В коридор пробивался солнечный свет: крыша отчасти обвалилась, а окна уже не отражали робкие лучи. Каспиан медленно двинулся вперёд, и с каждым шагом ему было всё сложнее представить, что когда-то в этих стенах звучали весёлый смех и громкие голоса. Казалось, что в эти заброшенные руины никогда не забредали люди, и Каспиан первый, кто посмел войти сюда, осквернив трагический покой этого места. Сложно было поверить, что буквально на соседней улице кипит жизнь — здесь Каспиан ощущал себя как в изолированной от всего мира капсуле.

Он заглянул в одну из комнат и сразу понял, что попал в аудиторию. Правда, выглядела она соответствующе: поломанные парты, пыль и куски стен на полу, от учительской кафедры и вовсе остались одни деревянные обрубки… Каспиан прошёл дальше и вдруг замер: на полу рядом с одной из парт валялась сумка — обычная сумка для книг и тетрадей, с которой ученики ходят в школы и колледжи. Он присел и взял её в руки. Чудно, что она уцелела под огнём, но в ней, кажется, ещё даже что-то находилось. Каспиан чувствовал себя неловко, — в конце концов, это были чужие вещи — но он открыл сумку и вынул оттуда потрёпанный учебник, судя по всему, по основам медицины. И, держа в руках эту книжку, Каспиан вдруг осознал.

Человека, которому принадлежали эти вещи, больше нет. Он никогда уже не сядет за свою любимую парту, не будет шептаться с товарищем на скучной паре, не откроет старую, возможно, подаренную мамой много лет назад сумку и не углубится в учебник, постигая азы будущей профессии. Он никогда не окончит колледж и не пойдёт работать в местный госпиталь, никогда не спасёт ничью жизнь.

И этим человеком, погибшим под гром взрывов, мог оказаться Эдмунд.

Он был всего лишь на год младше Каспиана, а значит, не прошёл и трети уготованного ему пути. У него могло случиться столько радостных моментов, но судьба распорядилась иначе, по щелчку пальцев прервав невинную жизнь. Эдмунд переживал за Каспиана, не хотел отпускать его на войну, боялся, что тот не вернётся живым… Что же, сейчас Каспиан, а не Эдмунд сидит среди руин и оплакивает самое дорогое, что у него было.

Было. Применять это слово к Эдмунду Каспиану удавалось с трудом, но он понимал: пора отринуть пустые надежды. Его Эда уже нет в живых, и подтверждение этому — разрушенное здание, в котором он находился. Тот старик выразился чётко и ясно: все студенты колледжа погибли, исключений нет. И Эдмунд…

Чёрт возьми.

Только теперь Каспиан смог принять эту мысль, и она отзывалась спазмом в грудной клетке, не позволяющим сделать даже один судорожный вдох. Он упал коленями на пол; ему в ногу тут же вонзился какой-то осколок, но он не обращал на это внимание: боль, разрывающая его изнутри, не шла в сравнение с физическим раздражением. Наверное, это была агония — по крайней мере, Каспиан чувствовал себя именно так, словно бы его жизнь вот-вот окончится в смертельных муках. Он несколько лет подвергал себя опасности, защищал страну, но погиб именно Эдмунд, оставшийся вдалеке от передовой. А если бы Каспиан не бросил его здесь, что бы изменилось?

Он не знал, сколько просидел тут, но когда Каспиан очнулся, он впервые был готов проклинать судьбу за то, что в который раз оставила его в живых.

========== 7. ==========

Шагая по до боли знакомой улице, Каспиан в который раз отмечал, какой уродливый шрам оставила городу война.

Нет, за полгода Лондон слегка приосанился: на улицах не валялись осколки и обломки, некоторые дома были отреставрированы, да так, что и не скажешь, что когда-то их почти сравняли с землёй бомбы. Но всё же по большей части столица Британии выглядела, как осиротевший ребёнок, и это не могло не удручать. Казалось, что весь город пропитался безысходностью и мраком, и эти угнетающие чувства нескоро выветрятся с разгромленных улиц.

