В беседах о том, как проходит жизнь этих странствующих чудаков, завтрак растянулся часа на полтора. Фёдор слушал внимательно, задавал уточняющие вопросы, и, при всей несообразности некоторых объяснений и произошедших событий, компания, в которую его затянуло, становилась ему всё более симпатична, а образ жизни новых друзей завораживал какой-то совершенно ранее невообразимой для него легкостью, свободой и непринуждённостью – столь он отличался от его однообразных, давно уже опостылевших будней. Открывающаяся возможность присоединиться к такой вот вольной и непосредственной жизни-игре – не было ли это воплощением тайных мечтаний, в коих он боялся сам себе доселе признаться? Вот он – шанс позабыть о прошлом, о порядком осточертевшей работе, о нелюбимой жене – к слову, сын уже заканчивал университет и намеревался вскоре жениться, а любвеобильной Наташке, с его – Фединым исчезновением, откроется полная свобода действий – благо обеспеченных поклонников у неё – пруд пруди. Таким образом философствовал про себя Дядя Фёдор, отгоняя, всё же, на задний план, несколько беспокоивших его мыслей. С недосыпу отгородиться от сомнений было не сложно. Мы, однако же, попробуем, вместо самого героя, додумать то, что самому ему в сей час неприятно. Первое: и во время застолья на чердаке, и нынче – речи присутствующих были обращены будто бы специально на него – обсуждать все эти вопросы между собой им не было никакого резона. Вкупе со странными событиями прошедших вечера и ночи, всё это походило на заранее срежиссированный спектакль для одного лишь зрителя – для него, Фёдора, – постепенно втянутого в этот спектакль и превращающегося в главного героя. Но с какой целью? Впрочем, вся эта катавасия, вполне могла явиться разрозненным набором случайных событий, которые именно ему, по причине недосыпа и череды неожиданностей, могли казаться нарочно срежиссированными вокруг него. Второе: странный ночной рассказ старика. Совершенно переиначенный миф об Агасфере – правда, сам Жорж не настаивал на том, что в его мудрёную историю необходимо верить, более того, даже намекал на то, что всё это можно воспринять и как метафору. Но какую цель преследовал старый лис, повествуя о Вечном Страннике? И еще – сама задача Агасфера казалась какой-то непонятной и расплывчатой. Почему-то Агасферу почудилось, что взгляд Иисуса возложил на него миссию спасителя мира от какого-то грядущего страшного катаклизма. Ладно, для литературного повествования, дабы скоротать несколько часов на нарах, всё это было весьма годно – особливо из уст столь искусного рассказчика, и вполне вписывалось в его облик эксцентрика-парадоксалиста – любителя перевернуть всё шиворот-навыворот, дабы заинтриговать и озадачить слушателя. Но зачем столько внимания такого незаурядного человека ему – Феде? Если же всё продумано и роли заранее распределены, то к чему его хотят склонить, и к какой задаче в своей странной и более чем непонятной игре – приготовить?
Безусловно, на краю сознания, все эти мысли кружились, но давать им ход решительно не хотелось. Главенствовали совершенно иные устремления, подогреваемые возбуждением после бессонной ночи – образы страстных Аниных объятий – на первом плане, обрамляемые куда более расплывчатыми картинами будущих авантюрных путешествий по миру в компании новых замечательных друзей.
Кстати, вопрос об объятиях Анны решился совершенно неожиданно – Фёдору даже не пришлось искать случая уединиться с нею и проявлять настойчивость. Завершив, наконец, трапезу, из-за стола первым поднялся Альгис – вновь обретя наклонность к мелодекламации и театральным манерам, он обратился к нашему герою:
– Душа моя! С сего дня ты гость на моей даче. И не вздумай возражать – это будет незабываемый отдых – в уединении – в воистину райском уголке – на Тракайском озере. Поживешь там в своё удовольствие некоторое время – покуда я не изготовлю тебе новые документы взамен утерянных. К тому же, иногда к тебе кое-кто будет наведываться, как я полагаю!, – взоры его обратились к Анне, и та, как ни в чём не бывало, отвечала:
– Конечно, я буду навещать тебя.
