– Не стал палачом и Жорж, хотя намерение у него было наисерьезнейшее – появление Фулканелли ли тому причиной или этому помешали бы другие обстоятельства – сие неведомо, – Наина, всматриваясь внимательно куда-то сквозь Фёдора, медленно, по слогам произнесла:

– А вот в твоей судьбе, голубчик, этот эксперимент, похоже, найдет свое завершение и решение!

Юрис, впрочем, успел вмешаться и предотвратить очередной шок:

– Бро, не слушай эту дуру юродивую!

– Что ты там мелешь, гадёныш?, – взорвалась Карловна и схватила парня за грудки.

Наш герой почувствовал себя обязанным предотвратить намечающееся рукоприкладство:

– Постойте! Вы тут все рассказываете такие вещи, в которые невозможно поверить. Неужели это действительно столь легендарный человек. Ни он, ни вы ничего не выдумываете?

Юрис и Наина мгновенно расцепились и, как ни в чем не бывало одновременно одарили Дядю Фёдора сияющими улыбками.

– Весь мир – вымысел. Один вымысел губителен, другой исцеляет…

– Но, Жоржу тогда должно быть около девяноста лет? А выглядит он никак не старше семидесяти. Он действительно родился в 1930 году?

– Может быть и намного раньше. Можешь ли ты представить курьез о том, кто родился, но не умрет – это как-то представимо, а случай про того, кто не рождался, но должен умереть – та же бесконечная жизнь.

На этих словах Фёдор Михалыч смекнул, что ему зубы заговаривают.

– Вы хотите сказать, что он никогда не рождался?

– Эк ты хватил! – усмехнулся хвостатый парень, – Ну, не то, чтобы никогда, но вот копыта отбросить никак не может, а пора бы.

– Давно пора, – подхватила Наина, – последние пару столетий он уже совершенно невыносим.

– А, вот как!, – Фёдор вдруг расслабился, всё более убеждаясь, что его разыгрывают, – Как в фильме «Формула любви»: «Про тысячу лет не знаю, но те 300, что я возле него, он ничуть не изменился».

– Нет, голубчик, – Наина стала серьезной, – Я как раз тысяча девятьсот пятьдесят третьего года – родилась двумя месяцами позже тех событий, о которых давеча шла речь.

– А я и вовсе юн еще, родился в тысяча девятьсот восьмидесятом, – подмигнул Юрис.

Атмосфера смягчилась, Фёдор тоже смог улыбнуться:

– А я семьдесят первого года.

– Ну, вот, а Жорж примерно третьего или пятого.

– Час от часу не легче? Ему как Фулканелли нынче сто тринадцать или даже сто пятнадцать?

– Ну кто же такими цифрами оперирует. Ты остроумно вспомнил «Формулу любви» про Калиостро. Помнишь, веселый доктор рассказывал, что писарь в деревне ставил только год рождения, вот и живут в деревне Иванов – 2 года от Рождества Христова, Петров – 4 года, так вот и наш Жорж.

– Вы серьезно?

– Дружище, ты же сам назвал Жоржа легендарным человеком, вот тебе и легенда! А Карловна, конечно, любит брехать.

– Что значит – брехать?, – вновь наехала на молодого человека Наина.

Между ними вновь возникает потасовка, и Фёдор Михалыч в очередной раз примеряет новую для себя роль спасителя, пытается разнять бодающихся неожиданным вопросом:

– А почему тогда столь легендарная личность обретается в такой маргинальной обстановке и,., пардон, компании?

– А это особый вопрос, – Наина Карловна театрально воздевает перст, – Пробовал он учить людей из высших слоев общества, и очень много лет на них угробил, но – не годятся они, только те, кому нечего терять, могут представлять для него интерес. Но не пролетарии, как в своё время отметил классик, а именно маргиналы – тут ты, голубчик в самую точку попал!

– Здесь что – секта?, – испугался Дядя Фёдор.

– Хуже, – подмигнул ему Юрис.

– Как это? Впрочем, эээ… благодарю вас за беседу, было очень интересно, а теперь я пойду…

– Куда же ты пойдешь теперь? – пожал плечами Юрис, – Как говориться, ты теперь слишком много знаешь!

– Вы что угрожаете? Так я не в Литве живу, – наш герой разворачивается и делает решительный шаг в сторону выхода.

