− Да никак ты матери соврала, да сама к этому ироду бегать повадилась? − побледнела она.

− Нет, мама, − грустно вздыхаю, думая, что может так бы оно и проще было бы. Пусть мерзок Фрол, но хоть бы душа не болела. − Не его это деньги, но ему отдать тридцать золотых надобно.

− Что ж так много-то… − воззрилась на меня мать, словно я чудо какое заморское.

− Мне то не ведомо, но сказано было: не отдадим в срок, отберут и дом, и мельницу.

− Ох… − только и смогла выдохнуть она, но за деньгами всё же потянулась. − Когда ж срок-то?

− Полтора месяца осталось, − отвечаю. − Так что спрячь. Не дай бог в холодную пору вас со двора погонят. А так… так спокойна буду. И не спрашивай, где деньги взяла, − заметив немой вопрос в её глазах, предупредила я. − Вот теперь пойду, с чистым сердцем.

Не будите во мне зверя, а то проснётся… и ничего не сделает, гад!

Снова распрощалась я с родными, вышла за порог. Оглянулась по сторонам. Да и пошла полем-лесом. По дороге уходить совсем не хотелось. Только досужие взгляды притягивать. Да и вообще нашу семью так любили в селе, что ненароком могли и камнями забросать. А после встречи с Реном и расставания с родными на душе и так пакостно, так что как-нибудь без колкостей от сельских кумушек обойдусь лучше.

Бреду. Куда? Сама того не ведаю. С того дня, как матушка Катиона у нас побывала, чего я только не передумала, но ничего дельного так и не измыслила. Знала лишь, что первым делом денег добыть надобно, а там уж как путь-дорога ляжет.

И вот теперь всё внезапно изменилось. Благо от судьбы чести лишиться за деньги боги миловали. Значит, пойду, куда ноги поведут, а там, в чужих-то краях, кто знает, что меня ждёт? Может, боги будут милостивы, и сдюжу я задачку ведьмину выполнить?

Иду себе, а мысли знай к Ренару возвращаются. Вольный он теперь, да не мой. Чует, поганец, вину за собой. У нас же не так, как в соседних королевствах некоторых, где сосватать − полдела, а жениться можно и передумать. В нашем родном Ардоне испокон веков сватовство да помолвка сродни свадьбе, опосля него мужчина уже не женихом, а мужем считается, да к жене в дом уходит. Вот он и понимает, что позор на мою голову накликал, ведь в селе многие знали, что он свататься собирался. Теперь вот даже денег приволок. Откупиться решил. Интересно, неужто совесть совсем не мучит?

Хотя это само по себе чудо. Паршивое, конечно, такое чудо, но какое уж есть. Может, и ещё какое чудо случится, да вторую половинку найду? Коли моя старая совсем чужой половинкой стала. А там уж и по императорскую душу можно собираться. Что изначально бред и сумасшествие. Кто ж меня к нему подпустит-то? К самому императору-то. Даже подумать о том смешно!

Так до вечера в раздумьях и блуждала. А в лесу-то красиво, оказывается! Это раньше недосуг мне было без дела шляться да по сторонам пялиться, теперь же глазей не хочу. Правда заплутала я, кажется. То речка, то ручей полноводный на пути встретится, то болотце. Пока обойдёшь, если это возможно, а коль нет, так ещё переправу искать надобно. Даже и не ведаю: где ныне дом мой? Позади ли? Вот уж и солнце к горизонту клонится. Надо б на ночлег обустраиваться.

Собрала хворосту, достала огниво. Запалила костерок, не столько для согрева, сколько зверьё лесное отпугнуть. Помнится, батька, когда жив ещё был, сказывал, мол, нет для дикого зверя ничего огня страшнее. Набрала лапника, бросила сверху плащ − чем не ложе? Растянулась блаженно. Хорошо-о-о-то ка-а-ак… Вот вроде как я к тяжёлой работе привычная, а целый день без остановок почитай протопала, и ноет всё тело, ноги гудят, будто не девка молодая, а бабка древняя.

О-о-о… а вот и луна-красавица на небо взбирается. Круглощёкая, румяная, на днях в силу войдёт − полной станет. Вот уж нечисти раздолье-то будет. Поговаривают, ведьмы в это время на мётлах летать могут, а некоторые в зверьё перекидываются даже! Только мне-то что делать?

