– И? – одними губами спросил Четвертый.

Староста передернул плечами.

– В этом месяце очередь Додоново. Жребий пал на моего младшего сына и дочь Васьки Никифорова. Вон он, Васька-то, – староста кивнул в сторону уже невменяемого мужика. – Боль внутри водкой заливает, заглушить надеется. Только водка в таких случаях не помощник, я это давно знаю.

Все помолчали. Потом Четвертый, не выдержав, высказался:

– Юрий, вы меня, конечно, простите, но я этого не понимаю. Вы ведь бывалый сильный человек, и вас таких много. Да если бы все поселения разом поднялись, вы бы его просто на клочки разорвали, ничего бы он не сделал. Почему вы такие покорные? Почему сами детей отдаете? Почему ведете себя не как рабы даже, а как скот?

Юноша говорил очень горячо, но ожидаемого впечатления его речь не произвела. Разве что юный Драк согласно мотнул головой, увенчанной рогами.

Остальные демоны лишь улыбнулись – и улыбнулись обидно, так хмыкают взрослые, слушая пафосную речь ребенка.

– Потому, что раньше мы платили гораздо большую цену, вот почему, – невозмутимо ответил Юрий. – Сейчас каждое село теряет двух детей в год, а до того, как Никто навел порядок, их погибало больше десятка. Это только детей. Взрослых – гораздо больше. Сейчас я знаю, что завтра мы отдадим мальчика с девочкой и будем год жить спокойно. А когда по округе гуляли банды, мы каждый день ждали налета. Да что каждый день? Каждый час, каждую минуту ждали, что караульный на вышке начнет бить в рельсу – и ты побежишь прятать детей в погреб, гадая – кого смерть возьмет в уплату сегодня. Вымораживает не смерть, монах – вымораживает каждодневное ожидание смерти. Ты сейчас сморозил глупость, но не потому, что ты неумен – ты просто слишком молод. Ты еще просто не успел узнать некоторые страшные истины. Много лет тебя прикрывали взрослые, а сам ты живешь взрослую жизнь слишком недолго. Судьба еще не успела выдубить твою шкуру и обстучать твое сердце, как кусок мяса для жарки. Извини, я просто много выпил, поэтому, наверное, говорю красиво. Меня всегда по пьянке на пафос прибивает.

– Лучше бы тебя на щедрость пробивало, – буркнул Жир.

– Ты сейчас о чем? – в голосе старосты послышался металл.

– Жадничать не надо, – сварливо заявил Жир. – Ты ведь не бедный человек, Юрий? Когда я сожрал у тебя припасов на ползимы обычной семье, ты только весело смеялся.

– Я не нищий, – кивнул головой староста. – У меня есть кое-что за душой. И что?

– А то! – буркнул свин. – За сто золотых можно купить мальчика, добавь еще пятьдесят – и хватит на девочку. В мире куча бедняков, которые будут только рады ценой одного ребенка спасти от голодной смерти остальных.

Староста хмыкнул:

– Если бы все было так просто, демон… Ему нужны не дети, ему нужны наши дети, Жир. Понимаешь? Наши. Он хозяин. Он настоящий хозяин, демон, поэтому о своем хозяйстве он знает все. Он никогда не показывается на люди, но он часто ходит по поселку, перекинувшись в ветер. Как только налетает порыв ветра, насыщенный ароматом, мы знаем, что это явился он – господин Никто. Он прекрасно знает все, что происходит у нас в деревне – и не только в нашей. Он знает даже день рождения каждого из нас, и принимает в жертву только наших детей. Ему не нужны чужие. Это не оброк. Это жертвоприношение. Это символ того, что он – Хозяин, что для нас он выше, чем собственные дети. Я был бы готов потратить не то что сто, а несколько тысяч золотых для того, чтобы найти мальчика, неотличимого от моего Миши. Но это невозможно.

Староста махнул рукой, налил себе полный стакан самогона и выпил его залпом, как воду.

– Ладно, – не закусывая, сказал он. – В конце концов, у меня есть и другие дети. Как ты там сказал, свинья? «Ценой одного ребенка спасти остальных»? Иногда это приходится делать не только нищим.

Он повернулся и пошел проводить уходящих гостей. Шел ровно, без малейших признаков опьянения.

