Ещё их когда-то называли чудаками и дурачками. Как, например, всемирно известный Иван-дурак. Он хоть и был далеко не глупым парнем, остался в памяти людской исключительно простаком с распахнутой душой, у которого напрочь были атрофированы стяжательские побуждения и карьерные амбиции. Ну, а если иногда и хотел жениться на принцессе, то только по большой любви. А обжёгшись, всегда возвращался к красавице-простушке.
Таких людей жалели, им сочувствовали, их использовали, на них ездили, а потом, устыдившись, рассказывали о них своим потомкам, вознося и расхваливая. А с течением лет эти рассказы обросли выдуманными подробностями, превратившись в мифы, легенды, сказки, былины.
Я положил красивую подарочную авторучку на тетрадь и выпрямил пальцы правой руки.
– Ну и кому нужны твои жидкие философские сопли? – спросил я у себя, с тоской посмотрев сквозь окно в вечернее небо. – Кому всё это надо? Кто это станет читать? Такое не хотят даже слушать. Людям нужны власть, слава, деньги, секс и зрелища. Люди, добившиеся первых трёх жизненных благ, всем остальным предоставляют последние два. Требуя взамен лишь послушания и подчинения. И все довольны. А сопли у тебя или крик души, это только твоё личное дело.
Я хладнокровно вырвал исписанные листы, скомкал их в плотный шар и зажал в левой руке, приготовившись к броску.
– А, вот, интересно, – безразлично сказал, прицеливаясь. – Кем приходится муза плодовитым писателям? Женой? Любовницей? Сожительницей? А писательницам? И кто вообще за этим ветреным и легкомысленным образом скрывается?
И рукописный шар полетел в ведро для творческих отходов, специально поставленное у стенки возле входной двери, метрах в четырёх от меня и моего стола. Бросок на три очка получился удачным. Сжатые мысли, не соприкоснувшись с обручем, упали на дно ведра, где им самое место. Жалости в тот момент я не испытывал.
– Бросаешь ты, товарищ, гораздо лучше, чем пишешь, – ухмыльнувшись, констатировал я печальный, но очевидный факт.
И прошёлся взглядом по столу, чтобы убедиться в закономерности факта, а не в его случайности. Опытный образец быстро был найден. Я плотоядно посмотрел на подарочную авторучку, и она тут же отправилась прежним маршрутом. Второй бросок получился менее точным, но более эффектным. Эксклюзив со всей своей чернильной дури шмякнулся о стенку и отдельными частями упал на собственную работу.
– Плевать, – вместо эпитафии сказал я, ничуть не расстроившись. – Оно, может, и к лучшему. Ручка-то, по всей нечистой видимости, была с наговором?! Что я ею создал? Хоть один шедевр написал? Ага! Кукиш с маслом! Значит, точно – заколдована! А какая сволочь мне её подарила? Друзья такой ерунды никогда не дарят. У них свои представления о красоте и полезности. И не жена. Она либо сама знает, что мне необходимо в бытовом плане, либо спрашивает, что мне хотелось бы иметь в подарок. Этого я не просил, а Женевьева без просьбы такое не купит. Тогда кто? Может вы знаете, Владимиры Семёновичи? Или помните?
Я строго посмотрел на стоявшие по углам стола фотографии Высоцкого и Короткевича. Не дождавшись ответа, перевёл взор, ставший сразу нежным, не третью фотографию, стоявшую посередине, на которой была изображена семейная пара с маленькой девочкой в центре. Это было лет семь назад. В то время я считал себя ещё журналистом, способным изменить мир. Самоуверенная, наивная, глупая молодость.
Я встал, подошёл к окну и открыл верхнюю створку. Прохладный воздух ударил в лицо, остудив негодующий творческий темперамент. Передо мной открылась чудная картина. Майский вечер был безоблачен, звёздное небо казалось огромным шоколадным тортом, напичканным многочисленными свечками, среди которых красовалась насыщенная белым кремом Луна.
ГЛАВА 8
Красота неземная! И неудивительно, что ещё древние люди, если на мгновение поверить историкам и антропологам, знающим даже то, чего никогда не было, поднимали к небу лохматые головы с узкими лбами и с массивными отвисшими челюстями, тыкали вверх волосатыми передними конечностями и с ужасом и восхищением наблюдали необъяснимое чудо, теперь обыденно именуемое космосом.
