– Так я как раз у него и был на вечеринке.

– А-а-а! – Дженкинс облегченно вздохнул. – Ну теперь все понятно. Брайан! Если много выпил, надо плотно поесть.

Олдис пытался возразить, но Дженкинс махнул на него рукой:

– Некогда. Джонатан тебя давно ждет.

Когда за Олдисом закрылась дверь, он взял в руки бумаги по северному филиалу, но что-то мешало ему сосредоточиться. Он повернулся на стуле к стенному шкафу за спиной и достал из него папку с надписью: «Питер Нортридж. Начато 11 ноября 1991 года», открыл ее, полистал и выудил оттуда карту острова. Штемпель в правом нижнем углу был каким-то неразборчивым. Дженкинс начал листать другие документы; нет, вроде бы все в порядке. Опять вернулся к карте, достал из стола лупу и долго разглядывал плохо отпечатавшиеся буквы. Он даже вспотел; потом вдруг захлопнул папку и со злостью заткнул ее обратно в шкаф.

– Не может быть, чтобы я не смог вернуть свои четыре с половиной миллиона.

Он открыл коробку с сигарами, выбрал одну, отрезал кончик, раскурил… и вдруг остановился, чуть не выронив ее изо рта.

– Почему четыре с половиной? Нет, шутишь, господин Нортридж! Ты должен мне одиннадцать миллионов, и ни цента меньше. Или я не буду Чарльз Дженкинс!

Общая сумма в одиннадцать миллионов долларов, которую Питер Нортридж должен был выплатить Чарльзу Дженкинсу, получалась при погашении за три года кредита на четыре с половиной миллиона. По полмиллиона надо было уплатить после истечения одного года и двух лет с момента заключения договора, а через три – еще пять с половиной. Памятуя о том, что Нортридж сразу не показался выгодным клиентом, Дженкинс жил в постоянном опасении, что через год ему вернут всего лишь шесть с половиной миллионов, и все. Давно привыкнув к семи-, а то и восьмизначным числам, выражающим денежные суммы на счетах его клиентов, он не особо задумывался о том, что кредит Нортриджу оформлен мимо банка, и вся прибыль в данном случае не разойдется по мелочам между всеми сотрудниками банка, не будет облагаться налогом государства, а просто поделится между Дженкинсом, Олдисом и еще тремя-четырьмя согласившимися участвовать в этом деле чиновниками от власти и налогового аппарата. Риск данного предприятия был не особенно велик, поскольку механизм его был уже достаточно хорошо отлажен.

«Если бы это все касалось только меня, – рассуждал Дженкинс, – можно было бы согласиться и с прибылью в два миллиона через год. Но не могу же я ударить лицом в грязь перед людьми, которые могут еще оказаться очень полезными».

Стало быть, требовалось позаботиться, чтобы Нортридж не смог расплатиться полностью раньше, чем через три года. Впрочем… Почему бы не рассмотреть вариант его разорения? Этот остров мог бы, наверное, заинтересовать Квинтагон. Действительно, почему бы не продать его янки? Ха-ха! С кем, как не с мистером Джонатаном, можно было бы обсудить этот вопрос? Молодец, Чарли, неплохо придумал! Неплохо, неплохо… Только вот как добиться разорения Нортриджа? Или хотя бы его временной неплатежеспособности. Сам-то он вряд ли будет прилагать усилия в этом направлении. Нужен в его логове какой-то лазутчик… Кого заслать? Да и под каким предлогом?

За этим «разговором с умным человеком» Дженкинс выкурил подряд две сигары, даже в горле запершило, а струйка табачного дыма, нечаянно заблудившаяся возле левого глаза, заставила его прослезиться. И тут Чарльз вспомнил о Маке.

«Вот молодчина!» – еще раз похвалил он себя.

Сегодня день неплохих идей! Автоматически перенесясь во времена беззаботной юности, он вспомнил, как дружили они втроем: Мак, Жан и он, Чарли. Лицо почти расплылось в мечтательной беззащитной улыбке: хорошо было тогда… Нет, не очень хорошо. Мак и Жан частенько посмеивались над его медлительностью и неповоротливостью. Ну и ладно! Сейчас-то Мак может ему помочь. А может быть, и Жан – он же большим чиновником стал… Но нет, нет. С Жаном лучше никаких дел не иметь. Слишком неприятные сравнительно недавние воспоминания полезли в голову. Черт побери! Испортил себе все настроение… Надо заставить себя подумать о чем-нибудь хорошем. Например, о сегодняшнем ужине с Кэтти – первом после трехнедельного перерыва.

