Когда он закончил говорить, все с удивлением посмотрели на него. Кроме Эльчина, который знал, что его друг помнит наизусть почти всё, что они изучали.

– Скажи тогда, – обратился к Марату Закир, – кто до этого владел этой землёй?

– Османская империя, – спокойно ответил Марат, – но она не смогла удержать земли из-за растущего пантюркизма. Арабы устроили восстание на своих землях и, поверив, опять же, англичанам, стали потихоньку обретать независимость. Но англичане и их обманули, преследуя лишь свои интересы, но… – он развёл руками, – это уже другая история…

– Стоп-стоп! – перебил его Аскер. – Ты же как историк должен понимать, что большая часть ныне существующих стран образована на завоёванных землях…

– Согласен, – кивнул Марат, – но есть также разница между дикими временами тысячелетней давности и цивилизованным нашим временем, плюс, конечно, имеет место быть вопрос о том, что евреи пришли бы, например… в Польшу или, скажем, в Таиланд и сказали бы, что это их земля… Тут же было не так! Тут исторически их земля, которую англичане просто отдали бедным кочевникам-арабам, а те, пожив там 20 лет, решили, что это принадлежит им! Вот и всё! Это неправильно и нелогично. Теперь куча терактов, взятие заложников, взрывы… И палестинцы не смогут жить спокойно: у них и истории как таковой нет, но тем не менее они уверены, что это их земля, а евреи пришли и отобрали… Тут можно палестинцев тоже понять, им как будто подарили вещь, которая на самом деле была чужой. Пришёл её хозяин и говорит: «Верните, это же моё!», но палестинцы не верят, они отвечают: «Это наше! Нам подарили, а вас тут тогда не было!»…

– А где они были? – воскликнул Закир. – Что раньше не пришли?

– В концлагерях фашистов! – парировал Марат. – Им не до земли было, их истребляли…

Повисла тишина. Никто не хотел вступать в спор с Маратом, понимая, насколько большим багажом знаний он владеет. Смельчак всё же нашёлся. Один из братьев Эльчина, проанализировав сказанное, важно спросил:

– Всё равно… это бред! Столько времени прошло… Османская империя несколько столетий владела этой… Палестиной… Например, Стамбул, все давно знают, что это Турция… Но раньше это же был Константинополь! Принадлежал Византии… И что теперь? Его надо отдать?

– Кому? – спросил Марат, с трудом сдерживая смех. – Византийцам? Я сомневаюсь что они придут за ним!

Все засмеялись, подставив парня, который попал под удар, отведя тем самым нападение Марата и немного разрядив обстановку. Сказавший глупость брат Эльчина, покраснев от стыда, нервно улыбнулся.

Марат немного чувствовал опьянение от коньяка, потому так смело парировал, но при всём своём уме, он не осознавал, что у старшего поколения азербайджанцев в данный момент все эти примеры невольно напоминали о Карабахе. Просто ввиду своего воспитания и того, что Марат был их гостем, эта тема тактично не затрагивалась.

Всё же Закир, который не мог успокоиться, задал вопрос, который был в принципе запрещён в обществе, где присутствовали армяне вместе с азербайджанцами:

– А про Карабах ты так же думаешь? Что это земля армян?

Мгновенно повисла тишина. Его слова, как будто град камней, упали на головы присутствующих. Марат напрягся как струна. За все годы дружбы с Эльчином они ни разу не говорили об этом. А тут незнакомый человек задал такой вопрос. У Марата на лбу выступили капельки пота. Он хотел в этот момент испариться отсюда или же ответить на любой другой вопрос, но только не на этот.

Все ждали, выхода не было. Армянин быстро прокручивал в голове возможные варианты развития событий, понимая, что рядом с ним сидит его друг, и он находится в его доме. Отвечать то, что думаешь, или спорить сейчас – все варианты были бы неверными. Марат посмотрел на Эльчина. Тот молча сидел, опустив глаза. Марат знал, что сейчас чувствовал его друг и как ему было не по себе.