И они были правы. Зрелище действительно завораживающее и, может быть, мистически пугающее. Даже для современного человека, если он хоть немного в душе романтик и фантазёр, поэт и эстет. Даже если он не сильно сведущ в космогонии и космологии.
Но как раз в этом, может быть, и заключена вся суть, вся прелесть. Восторг дилетанта всегда более эмоционален, более непосредственен, более глубок. Он насыщен всей палитрой душевных красок, в отличие от холодного и проницательного взгляда профессионала. Который, в своей беспристрастности и наглой самоуверенности, разглядывает ночной небесный свод, будто егерь обходит территорию с подвластным ему ареалом обитания флоры и фауны.
И, наверное, именно звёздный дилетант, благодаря своей малограмотности, но огромному воодушевлению, именуемому вдохновением, создаёт гениальные и бессмертные стихи о величии космоса, о тайне и мудрости мироздания и о смысле человеческого бытия в нём.
Я не скажу, что я астрономический дилетант, но теория и практика, это две большие разницы. В теории о космосе знаю много, а вот практическая сторона этого вопроса под большим… огромным вопросом.
Я приблизился поближе к открытой форточке, глубоко вдохнул звёздно-лунного света, щедро струившегося с небес, и, в доказательство самому себе о не полной своей практической беспомощности, без труда нашёл пояс Ориона и обе Медведицы. А ещё с погрешностью в 50 процентов выделил у Медведиц их сиятельных лидеров – Полярную звезду и Мицар.
И тут я услышал голоса. Нет, не из космоса. Пусть личность я и творческая, тонко чувствующая вибрации добра и зла, но, к счастью, слишком психически уравновешенная, чтобы инопланетный разум пожелал вступить со мной в тесный контакт. Я субстанция возвышенная, но земная. Однако, не приземлённая. А вот голоса были не только земные, но и приземлённые.
Беседу вели двое мужчин. И она, беседа, судя по интонациям и отдельным фразам, принимала острый конфликтный характер. И вот в этих речевых обрывках, к немалому моему удивлению, явно слышалась звёздная мелодия.
Значит, не перевелись романтики на земле нашей горемычной! И ведь что удивительно! Бедный человек гораздо чаще поднимает глаза к небу, нежели богатый. Тот всё больше смотрит вперёд, иногда оглядываясь вокруг. Каждому своё. Молодёжь если и наблюдает звёзды, то через смартфон или компьютер.
По мере приближения спорящих, речь становилась громче и отчётливей.
– Толян, ты лучше посмотри, сколько на небе звездей! – в восторге сказал высокий звонкий голос, а потом тише таинственно добавил. – И полнолуние.
Толян, обладающий низким и сиплым голосом, видимо, не был настроен столь романтично, потому что вежливо возразил:
– Витёк, во-первых, не звездей, а звездов. Во-вторых, Витюша, от главного базара не уходи. А то ведь я могу так звездануть в лоб, что луна в шнифтах вмиг погаснет. Наступит тьма египетская.
Товарищ осознал опасность психологического ухода от реальности, но от романтического взгляда на жизнь не отказался:
– А я чо?! Я ни чо! Счас зайдём в У дома» и возьмём ещё пузырь. Тоже мне проблема?! Ты лучше глянь туда – красота-то какая!
После обнадёживающего предложения, Толян сразу стал гуманистом и взглянул на небесный мир другими глазами. Правда, без отрыва от этого мира.
– Точно, – сказал он, мимоходом глянув вверх. – Звёзды, полнолуние… как в кино: ночь вампиров. Счас повыползают, паразиты, из своих гробов и начнут кровушку народную пить.
Романтик здраво возразил:
– Не, Толя, кровушку народную пьют другие вампиры. Они спят не в гробах, а в роскошных постелях, которые стоят в шикарных особняках. И кровь пьют не по ночам, а из отдельных кабинетов или из залов заседаний в течение рабочего дня.
Толя согласился, только зло добавил:
– Точно! Мироеды! Их бы за яйца, да на Луну. Там бы лунатики им быстро мозг вправили!
