Первым делом больному сделали укол жаропонижающего. Потом с помощью мужчины, которого молодые люди называли дядей, сняли с него одежду из выцветшей желтой ткани. Доктор Илиас произвел тщательный осмотр, однако ни под мышками, ни в паху, ни на внутренней стороне бедер бубонов не обнаружил. Тогда он окунул пальцы в дезинфицирующую жидкость и ощупал пациента, но ни в подмышках, ни на шее не обнаружил ни уплотнений, ни болезненных мест. Врач, не знающий об эпидемии, ни за что не поставил бы диагноз «чума», хотя больной бредил, пульс его частил, кожа высохла от жара, а глаза покраснели.

Бонковский-паша заметил, что за ним очень внимательно наблюдают. По лицам юношей было видно, что после кончины товарища они отчаянно боятся умереть, но Бонковского это устраивало, поскольку он знал, что лишь страх смерти заставляет людей прислушиваться к советам карантинного врача. Он только не мог взять в толк, почему эти юноши, горячо желавшие, чтобы к ним пришел доктор, продолжали пользоваться вещами покойного друга.

На самом деле и жителям этого дома, и всем обитателям острова Мингер требовалось дать лишь один совет. «Бегите, спасайтесь!» – хотелось закричать Бонковскому. От врачей-европейцев он слышал, что в Китае чума унесла десятки тысяч жизней, а в некоторых местах целые семьи, деревни, племена полностью вымирали за считаные дни, не успев даже понять, что происходит. И теперь ему было страшно, что такая же катастрофа разразится на этом замечательном, тихом острове.

Он понимал, что чума успела угнездиться в Арказе и теперь незаметно распространяется по городу. В этом доме, например, ее уже не истребить даже распылением обеззараживающей жидкости. Требовалось другое: выселять из зараженных домов всех жильцов, а если не захотят уходить – поступать так же, как делали сотни лет назад: безжалостно заколачивать двери, оставляя упрямцев внутри. Там же, где зараза свирепствует, поражая всех подряд, следовало прибегать к древнему и надежному способу – сжигать дома со всем скарбом, что в них находится.

После полудня они посетили квартал Чите. У подмастерья цирюльника, паренька четырнадцати лет от роду, бубоны были и на шее, и в паху. Когда у мальчика начинались приступы головной боли, он так страшно кричал и корчился, что его мать заливалась слезами, а отец каждый раз в отчаянии выбегал на задний двор, а потом, не выдержав, сразу возвращался. Очень не скоро Бонковский понял, что старик, лежащий на тахте в соседней комнате, тоже болен. Но на старика никто не обращал внимания.

Доктор Илиас вскрыл твердый, но еще не распухший бубон на шее мальчика, продезинфицировал ранку, и тут отец больного поднес и прижал к телу сына бумажку с какой-то надписью. Бонковскому не раз случалось видеть, как во время эпидемий охваченные ужасом люди ждали помощи от таких бумажек с молитвами. Встречались ему и христиане, которые уповали на целительную силу подобных талисманов, полученных от своих священников. Выйдя из дома, Бонковский-паша спросил провожатого, кто распространяет бумажки.

– Самый почитаемый у нас на острове ходжа, в силу молитвы и дыхания которого все верят, это, конечно, Хамдуллах-эфенди, шейх текке[41] Халифийе, – ответил сотрудник Надзорного управления. – Однако он, в отличие от некоторых самозваных шейхов, не всякому, кто приходит к нему с деньгами, дает бумажку с молитвой. Есть хитрецы, которые подделывают его амулеты. Эти бумажки, должно быть, их рук дело.

– Стало быть, люди знают о чуме и принимают меры?

– Знают, что ходит какая-то зараза, но всего ужаса положения не осознаю́т. Кому-то эти бумажки все еще нужны, чтобы добиться счастья в любви, другим – чтобы излечиться от заикания, третьим – от сглаза… Господин губернатор распорядился, чтобы наши агенты следили за всеми шейхами, изготовляющими амулеты, от самых почтенных до мошенников, а также и за монахами, которые занимаются чем-то подобным в монастырях. К ним подсылают людей, якобы желающих купить амулеты, осведомителей-мюридов[42] и даже лжесумасшедших, якобы охваченных религиозным экстазом. Настоящих покупателей тоже расспрашивают.

