За пять лет опалы Бонковский отдалился от Никифороса, тем более что тот продал свою лавку в Каракёе и вернулся на родной Мингер.

Теперь же, стоя на площади Хрисополитиссы перед роскошной витриной огромной аптеки с вывеской «Nikiforos Ludemis – Pharmacien»[50], Бонковский-паша порадовался за старого друга. На самом видном месте в витрине красовалась феска с изображенной на ней розой, которую Бонковский помнил еще по Стамбулу, – Никифорос выставлял ее в витрине в качестве опознавательного знака, чтобы его аптеку могли найти неграмотные обладатели рецептов. Вокруг были расставлены изящные бутылочки и баночки со средствами на основе розовой воды Никифороса, рыбьим жиром, камфарой, глицерином и послабляющей минеральной водой источника Гунияди-Янос, разнообразные лекарства, в том числе заказанный в Германии аспирин, швейцарский шоколад, французские консервы и минеральная вода «Эвиан» и «Виттель», английские одеколоны Аткинсона и еще много товаров, доставленных из Афин. Словом, выглядела витрина нарядно и красочно.

Хозяин аптеки, приметив двух особенных посетителей, восхищенно рассматривающих витрину, вышел на улицу, пригласил гостей войти, усадил их (все это время стараясь не подходить к ним слишком близко) и велел помощнику подать кофе. И между старыми друзьями сразу завязалась оживленная беседа, словно с их последней встречи и не прошло столько лет. Обменявшись несколькими приятными воспоминаниями, они наконец перешли к делу.

– Губернатор Сами-паша сказал, что вы не хотели со мной встречаться, так ли это? – уточнил Бонковский-паша.

– Господин губернатор меня недолюбливает.

– Я ведь давно уже не имею никакого отношения к концессии, много лет назад пожалованной нам его величеством.

– А вот оцените-ка продукцию компании, которую мы с вами вместе когда-то создали.

Первым делом Никифорос принес розовую воду в высоких изящных бутылочках, заказанных им в Стамбуле. Потом пришел черед крема для рук, мазей, разноцветного мыла с розовым ароматом и розовой эссенции во флаконах с распылителем.

– Мази нашей марки уступают в популярности только продукции Эдхема Пертева. В Стамбуле наш крем для рук пользуется большим спросом не только среди посетителей греческих аптек, но и у дам мусульманского вероисповедания.

О том, что говорилось в аптеке Никифороса во время этой встречи, мы знаем благодаря осведомителю Надзорного управления, который сидел в соседней комнате и позже записал все услышанное слово в слово. Похвастав коммерческими успехами в портовых городах Восточного Средиземноморья, Никифорос с гордостью открыл главную причину, по которой дарованная Абдул-Хамидом концессия принесла ему столько денег: разводившие розы мингерские крестьяне в большинстве своем предпочитали продавать урожай компании «Роза Мингера», то есть ему и его сыновьям. Еще в Стамбуле Никифорос женился на девушке-гречанке по имени Мариантис, тоже родом с Мингера, и она подарила ему двух сыновей. Старший, Тодорис, сейчас управлял фермой на севере острова, в деревне Пергало, а младший, Апостол, руководил афинским отделением компании.

– Это же просто замечательно: вы перерабатываете местное сырье, продаете его за пределами острова, а деньги приходят сюда, на Мингер! – оценил Бонковский-паша. – Отчего же губернатор вами недоволен?

– В горах вокруг Пергало бесчинствуют враждебные друг другу шайки греков и мусульман. Стычки, перестрелки, налеты… И когда греческий разбойник Павло, герой местных крестьян, заглядывает к нам на ферму и требует дани, мой сын не может ему отказать. Если откажет, ферма и трех дней не простоит – сожгут! А могут и убить кого-нибудь. Всем известно, что этому негодяю Павло нравится убивать османских чиновников, угонять девушек из мусульманских деревень – они, мол, на самом деле силой обращенные в ислам гречанки, – а если кто ему не угодит, может и глаза выколоть, уши отрезать.

– И губернатор не в силах изловить этого Павло?

