Оказалось, что Эдмунд задумал воплотить их любимые легенды в жизнь, и Каспиан с радостью принял эту весьма увлекательную игру. Сложность заключалась в реквизите: в игровой держали только «мирные» игрушки вроде потрёпанных плюшевых мишек и старых кукол с облезлыми лицами, чтобы воспитанники не устраивали беспорядок и лишний раз не шумели, так что раздобыть хотя бы деревянные мечи не удалось. Решение нашлось быстро — подмигнув Каспиану, Эдмунд куда-то выбежал, а вернулся слегка намокший и с двумя длинными ветками в руках. Сомнений нет, он был на улице — это оказалось так в характере Эда, что Каспиан невольно засмеялся. Эдмунд не боялся наказаний, но тщательно избегал их, даже нарушая очевидные приютские правила. Это не могло не восхищать.
В их затее Каспиану досталась «участь» храброго оруженосца прямиком из средневековой Англии, а Эдмунд взял на себя сразу две роли: короля, который в конце должен был посвятить оруженосца-Каспиана в полноправные рыцари, и некого абстрактного захватчика, покушающегося на британскую корону.
— Если хочешь, королём можешь быть ты, — демократично предложил Эдмунд.
— Мне и оруженосцем неплохо, — открестился Каспиан. Роль короля, конечно, была соблазнительной, но одного взгляда на Эдмунда хватало, чтобы понять, кому из них она больше подходит, так что Каспиан без всяких сожалений уступил.
Битва получилась немного не такой, как Каспиан себе представлял — ветки, конечно, не заменяли настоящих мечей, а ещё ему не хотелось поранить Эдмунда, так что слишком близко друг к другу они не подходили, лишь показательно скрещивая «оружие». Более того, даже такой шутливый поединок дался Каспиану нелегко: да, он был немного старше, выше и сильнее, но это не давало никаких преимуществ перед ловким Эдмундом, который легко уклонялся от ударов и быстро перемещался, сбивая Каспиана с толку. «Надо было мне изображать врага, — думал он, отбивая «удар». — Рыцарь из меня, видимо, до жути бездарный».
Но Эдмунд, видимо, в поддержку друга, решил поддаться: в ответственный момент их псевдосражения он на миг опустил свой импровизированный меч. Каспиан не преминул этим воспользоваться, прижав свою ветку к горлу Эдмунда.
— Сдавайся, предатель, — выдохнул он, сверху вниз глядя на Эда. Ладонь, сжимающая недомеч, вспотела, да и сам Каспиан чувствовал себя разгорячённым после активной игры. Удивительно, что на шум ещё не сбежались воспитательницы — во время поединка они точно несколько раз громко врезались в старые скрипящие кровати.
— Сдаюсь, сдаюсь, только палку убери, — прохрипел Эд; впрочем, его глаза всё так же весело светились. Каспиан, спохватившись, выронил ветку; он и не заметил, как простоял так больше минуты, разглядывая Эдмунда — своего лучшего друга и самого необыкновенного человека в жизни, который, даже поддавшись, выиграл: ещё один аспект, в котором он был лучше Каспиана. Сколько ещё талантов обнаружится у Эда?
— Извини, — поспешно бросил Каспиан.
— Извиняешься перед врагом? — Эдмунд издевательски усмехнулся. — Хотя, впрочем, неважно, ведь ты, отважный оруженосец, проявил себя наилучшим образом, — судя по всему, Эд уже вжился во вторую свою роль — правителя, который должен по достоинству оценить подвиг Каспиана. — Твои честь и доблесть заслуживают награды.
— Благодарю, Ваше Величество, — подыграл Каспиан. Он склонил голову: властные интонации Эдмунда просто не оставляли ему выбора.
— За это я посвящу тебя в рыцари, — Эдмунд изображал короля очень убедительно. — Опустись же на колено, отважный оруженосец.
Каспиан послушно сделал, что ему велели; происходящее отчего-то не казалось ему игрой, хотя посвящение проходило совсем не так, как на самом деле должно было согласно рыцарским традициям. Но Эдмунд так гармонично смотрелся в роли короля, что не подчиниться ему казалось Каспиану преступлением. Взгляд, черты лица, манера поведения — Эд действительно смахивал на члена какой-нибудь правящей династии, и сейчас Каспиан заметил это впервые.
— Я, король Эдмунд… — начал Эд и тут же запнулся, задумавшись.
— Что-то не так? — шёпотом спросил Каспиан «вне игры».
