все решать!

В наушнике что-то щелкало и шуршало, а потом жутко довольный собой Аби сообщил результат:

— Оптимальный вариант: выйти на улицу.

…

Теперь они пили настоящий чай. Марш, не слушай возражений, рассовывала упаковки с платформы по пустым ящикам, бросая вокруг хищные взгляды — чего еще не хватает.

— Будет проще, если вы скажете, что нужно купить, — не выдержала она. — Я последние годы полюбила есть в палатках и спать в одежде и виртуальных очках, и не соображу, что требуется нормальным людям.

— Ты зря тратишь деньги, — усмехнулся Леопольд. — Лучше бы протез себе купила.

— Я куплю, — пообещала Марш. — Я знаю, где можно рейтинг поднять, мне пока не хватает на… — она осеклась, заметив его взгляд, а потом рассмеялась: — Нет-нет, что вы! Если бы у меня как у паучков было восемь глаз — может, сходила бы еще раз.

Она не могла объяснить себе этого захлебывающегося, истерического восторга. Да, Леопольд был жив, и все, что она успела придумать про его комнату и соседей оказалось неправдой. Но жилье все еще было убогим, и рейтинг у него все еще был низкий — правда, уже не настолько, чтобы было страшно выйти на улицу.

Теперь она могла ему помогать. Теперь она знала, что он ни в чем ее не обвиняет — неужели этого оказалось достаточно?

Когда она последний раз была счастлива? И с чего она решила, что сейчас самое время забыть обо всем и просто радоваться, что все сложилось… хорошо?

Где-то там, в глубине спящего сада стоит алая башня. А неподалеку, в коттедже, который на ночь затемнил все окна из усиленного пластика, спят в общих комнатах двое глупых мальчишек и одна глупая девчонка.

Спит Освальд, который влюблен в Иви, и вряд ли он спит спокойно. Наверное, его сон тревожный и холодный, как начало этой ночи. Освальд больше всех боялся этого взрыва и больше всех его хотел — конечно, после Марш. Она помнила, как он смеялся, когда они взрывали первый дом, и как обнимал ее за плечи, когда они взрывали последний. А потом они смеялись вместе, и это было славно.

Может, в другом мире Освальд мог бы стать ее другом.

И Иви, в которую влюблен Освальд, тоже спит и наверняка тоже видит плохие сны.

А Даффи наверняка спит спокойно. И снится ему оса, может быть даже золотая.

— Марш, ты меня слушаешь?

Она вздрогнула. Одиночество все же плохо на нее влияет, скоро начнет выпадать из реальности и заговариваться, как Бесси.

— Что?

— Я спросил, почему ты спишь в виртуальных очках, — настойчиво повторил Леопольд, поставив на край стола пустую чашку.

Что бы он ни говорил, но нормальных продуктов ему явно не хватало.

— У меня…

Теперь ей хотелось говорить Леопольду правду. Рассказать обо всем, раз уж она проболталась про глаз. В конце концов, ничего непоправимого она все равно не совершила — ну наплела эмоционально нестабильным малолеткам про осу и взорвала пару заброшек. Никто же не умер.

А паучков она завтра заберет. Сама. И разрядит их где-нибудь за городом, может быть даже взорвет. Они теперь опасны, сытые, почерневшие, даже монограммы, наверное, уже не видно.

Марш даже не заметила, что думает об отмене акции как о чем-то решенном.

— У меня там приватный конвент, — наконец ответила она. — С… моим аватаром.

— Вот как? — заинтересовался Леопольд.

— Мне понравилось, как вы сделали… ну тот, последний конвент, — смущенно призналась она. — Нет, получилась-то конечно полная херня, то есть не очень удачно вышло, но вы в этом не виноваты, и идея была хорошая…

Интересно, а если бы она создала себе аватар-Леопольда — смогла бы она в этом признаться?

Вряд ли. Но она бы создала его только узнав, что Леопольд мертв. Для живых не возводят виртуальные склепы.

Марш вдруг снова стало себя жалко. И ту, прошлую себя, которую она зачем-то убила.

— Вы хотите посмотреть?

— Это было бы несколько бестактно, — осторожно заметил Леопольд. — Но это… представляет профессиональный интерес. Не только профессиональный.

«Прости его».

Она хотела отменить акцию вовсе не потому что простила Рихарда Гершелла. Мысль о том, что Леопольд останется в этой крошечной комнатке с пересушенным портативным обогревателем воздухом — нужно заказать увлажнители — а Гершелл поедет в Средний Эддаберг была невыносима. Но теперь Марш может помочь. А взрыв башни — такое рискованное дело. Если за ней придут карабинеры, если ей выпишут штраф, если Гершелл, оставшись без своего проклятого дома решит ей мстить — кому она тогда поможет?