– Зачем он это все нам рассказал? – ошарашено спросил Четвертый.

– Кто знает? – пожал плечами Псих. – Может, просто человеку излиться надо было, чтобы горе сердце не порвало. А может, судьба его послала для того, чтобы ты не забывал – в каком мире мы живем и для чего идем на запад.

– Куда идем мы! – неожиданно крикнул Тот.

А Псих задумчиво добавил:

– Но скорее всего, дело в другом…

Он отвернулся от Четвертого и крикнул:

– Юр!

Староста как раз закрыл калитку за последними уходящими гостями. За столами остались только паломники, да лицом в тарелке спал упившийся до положения риз Васька Никифоров.

– Чего тебе? – спросил подошедший староста.

– Ты ведь не просто так мне это все рассказал, – Псих не спрашивал, он утверждал.

Староста помолчал, а потом признался:

– Нет, – и после паузы добавил. – Я же говорил, что много по свету походил. Я тебя сразу узнал. О тебе до сих пор много баек рассказывают, Псих, и если хотя бы половина из того, что говорят – правда…

Он не договорил, смешался и махнул рукой:

– Тем более – вас трое. Я ведь не пальцем деланый, вижу, кто что стоит, и понимаю, что по уровню я вам троим даже в пупок не дышу.

– А как же «при нем стало лучше, чем было до него»? – не удержался от шпильки Псих.

– А я от своих слов и не отказываюсь, – староста посмотрел прямо в глаза обезьяну и не отвел взгляд. – Все, что я говорил – чистая правда. Но одно дело – умом понимать, а другое – сердцем принять. Умом я все понимаю, что Мишкой я всех других детей выкуплю, но сердце принять не может. Рвется как пес с цепи и кровью сочится. Не хочу я его отдавать. Не хочу.

– Ну раз так, – вздохнул Псих, – тогда веди сына сюда. Посмотрим на него, может, и найдем где неотличимого мальчишку.

– Веди тогда сразу и девчонку, – неожиданно встрял в разговор Жир, и ответил на удивленный взгляд Психа. – Что вылупился? Вдвоем пойдем. Зато никто не скажет, что Жир обожрал людей на халяву. Долги отдавать надо. К тому же все равно у Тота «Превращение» не прокачено, он в девчонку не перекинется.

– А ты перекинешься? – с сомнением спросил Псих.

– Перекинусь, – уверенно сказал свинодемон. – У меня, конечно, не 72 превращения, как у тебя, а только 36, но там очень серьезные варианты есть. Я могу превратиться в гору, дерево, камень, в паршивого слона, в одержимого поносом буйвола и в брошенного женой толстяка. А уж в девчонку перекинуться мне как два пальца.

Он подумал и добавил:

– Об асфальт.

(где происходят жертвоприношение и похолодание)

пос. Додоново,

Железногорского сектора

Красноярской локации.

56°16′ с. ш. 93°26′ в. д.

Староста растолкал Психа и Жира еще до рассвета.

– Что, уже пора? – недовольно поинтересовался свин. – Что в такую рань-то?

– Пора уже, – извиняющимся тоном сказал Юрий. – Подношения должны быть на месте к рассвету. Свинья с бараном и самогонка уже там. Пора и нам.

– Превращайся уже, Дурень, – посоветовал, зевая, Псих. – Раньше начнем, раньше закончим.

Сам обезьян тут же щелкнул пальцами и превратился в маленького мальчишку лет семи.

– Ну не тяни уже, Жир, – детским фальцетом крикнул он. – Время.

Свиноид хрюкнул и мгновенно обернулся милой принаряженной девочкой.

– Все, доволен? – спросила малюточка басом.

– Голос, Жир! – предупреждающе крикнул Псих.

Девочка принялась щелкать пальцами, на секунду даже вновь стала свиноидом, но в итоге, потупившись, призналась все тем же трудным иерихонским баритоном:

– Не могу голос. Уровня умения не хватает.

– Блин, – выругался обезьян. – Тогда просто молчи, глазки в пол потупив. Я сам буду разговор вести. Пошли, опаздываем уже.

Выйдя на улицу, он поежился:

– Холод собачий!

– Так зима уже практически, – пожал плечами староста. – давно уже заморозки не только ночью, но и днем. Не сегодня-завтра река станет.