— Прозвище, — Эдмунд поморщился. — Мы забыли о самом главном. У королей обычно есть какие-нибудь прозвища, вроде Храброго или Мудрого. А мне какой взять? Может, Великолепный? — Эдмунд задумчиво коснулся пальцами подбородка.
— Справедливый, — вдруг выпалил Каспиан. Он не знал, почему, но при взгляде на Эдмунда у него в голове появилось исключительно это прилагательное. По крайней мере, оно выглядело не так дёшево, как Великолепный — вот это прозвище с Эдом не вязалось совершенно, звучало слишком пафосно и совсем не соответствовало простому (за пределами этой игры) характеру своего потенциального владельца.
— Справедливый? — повторил Эдмунд, будто пробуя слово на вкус, и, судя по всему, он остался доволен. — А что, неплохо! Так вот… — карие глаза вновь величественно заблестели. — Я, Эдмунд Справедливый, великий король Англии из славной династии Певенси, именем меча посвящаю тебя, отважный оруженосец Каспиан, в рыцари, — как и полагалось при такой церемонии, Эдмунд поднял свою ветку и коснулся ей сперва плеч, а потом головы коленопреклоненного Каспиана. — Отныне ты обязуешься верой и правдой служить своей стране…
Каспиан не слушал — торжественные слова Эдмунда, которых тот явно нахватался из легенд, терялись, не задерживаясь в голове. Всё его сознание было приковано к самому Эду — Каспиан вдруг представил, как органично тот бы выглядел в доспехах или королевской мантии, а ещё, разумеется, в короне. Но не в такой тяжёлой и золотой, от которой голову кренит набок — нет, Каспиан, кажется, в один миг отчётливо увидел, как в тёмных волосах Эдмунда сверкнула серебряная корона, украшенная листьями какого-то дерева… Эдмунд легко представлялся королём, мудрым и рассудительным правителем, который мог бы приносить своей стране победу за победой, которого любил бы народ… Каспиан сам удивлялся своим мыслям: при всей своей богатой фантазии он никогда не воображал себя героем любимых легенд, а вот Эдмунд легко в них вписался, да настолько, что Каспиан, кажется, выпал из реальности ровно до того мига, как услышал голос:
— Эй, ты чего завис? — Эдмунд щёлкнул пальцами перед носом у Каспиана, выводя того из транса.
— Тебя слушал, — ну не мог же Каспиан, в конце концов, ответить, что был занят любованием Эдом?
— Так я уже минуту как закончил, — Эдмунд звонко рассмеялся. — Давай приноси клятву, а то на ужин опоздаем.
— Клянусь преданно воевать под вашими знамёнами, Ваше Величество, пока смерть не настигнет меня, — Каспиан выпалил, что попало — сил придумывать более весомую клятву у него не осталось, зато он обнаружил, что произнёс всё вышесказанное искренне. Будь Эдмунд и впрямь королём, он бы сделал то же самое: принёс бы ему присягу, особо не задумываясь.
Потому что, даже когда они, окончив игру и избавившись от улик, отправились в столовую, величественный блеск в карих глазах Эдмунда никуда не пропал, и до отбоя Каспиану ещё не раз чудилась серебряная корона в спутанных волосах.
========== 3. ==========
— Ты похож на бродячего художника, — сообщил Эдмунд, обезоруживающе улыбаясь.
— Выгляжу так же потрёпанно? — Каспиан вскинул бровь, не отрываясь от работы. Карандаш с тихим шелестом скользил по бумаге.
— Нет. Так же одухотворённо, — Эдмунд покачал головой и посмотрел в окно. — Знаешь, когда мама ещё была жива, она часто водила нас прогуляться в один местный парк. Там как раз собирались уличные художники, и мы остановились, чтобы понаблюдать за работой. Я никогда не забуду, как светились их глаза, хотя они не рисовали ничего необычного — большинство просто срисовывало парковые пейзажи. Но они получали такое наслаждение от работы… Это заметно.
Каспиан усмехнулся, но не ответил: он, в отличие от людей из рассказа Эдмунда, художником вовсе не был. Иногда ему просто нравилось брать бумагу, карандаш, и делать какие-то случайные и не особо талантливые наброски просто для себя. Это занятие успокаивало. Обычно Каспиан рисовал мечи, щиты и прочую рыцарскую атрибутику, но сегодня замахнулся на портрет. Если учесть, что Каспиана этому никто не обучал, получалось даже вполне себе сносно — на бумаге уже начинали чётко виднеться черты какого-то юноши. Каспиан и сам не знал, кого конкретно рисовал: человек на бумаге выглядел чужим, но в образе невесомо проглядывалось сходство с кем-то знакомым. Интересно, с кем?