– Да хоть в Новой Зеландии! – закричала на него Карловна, – Жорж тебя из-под земли выкопает! Мы сами уже который год, а кто и десяток лет вырваться не можем. Хоть бы этот гад двинул кони, наконец, да вот же – никак! – тон ее стал грустно-ожесточенным.

– Ладно, дружище, не бери в голову. Как уже говорила Наина – весь мир – большая легенда, сотканная из легенд поменьше. Оставайся-ка еще на полчаса, сейчас самое интересное начнется!, – смягчился Юрис. И добавил, после недолгой паузы:

– Выбраться из паутины старого лиса действительно невозможно… У него свои люди везде, и в полиции тоже.

– Но я не местный.

– Это ничего не меняет. С того момента, как ты попал в поле его внимания, он найдёт тебя в любой точке планеты.

– Что же делать?

– То же, что и мы. Ждать, пока эта живучая сволочь – воплощение всех пороков мира – помрет наконец!

– Только непонятно, произойдет ли это когда-нибудь, – вмешалась Наина. – Я лично ожидаю освобождения уже около тридцати лет… В этом бешеном гении выпукло отражено все, что впитала в себя наша больная цивилизация за всю историю…

– Кстати, и мудрость тоже, – заметил Юрис.

– И доброту, щедрость, обаяние, невероятные знания, которыми он охотно делится, любовь ко всем нам, наконец, – подхватила Наина.

– Да, личность его крайне непростая, не заурядная, хотя и заурядность нет-нет да и проскочит в его поведении, – добавил молодой человек, вновь ухватив Фёдора за пуговицу.

– А еще он похотлив как павиан, – весело воскликнула Карловна и, кивнула в сторону комнаты, в которую, воротившись с лестницы, отправилась та, из-за которой наш герой попал во всю эту переделку, – эту бедняжку трахает с восемнадцати лет.

– Да и тобой Наина он никогда не брезговал, – хохотнул Юрис.

– Ну, меня-то хоть с тридцати…

– Зато по сей день!

Дядя Фёдор не заметил, когда в помещении появился Альгис, а он прохаживался вокруг увлеченной беседой троицы, как минимум минут пять, так как уж концовку разговора застал точно:

– Если говорить про павианов, то это не самый удачный пример похотливости, гораздо более подходящим к Жоржу является пример шимпанзе бонобо, – уснащая свою зычную речь озорными жестами, Актёрыч пустился в подробные описания, смакуя отдельные детали и, видимо не давая себе отчет, что со стороны его седины сочетаются с предметом рассказа не иначе как паясничание. Впрочем, возможно, он нарочно старался произвести такой эффект:

– Бонобо называют типичными хиппи мира животных, потому что они предпочитают заниматься любовью, а не воевать. Любые свои проблемы эти мудрые животные решают при помощи секса, и самого что ни на есть изощренного! Этих обезьян называют сексуальным сюрпризом эволюции. Они единственные в мире животные, способные заниматься сексом в «миссионерской позиции». В среднем бонобо любят друг друга каждые полтора часа. Они ведут себя так, как будто прочли «Камасутру». Эротика – универсальный язык бонобо, которым они пользуются с большим успехом, чем мы своей членораздельной речью. Секс позволил им добиться того, в чем не преуспели самые красноречивые из наших пророков, дипломатов и священников: бонобо никогда не воюют. Каждый раз, когда возникает чреватая агрессией ситуация, обезьяны не дерутся, а совокупляются. Бонобо, например, не ссорятся из-за еды. Сообщество бонобо, как коммуну хиппи, объединяют сексуальные узы, которые оказались прочнее и надежнее, чем власть и деньги. Свободные в любви, как пушкинские цыгане, бонобо упразднили право собственности друг на друга. В сущности, они живут в той утопии, о которой мечтали Платон, да и Александрой Коллонтай тоже.

Впрочем, Фёдора мало занимала история наших любвеобильных пращуров. Его внимание вновь прилепилось к босоногой, но сейчас он переживал острое чувство возмущения и жалость к несчастной:

– Бедная женщина, – произнес он с жаром в голосе. Присутствующим было очевидно, что сия реплика относится не к Наине Карловне, которая, кстати, мгновенно среагировала: