– Какое мнение? О чем?

Пит продолжал стоять у окна спиной к Даниэлю, которому разговаривать таким образом, с затылком собеседника, не очень нравилось; он тоже поднялся с кресла, подошел к Питу и положил ему руку на плечо.

– О том, что ты теперь стал довольно обеспеченным человеком…

– А моя мама? – перебил его Пит.

– Безусловно, и она не будет стеснена в средствах. Но основной капитал был вложен твоим отцом в Остров и в ту технику, материалы, оборудование, что он туда привез. В яхту, наконец. Это все он оставил тебе, и этим нужно распорядиться…

– Не нужен мне этот остров! – Пит вдруг резко высвободил свое плечо из-под руки Даниэля и повернул к нему перекошенное яростью лицо. – Не нужен, слышите? Не говорите мне больше о нем! Мне и в этом доме, где отец давно уже перестал бывать, каждая вещь его напоминает. А там? Заберите себе этот остров, яхту, станки, что там еще!

Даниэль растерялся, Пита он никогда еще таким не видел. Не зная, как себя вести, он произнес только:

– Прости. Я причинил тебе боль.

Но Пит уже взял себя в руки:

– Нет, это вы извините меня… Я не знаю, что вам сказать. Я не готов сейчас распоряжаться, как вы говорите, всем этим.

Пит беспокойно зашагал по комнате, потом остановился:

– Даниэль! Могу ли я попросить вас взять на себя эти функции? Да и вообще, вы ведь вместе с отцом занимались экспериментами, вы гораздо большее имеете отношение и к острову, и к тому, что на нем есть… А мне это все просто ни к чему. Мне нужно окончить колледж.

– Если я тебя правильно понял, ты хочешь от всего этого отказаться?

– Да. В вашу пользу.

– Из этого, Пит, у тебя ничего не выйдет, моя доля оговорена была еще при составлении нашего с Джеральдом договора. Он всегда был главным, а я – лишь ассистентом. Думаю, ты не подозреваешь отца в нечестном отношении ко мне? Я получил все, на что хотел бы претендовать; сейчас речь о тебе. Если хочешь, ты можешь продать остров и все остальное, увеличив свой основной капитал.

– А вас привлекает жизнь на этом острове? Вам хотелось бы продолжить то, что делал отец, или заниматься там чем-то своим?

– Как тебе сказать. И да, и нет…

– Даниэль, пожалуйста! Считайте, что это ваше, распоряжайтесь этим – ну хотя бы некоторое время.

– Хорошо, Пит. Я оформлю наше сегодняшнее соглашение документально.

То, что Пит стал теперь обеспеченным человеком, выразилось только в одном: он купил себе подержанный автомобиль, выбрав его с помощью дяди Арнольда (у Джеральда своей машины не было, он или пользовался автомобилем фирмы «Дельта», или брал напрокат). Этот факт укрепил позиции Пита среди сверстников, ему показалось, что у него стало больше друзей, и с девчонками знакомиться стало гораздо проще. Но все равно он продолжал оставаться и немного замкнутым, и застенчивым, так что эти знакомства можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Пит учился уже на третьем курсе. Последние несколько месяцев его постоянной подругой была Мэри Кэминтон. Она была довольно симпатична, неплохо пела, чуть хуже подыгрывая себе на фортепиано. Умела поддержать разговор о кошках, которых очень любила, о музыке и вообще казаться милой и обаятельной. На этом, пожалуй, перечень ее достоинств и оканчивался, но Питу казалось, что он гораздо длиннее. Мэри была на два года младше него, после средней школы она окончила курсы медсестер и начала работать в центральной больнице Перта, в кардиологическом отделении. Но эта работа, убедилась она, ей совсем не нравилась.

В начале учебного года, как и два года назад, Пит заболел. Признаки заболевания были теми же, но проявлялись в более легкой форме: иногда он просто чувствовал себя сильно усталым, как после тяжелой физической работы и недосыпания – но не работая физически и вполне высыпаясь. Продолжалась эта странная болезнь не полторы недели, а почти два месяца, и мама сейчас не могла заниматься Питом, она сама лежала в больнице на обследовании по онкологическому поводу. С Питом много времени проводила Мэри, и это сильно его согревало и поддерживало.