– Вы знаете… – начал Марат, к своему удивлению, голос его срывался. Он сделал вдох и продолжил: – Самый близкий мой друг… Эльчин! Я родился и вырос в Москве, и хотя моя историческая родина Карабах всё же родной мой город Москва… Я думаю, что по этому поводу будет неправильным высказывать своё мнение или позицию в политическом смысле… Потому что нам ближе и дороже наши жизненные позиции, а она у меня такова, что у меня есть друг и неважно, какой он или я национальности… Мы просто друзья, я уверен, что на всю жизнь, – он взял в руки свой стакан, – и, если вы позволите, как старший, я скажу тост за нашу дружбу и за то, что никакие политические и исторические факты не смогут помешать нашей дружбе! Мы никогда не касаемся темы Карабаха, потому что мы друзья, несмотря ни на что!

Он поднял свой бокал, Эльчин с благодарностью посмотрел на друга. Они чокнулись бокалами друг с другом, затем со всеми присутствующими. Обстановка была разряжена, напряжение снято. Аскер тактично перевёл разговор на другие темы. И все с радостью его поддержали. Но Марат чувствовал, как Закир пару раз взглянул на него. На третий раз он поймал этот взгляд. Это был один из самых страшных моментов в его жизни. Глаза Закира впивались в него, словно два холодных металлических кинжала, которые хотели вырезать ему сердце. Это не был взгляд убийцы, маньяка, злодея… Нет! Это было что-то другое… необъяснимое, но оно чувствовалось на генетическом уровне… Какая-то далёкая связь ужаса и смерти… Марат чувствовал это, и у него всё холодело внутри. В этом взгляде даже не было ненависти… Просто эти глаза хотели его убить. Не хотели! Считали своим долгом! Были обязаны! И не просто убить… Уничтожить, жестоко, утопить в собственной крови… Марат это понимал. И это был первый раз, когда он почувствовал себя армянином и ему стали слышны крики и плач женщин и детей. Все истории о войне, рассказанные ему в Степанакерте, думая, что его, коренного москвича, это не коснётся никогда, рано или поздно, но в его жизни сыграют какую-то важную роль. Марат осознал в тот день, что, пока живы такие люди, как этот Закир, ему не будет жизни на земле. Они не дадут им дышать. И варианта тут только два: либо ты его, либо он тебя! Но Марат не был жестоким и не привык к конфликтам. От этого и становилось страшно. Запах смерти… далёкий… пока ещё едва различимый… но во взгляде этого азербайджанца он был… запах именно своей смерти… настолько сильно этот человек сейчас хотел его убить, что Марат его почуял…

Марат зашёл домой около 23 часов. Он приехал на такси, уйдя со дня рождения на дружеской ноте. Но то, что творилось в его душе, не видел никто. Его захлестнула волна разных, незнакомых ранее ему чувств. Парень не мог объяснить это, но тревожные мысли отозвались в его организме на физическом уровне. У него жутко крутило желудок и пересохло во рту. За столом Марат выпил не более 150 граммов коньяка и, когда оказался дома, был уже полностью трезвый, не чувствуя даже маленькой доли опьянения.

Марат побежал в туалет, где его вырвало. Резкая боль в животе и какое-то неприятное чувство не давали ему покоя. Перед глазами постоянно мелькал жуткий взгляд Закира, в ушах звенела фраза, сказанная его голосом: «А про Карабах ты также думаешь? Что это земля армян?». И последние слова отдавались эхом в паре с холодным взглядом… «Что это земля армян?»…

Умывшись, Марат вышел из ванной комнаты и столкнулся с отцом, который ждал его. Ашот, высокий худой мужчина, этакий Марат в будущем, с умным взглядом уставших глаз и носом с горбинкой, смотрел на сына.

– Что случилось? – спросил он.

– Папа… – переводя дыхание произнёс Марат. – Я сам не знаю… мне что-то… как-то… там такой разговор…

– Иди за мной! – скомандовал отец, и они зашли в кухню.

Марат сел на стул, Ашот в это время достал турку и, закинув в неё две полные ложки кофе и налив воды, поставил на плиту. Повернувшись к сыну, отец вытащил из кармана пачку армянских сигарет «Ахтамар», вытащил одну и после того, как прикурил её, сказал:

– Рассказывай!

Марат взахлёб поведал отцу всё, что произошло на вечере, не упустив ни одной детали. Он подробно описал Закира, Аскера и всех остальных присутствующих, не забыв передать каждое сказанное ими слово.