Каспиан подошёл к медицинскому колледжу, как к гильотине: он бывал здесь десятки раз, но всё никак не привык к безжизненности этого места. Это было одно из тех зданий, которых не коснулись реставрационные работы: правительство бросило силы на заводы и мануфактуры, а образование — кто вообще думал о нём в полупустом Лондоне? За полгода, что прошли после возвращения Каспиана с войны, вокруг колледжа натянули красную ленту, и на этом изменения окончились. Впрочем, подобное не являлось для Каспиана преградой.

В который раз он оказался внутри мёртвого дома, ставшего последним пристанищем для сотни (а может, и больше) несчастных, так не вовремя покинувших этот мир душ. Каспиан знал, что студентов, чьи останки были обнаружены после бомбёжки, похоронили в братской могиле на окраине Хайгейтского кладбища, но так и не нашёл в себе силы хоть раз туда съездить. Вместо этого он снова и снова приходил на руины колледжа, бродил по пустым кабинетам, а иногда поднимался на второй этаж по практически разрушенной лестнице. Каспиан буквально чувствовал, как атмосфера смерти давит ему на плечи; такого с ним не было даже на войне.

Эти полгода Каспиан провёл, словно в бреду: он устроился на одну из мануфактур, чтобы хоть как-то отвлечься от боли с помощью тяжёлой работы, но это его не спасало. Раз в неделю-две он выкраивал время и приходил сюда, в место, где оборвались не только жизни студентов, но и его собственная вместе с ними. Смириться с тем, что Эдмунда больше нет, у Каспиана не получалось: каждый раз, когда он пытался внушить себе это, горечь безысходности накатывала с новой силой, заставляя чуть ли не кричать от несправедливости. Каспиан дрожал, мучился, бился в агонии, но неизменно возвращался сюда, в пристанище брошенных душ. Ему казалось, что именно здесь он сможет получить своё искупление. Тщетно: трагическая страница не желала переворачиваться, а образ Эдмунда преследовал его в каждом болезненном сне.

Находясь в трансе, Каспиан подошёл к лестнице. Второй этаж был практически развален, но начало коридора и пара первых аудиторий частично уцелели. Каспиан порой поднимался туда, и сейчас совершил это тоже. Те же осколки и обломки, отравляющие душу безмолвные стенания невидимых призраков — Каспиан шёл дальше и дальше, надеясь, что однажды это всё будет не зря. Он проводил здесь долгие часы, сидя на коленях в одном из помещений, но момент, которого он так желал, всё не спешил случаться.

Но этот раз был особенным хотя бы потому, что когда Каспиан шагнул в коридор второго этажа, он понял, что находится здесь не один.

Каспиан чертовски привык к тому, что это место всегда было пустынным и безжизненным, так что присутствие кого-то ещё чувствовалось сразу же, как что-то непонятное и чужеродное. Каспиан не сразу заметил явно не свои следы на грязном полу, но ощутил странный дисбаланс в до ужаса знакомой атмосфере. Он прижался к стене и медленно подкрался к аудитории с выбитой дверью, стараясь не шуметь и не выдавать себя. Это было не то место и не то время, когда он желал, чтобы его увидели. Не дыша, Каспиан осторожно заглянул в помещение, и тут же отпрянул, позабыв про скрытность.

Потому что на подоконнике перед выбитым окном сидел Эдмунд.

В том, что это именно он, у Каспиана сомнений не было: этого мальчишку он узнал бы из тысячи, с закрытыми глазами, исключительно по наитию. Вот только он помнил, сколько раз Эдмунд являлся к нему в издевательских видениях, поэтому был уверен: сейчас он тоже находится в бреду, а измученное сознание подкидывает ему то, о чём он так мечтал. Именно поэтому Каспиан боялся выглянуть снова: страх, что иллюзия развеется, пересилил желание жить реальностью.

Но его громкое отступление не могло остаться незамеченным.

— Кто здесь? — звонкий голос Эдмунда, казалось, наполнил пустые коридоры жизнью. Даже теперь Каспиану было непросто поверить, что это не мираж: в видениях Эдмунд тоже часто разговаривал с ним. За прожитые вместе годы Каспиан запомнил каждую ноту и интонацию в тембре Эдмунда, так что его сознание вполне могло воспроизвести их снова. — Здесь кто-нибудь есть? — снова требовательно спросил Эдмунд, и Каспиан понял: скрываться он больше не может. Он выйдет: если это окажется очередное издевательство разума, он примет это, а если нет…