Наверстать пропущенные занятия после выздоровления Пит не смог. Из колледжа его отчислили, да ему и так стало не до учебы: маме становилось все хуже, теперь она не обследовалась, а лечилась. Диагноз подтвердился – рак легких. Тетя Белла часто бывала у нее в больнице и постоянно плакала.

Мэри не хотелось откладывать свадьбу, ограничились не очень шумным и достаточно скромным застольем в кругу друзей и обедом в семье Мэри. Первые две медовые недели они были, несмотря ни на что, счастливы.

Маргарет Нортридж умерла через полгода, а Пит и Мэри развелись через одиннадцать месяцев после свадьбы.

Понять тоску и одиночество Пита в его двадцать два года может только тот, кто сам далеко не избалован жизнью. Впрочем, одиночество в любом возрасте переносится с трудом. Он пробовал отвлечься алкоголем; спасло то, что малые дозы забываться не помогали, а после больших наступало состояние, в котором находиться было невыносимо, а никаких лекарств его организм не принимал. Со сверстниками стало скучно, их проблемы казались мелкими, интересы – пустыми. Он опять начал бывать почти каждый день у дяди Арнольда. Так прошло несколько месяцев, пока Пит не встретил Даниэля, который как раз привел с Острова «Диану», поставил ее в док на ее родной судоверфи во Фримантле и собрался дать ей профилактический ремонт. Пит не отказался помочь в этом, а после составить компанию ему и его жене в путешествии вокруг Австралии, через Индонезию и Филиппины.

Последние лет двадцать Чарльз Дженкинс вел сидячий образ жизни. За рабочим столом своего кабинета, в автомобиле по дороге из дома в банк и обратно, за едой, у телевизора, даже в казино – везде приходилось сидеть. Он и в молодости не увлекался ни большим теннисом, ни гольфом, ни верховой ездой. Вообще, похоже, он с детства подсознательно стремился к тому, чтобы получить от жизни как можно больше благ ценой как можно меньших телодвижений. И он, очевидно, вполне в этом преуспел. Он не считал, что фраза «движение – это жизнь» имеет для него такое уж огромное значение. За деньги, которые он теперь имел, Чарльз мог купить любые лекарства и любое лечение; массаж и ванны нравились ему как раз тем, что не заставляли сильно шевелиться. Последнее время, правда, появились в его самочувствии неприятные моменты, которые делали его недовольным и раздражительным. Похоже, некоторые клетки организма все же сильно страдали от малоподвижного образа жизни хозяина. «Умираю, но не сдаюсь!» – говорили они, и Чарльз это прекрасно чувствовал. Особенно той частью тела, которая была постоянно припечатана к стулу его массивным торсом.

Олдис вошел в кабинет шефа с бумагами по северному филиалу банка, Дженкинс сидел за столом и отчего-то непроизвольно морщился.

– Доброе утро. Я принес бумаги, о которых вы вчера говорили.

– Привет, – буркнул Дженкинс. – Я посмотрю, а тебе придется срочно съездить к Джонатану. Он сам не может приехать.

Олдис кивнул, но не уходил. Он как будто хотел что-то сказать, но не решался.

– Что? Что-нибудь неясно?

– С Джонатаном? Нет, все ясно…

– А с чем?

– Я вчера смотрел карту Индийского океана…

– А при чем тут Индийский океан?

– Ну, я искал там остров этого Нортриджа.

– Зачем? Ты что, захотел туда сплавать?

– Нет, просто интересно стало. Но… Я не нашел острова. Ни на одной карте его нет.

– Ну и что? – Дженкинс пытался сообразить, чего хочет от него Олдис. – Он же вроде бы очень маленький, этот остров. На другой карте посмотри, более подробной.

– Я ездил к своему другу, у него отец – член Географического общества. На его картах есть все острова, даже меньшего размера. А этого нет.

Дженкинс опять молча смотрел на Олдиса, переваривая услышанное.

– Слушай, Брайан. Ты ведь вчера на какую-то вечеринку собирался идти…