Мак, как называли его друзья тридцатью годами раньше, а ныне – мистер Джеймс Мак-Грэйв, редактор столичного еженедельника «Сандэй Ньюс», любил проводить выходные дни с внуком. После того, как три года назад умерла его жена, в жизни Джеймса образовалась ниша, которая, как черная дыра, высасывала из него тепло и жизненные силы, если он оставался один. Он не мог пожаловаться на свою дочь Долли, по мере своих сил и возможностей помогавшую ему. Но, во-первых, особой помощи и не требовалось: небольшой коттедж, в котором жил Джеймс, убирала жившая неподалеку пожилая женщина, она же, в основном, и готовила ужин в будни и обед по выходным. Во-вторых, у дочери все же своя семья. Поэтому он вовсе не обижался на то, что Долли при первой возможности спроваживала деду восьмилетнего Тома.

– Мак, скажи, а правда, что этот мост привезли из Англии?

Джеймс разрешал Тому называть себя так, когда они были вдвоем.

– Правда. Это лондонский мост Ватерлоо.

– Это какой надо большой корабль, чтобы из Англии перевезти целый мост! – деловито прикинул Том.

– Большой, – согласился дед, – только его не целым перевозили, а разобранным на части. Но все равно большой. А может, и не один корабль…

– А разве в Австралии не из чего построить такой мост?

– Конечно, есть из чего. Но… Ты же знаешь, что раньше среди живущих в Австралии англичан большинство было таких, которые приехали сюда не по своей воле. Вот им и хотелось, чтобы здесь был кусочек их родной страны. Хотя бы в виде моста.

– Да, я знаю. Они были преступниками, да?

– Ну, среди них были не только преступники, может быть, и просто люди, неугодные стоящим у власти…

– Как это – неугодные?

– Значит, несогласные с ними.

– Люди, стоящие у власти, – это королева и король? А разве можно не согласиться с королем?

– Скажи, – спросил Джеймс, – а с папой и мамой можно не согласиться?

Том насупился, почувствовав подвох:

– Но папа и мама ведь не король с королевой. Они могут иногда и ошибаться… Но, дед, вот скажи: в Австралии ведь правит английская королева? А разве нельзя было найти свою? И как она может править целой страной на таком большом расстоянии? Она же не видит и не знает, что здесь происходит. Вот, например, фонтан «Капитан Кук» ремонтировался целый месяц. Наверное, если бы королева жила здесь, она бы этого не допустила! А фонтан и сейчас не на семьдесят ярдов воду подбрасывает, а только на двадцать…

Дед в ответ поделился своими соображениями насчет связи между качеством ремонта фонтана и присутствием здесь английской королевы. Том переключился на другое:

– Смотри, Мак! Вон летающая тарелка.

– Где?

– Вон же!

– Это же здание Академии Наук! – рассмеялся дед.

– Да я знаю, что здание. Но оно очень похоже на летающую тарелку. Как в том сериале про звездные войны, правда?

Джеймс пожал плечами:

– Не знаю…

– Ты что же, не смотришь этот сериал?

– Нет, – признался Джеймс, – не смотрю.

Том смерил деда взглядом, вздохнул и приумолк на некоторое время. О чем же можно разговаривать с человеком, которому неинтересно смотреть сериал про звездные войны? Но это не помешало Тому на прощанье напомнить деду про паровоз.

Редакция еженедельника «Сандэй Ньюс» располагалась в северо-восточной части города; от дома Мак-Грэйва до нее ходу было минут двадцать пять, большей частью по улице, обе стороны которой были засажены липами. Как и все жители столицы, Джеймс испытывал чувство гордости оттого, что улицы Канберры, как аллеи ботанического сада, украшали породы деревьев из разных уголков планеты. Джеймс любил ходить пешком. Машину он продал уже давно: пока жена была жива, они куда-то еще ездили вдвоем – в основном, конечно, в магазины за покупками. А сейчас, если ему нужно было по личным делам съездить куда-нибудь, он просил зятя, по служебным делам – Дэвида или Роберта. Это были два основных его помощника, репортеры, которые обеспечивали материалами процентов на восемьдесят каждый выпуск газеты. Остальные двадцать процентов заполнял он сам – частично своими материалами, частично информацией из других изданий. Статей на чисто политические темы в его газете не было, и избегал он выражать пристрастие тому или иному политическому течению или лидеру не потому, что не имел его. Как всякий нормальный человек, он не оставлял без внимания и собственной оценки любое значительное событие в жизни своего города, страны, планеты, наконец. Но он давно понял, что нет ничего более изменчивого и лживого, чем политика, что человек негибкий и не умеющий приспосабливаться не продержится и часа на вершине политического Олимпа и что заниматься политикой – это такая же работа, как и любая другая, цель которой – раздобыть средства к существованию. Поэтому чем громче и красивее кто-нибудь говорил о «нуждах народа», тем меньше Джеймс ему верил. Телефонный звонок Чарли Дженкинса напомнил Маку о давно и безвозвратно ушедших годах их юности. От Чарли исходила даже не просьба, скорее предложение. Даже если бы оно было менее интересным, Джеймс не стал бы отказывать старому другу.