– Ну вот, голубчик, всем необходимым ты будешь обеспечен, так что изволь – через десять минут жду тебя в машине!
Вновь за него решали, но дело обернулось столь стремительно, и так отвечало его мечтам, а долгий, вновь погружающий в испытанное ночью состояние сладчайшего растворения в чём-то необозримо-волшебном – Анин поцелуй на лестнице – всё это отодвинуло любые сомнения до такой степени далеко, что Фёдор Михалыч, распрощавшись с весёлой компанией, вскоре спустился вниз и водрузился на сиденье комфортабельного «Гелендвагена».
По городу вначале ехали молча. Фёдор кемарил, а Альгис, в свою очередь, выказал деликатность и не стал его беспокоить своими заливистыми речами. Минут через пять, однако – поставил «Pink Floyd». «Кислотные» гитарные соло Дэвида Гилмора и баритон Роджера Уотерса сон не только не углубили, но возымели обратное воздействие – для Дяди Фёдора эта музыка была увязана с воспоминаниями о выпускном вечере в школе, жене и всей прошлой жизни. Он встрепенулся – сонливости как не бывало. Вспомнился странный ночной рассказ про Вечного Странника. Альгис заметил, что пассажир проснулся:
– Не спится?
– Вспоминаю рассказ про Агасфера. Может быть, мне показалось, но Жорж, как будто намекнул, что между ним и Агасфером существует некая странная связь. И даже вроде как он этим самым Агасфером и является… Что ты об этом знаешь?
– Всякое может быть, душа моя! Я и сам человек скептический, однако же, и отрицать чудеса, в этом мире происходящие, не стану.
Ответ был в высшей степени уклончивым. Фёдор не унимался:
– И всё же: Агасфер он или нет?
– Друг мой! Пять лет жизни отдал бы за твоё спокойствие по этому поводу, но, посуди сам, как я могу тебе ответить на сию апорию однозначно, когда сам я с Жоржем знаком лишь с тысяча девятьсот восемьдесят шестого года? Невероятных чудес, которые он отмачивал с удивительной легкостью, я повидал за эти годы немало, и многие из его деяний превосходили моё воображение и обычные человеческие способности. Но вот истоки этих его возможностей… Как я смею о них судить – обретены ли они сотни лет назад, или же Жорж сподобился обучиться магическому искусству, в ходе своих путешествий и встреч с замечательными людьми в шестидесятых-семидесятых годах двадцатого века? Сложнейшая тема! Но, существует, так сказать, официальная версия его биографии, которую я, вкратце, готов тебе поведать, душа моя!
– Ну что же, охотно послушаю.
За двадцать минут, пока ехали до дачи, и еще за пару часов уже на самой даче, Фёдор Михалыч сподобился услыхать историю хотя и не из седой древности, но, может быть, не менее увлекательную и необычную. По словам Актёрыча выходило, что Жорж Хейтин – так он рекомендовался на публике – родился в тысяча девятьсот тридцатом году. Благодаря особым тренировкам, начатым еще в юношеские годы, он до теперешнего почтенного возраста – а выходило, что Жоржу ныне восемьдесят девять лет, сохранил отменное здоровье и силу, которым мог бы позавидовать любой сорокалетний мужчина. Появился на свет будущий волшебник в Берлине, в семье русских эмигрантов: отец – еврей – преподавал философию и подвизался в кругу известного русского же философа Александра Кожева, давшего новое развитие знаменитой гегелевской теме диалектики Господина и Раба (сноска). Мать – русская – домохозяйка – увлекалась оккультизмом, посещала кружки последователей Блаватской и Штайнера (сноска). В тридцать третьем году, когда к власти окончательно пришли нацисты, семья переезжает в Париж. Стараниями матери, в дом начали захаживать ученики величайшего мистика и мага двадцатого века – Георгия Гурджиева. Отец в тридцать пятом умер. Тогда мать была приглашена кем-то из учеников Гурджиева в местечко Фонтебло, в замок, где и располагалась Школа. Достаточно быстро она и сама заняла место среди наиболее ревностных последователей Георгия Ивановича.