– Его превосходительство, – тут аптекарь Никифорос подмигнул гостям и кивком указал на соседнюю комнату, давая понять, что разговор слушают, – поддерживает в борьбе против Павло бешеного шейха текке Теркапчилар, что находится в мусульманской деревне Небилер, неподалеку от Пергало, и его воспитанника, разбойника Мемо. Этот Мемо – головорез не хуже Павло, да к тому же фанатик. Покарал мусульманина, открывшего в Рамазан[51] свою харчевню!

– Боже мой! – воскликнул Бонковский-паша, с улыбкой взглянув на доктора Илиаса. – Что же сотворил Мемо?

– В городке Думанлы один повар открыл свою харчевню в обед. И Мемо, в назидание и устрашение местным жителям, отстегал его кучерским кнутом.

– И что же, мингерские мусульмане, чиновники, уважаемые семьи попустительствуют подобным бесчинствам?

– Какая разница? – равнодушно проговорил аптекарь. – Бывает, что и побранят его: негоже, мол, так поступать доброму мусульманину… Но этот Мемо им нужен как управа на Павло, а то, пока пришлют войска из Арказа, много времени пройдет. Губернатор только вот что делает: отмечает греческие деревни, где поддерживают разбойников, и просит, чтобы летом к острову подошли броненосцы «Махмудийе» и «Орханийе» и обстреляли эти деревни из пушек. К счастью, чаще всего корабли не приходят.

– Да, положение у вас и вправду затруднительное, – согласился Бонковский-паша. – Но ваша аптека, как я посмотрю, процветает!

– Лет тридцать – сорок назад в мире узнали о розовом мингерском мраморе, известном также как мингерский камень. Четверть века не падал на него спрос – вы наверняка об этом слышали. Наш мрамор грузили на корабли и везли продавать в Америку, в Германию. В восьмидесятые годы в городах, где холодные зимы, – в Чикаго, Гамбурге, Берлине – тротуары мостили камнем, добытым в наших горах, поскольку было известно, что он не обледеневает. В те времена торговля с Европой шла через Измир. За последние двадцать лет спрос на мингерский камень упал, а вот наши товары в Афинах покупают очень охотно. Греция нам помогает. Афинские, европейские дамы умащают свои ручки душистым розовым кремом, используют его, можно сказать, как дорогой парфюм. А между тем в Стамбуле розовая вода стоит гроши, ее можно купить в любой кондитерской. Я вижу, что концессия на ее производство вас по-прежнему не интересует. Стало быть, вы и вправду, как говорят, прибыли сюда, чтобы бороться с чумой.

– Зараза успела распространиться, потому что ее скрывали, – сказал Бонковский-паша.

– И вот-вот вспыхнет эпидемия – нежданная, как гибель крыс.

– Вам не страшно?

– Мы на пороге большой беды. Но я не могу ее вживе себе представить и потому, дорогой друг, говорю себе, что, наверное, ошибаюсь, запрещаю себе думать о том, что нас ждет. Новоявленные тарикаты[52] при попустительстве господина губернатора набрали такую силу, что я боюсь, как бы теперь взбалмошные, невежественные шейхи не помешали осуществлению карантинных мер. Эти ничтожные шейхи будут делать все, чтобы сорвать карантин и спокойно торговать своими бумажками и амулетами.

Бонковский-паша достал из кармана амулет.

– Я снял это с покойного тюремщика, – сообщил он. – Не бойтесь, я обработал бумажку.

– Дорогой Станислав, но ведь вы лучше всех знаете: чтобы человек заболел чумой, его должна укусить крыса или блоха. Или это не так? Может ли человек заразиться от другого человека без посредства крысы? Могу ли я заразиться от этого амулета?

– В прошлом году на Венецианской конференции даже самые маститые, самые сведущие врачи не рисковали утверждать, что чума не передается от человека к человеку через прикосновение или по воздуху с капельками слюны. И раз утверждать этого нельзя, средства для борьбы с этой напастью остаются прежними: изоляция, карантин и истребление крыс. Вакцину от чумы пока не создали. Французы и англичане работают над этим. Посмотрим, что у них выйдет.