– А где находится текке шейха Хамдуллаха? Мне хотелось бы осмотреть и этот квартал.

– Если вы туда отправитесь, пойдут слухи. К тому же шейх редко показывается на людях.

– Теперь уже нечего бояться слухов. В городе совершенно точно чума, и об этом должны знать все.

Бонковский-паша и доктор Илиас сами доставили образцы на пароход «Багдад» компании «Мессажери маритим» и отбили в Измир две телеграммы. После полудня Бонковский попросил передать губернатору просьбу о срочной аудиенции, однако в его кабинете оказался уже ближе к вечернему намазу.

– Я дал слово чести его величеству держать в секрете ваш визит! – проговорил Сами-паша, всем своим видом показывая, как разочарован тем, что из этого ничего не вышло.

– Секретность была бы важна для нашего повелителя, окажись слухи о происходящем в двадцать девятом вилайете его империи ложными, поскольку в этом случае за ними могли скрываться чьи-то политические интересы. Тогда слухи следовало бы пресечь. Увы, сегодня мы увидели, что болезнь уже широко распространилась по городу. Можно с уверенностью говорить о том, что в Арказе чума. Та же самая чума, что и в Измире, Китае, Индии.

– Пароход «Багдад», везущий образцы в Измир, только-только вышел из гавани.

– Ваше превосходительство, официальные результаты анализов нам завтра телеграфируют из Измира. Однако я, как главный санитарный инспектор империи, имеющий за плечами сорокалетний опыт борьбы с эпидемиями, заверяю вас – и к моим словам присоединяется в высшей степени квалифицированный врач, мой помощник, – мы имеем дело не с чем иным, как с чумой. Нет ни малейших оснований в этом сомневаться. Не уверен, помните ли вы, как двадцать с лишним лет назад, незадолго до войны с русскими, мы встречались с вами в Дедеагаче, где вы в ту пору были мутасаррыфом? Там был не то «летний понос», не то небольшая эпидемия холеры.

– Как же не помнить! – воскликнул губернатор. – Благодаря прозорливости его величества и вашей исключительной предусмотрительности мы не промедлили ни дня и спасли город. Жители Дедеагача до сих пор вспоминают о вас с благодарностью.

– Необходимо немедленно собрать представителей всех газет и сообщить им, что в городе чума и что завтра будет объявлено о введении карантинных мер.

– Чтобы собрать Карантинный комитет, нужно время, – сказал губернатор.

– Не дожидайтесь ответа измирской лаборатории, объявите о введении карантина! – стоял на своем Бонковский-паша.

Собрать заседание Карантинного комитета на следующее утро не удалось. Входящие в него мусульмане были готовы присутствовать, однако французский консул уехал на Крит, председателя комитета доктора Никоса не было дома, а английский консул, на дружескую поддержку которого паша весьма рассчитывал, сообщил, что прийти, к величайшему сожалению, не может, и назвал тому какую-то странную причину. Бонковский между тем сидел в ветхом гостевом доме под охраной. Наконец губернатор пригласил его к себе:

– Я вот что подумал: пока мы ожидаем собрания Карантинного комитета, вы, наверное, захотите повидаться с вашим старым стамбульским другом и бывшим партнером, аптекарем Никифоросом. Что скажете?

– Он здесь? На мою телеграмму он не ответил.

Губернатор взглянул на Мазхара-эфенди, тихо, как тень, притулившегося в уголке кабинета, и только тогда его заметили остальные.

– Никифорос сейчас на острове, и отправленные вами две телеграммы были ему доставлены, это нам в точности известно, – заверил Мазхар-эфенди. Говорил он это совершенно спокойно, так как не сомневался, что Бонковский-паша и сам отлично понимает: агенты губернатора читают каждую телеграмму, приходящую на остров из-за его пределов.

– Не ответил же он вам из опасения, как бы вы не припомнили ему былые размолвки по коммерческим и концессионным вопросам, – пояснил губернатор. – Но сейчас он ждет своего старого друга у себя в аптеке. Переселившись сюда из Стамбула и открыв у нас аптеку, он прилично разбогател.