По-хорошему, убраться бы из лесу подобру-поздорову. А коли правду матушка Катиона поведала про магию? Ведь про деньги как есть напророчила. Может, во мне действительно что-то проснётся? А будь я в селении, не дай боги выдам себя чем-то. На плаху-то ой как не хочется. Магия-то у нас под запретом строжайшим, может ей кто и владеет, как та же Катиона, да прячут свои способности от греха подальше.

А тьма тем временем сгущается, да холодать начинает. Костерок-то хиленький вышел, а больше если подброшу, так весь хворост враз и спалю. Вот и мучаюсь, уж и клубочком свернулась, пытаясь дрожь унять, то ли от холода, то ли от страха. В небе звёзды горят, да луна всему миру улыбается, а ко мне туман лапы тянет. Где-то звуки какие-то странные раздаются. То скрип, то скрежет. Может, нечисть раньше времени выбралась да закусить девкой приблудной вознамерилась?

Тут же вспомнились страшилки всякие, что порой, когда я плохо себя вела, батя мне на ночь сказывал. И совсем нехорошо как-то сделалось. В каждом шорохе приближение вурдалака какого-нибудь мерещилось. А туман кажется вовсе не бестелесным и бесформенным, да вовсе и не туманом даже, а призраками душ неприкаянных, что пришли за мной, чтоб с собой забрать в проклятые края…

До рассвета так глаз сомкнуть и не смогла. Хворосту, как ни берегла, всё одно до утра не хватило. В итоге продрогла до костей, извелась вся, к каждому шороху прислушиваясь. И поплелась дальше, от души проклиная тот миг, когда решила идти не дорогой, мимо сёл и деревень, а лугами да лесами, поодаль от любопытных глаз.

Иду. Конца и края этому лесу нет. Тишина угнетающая какая-то вокруг, даже птицы не поют. И вдруг…

− Тр-р… Хр-р… − треск и хруст где-то сбоку заставили замереть на месте, затаив дыхание.

Стою, боясь шелохнуться. Вслушиваюсь. И ничего. Тихо. С той стороны, откуда звук шёл, ель здоровенная разлапистая стоит, а что там под ней скрываться может, одним богам ведомо. Бежать бы мне, а боязно − вдруг кто-то со спины нападёт? По телу уже не мурашки, а мурашищи табунами ползают, и зубы-предатели начинают дробь отбивать. Привалилась спиной к стоящему позади меня дереву, так всё поспокойнее, хоть оттуда никто неожиданно не схватит.

− Хр-р-р… − раздаётся вновь.

Сердце сжалось, а ноги дрогнули, да и осела я на землю. А глаза-то закрыть страшно было. Съезжаю вдоль ствола вниз, и моим глазам постепенно обзор под елью открывается…

− Да чтоб тебя, − вырывается гневное, − демоны сожрали!

А когда под первые же звуки моей гневной речи виновник всей этой до ужаса нелепой сцены прижал длинные уши и рванул прочь, сверкая светлыми, пушистыми пятками, меня буквально наземь повалил истерический приступ смеха. Ненормальный − до икоты, до судорог.

Это ж надо до такого докатиться? Зайца испугалась! Вот позорище-то. И тут меня привлёк какой-то странный блеск как раз в том месте, где совсем недавно сидел, прижав уши, страшный зверь. Встаю кое-как, живот до сих пор от смеха сводит, и улыбка глупая с лица не сходит. Приподняла еловую лапу, а там, на торчащей из-под земли коряге, висит цепь массивная с кулоном из неведомого мне прозрачного голубовато-зелёного камня. Потянула я вещицу и услышала до боли знакомое, заставившее вновь согнуться в хохоте:

− Хр-р-р…

Покрутила, повертела вещицу, да на шею-то и повесила. Небось, дорогая она, боязно как-то в кошель класть, а ну как где выроню по недогляду? На шее-то надёжнее, а бояться, что увидит кто, мне незачем − одета я по-простому, по-деревенски: в порты свободные холщовые да рубаху длинную, верёвкой подпоясанную. Чай не городская барышня-белоручка, что в платьях разгуливают, юбками шурша. Да и нет у меня платьев, если честно, и не было никогда. Роскошь это и баловство! Благо ворот на рубахе принято скромный шить, вот за ним-то находку я и припрятала от любопытных глаз подальше. Заодно отдышалась и потопала дальше.

К полудню вконец из сил выбилась. И поняла − если моё чудо где-то и бродит, то явно не в этом лесу. Упала я на какую-то кочку, не в силах ничего сказать, глянула чуть вперёд, да так и обомлела. Под деревом навалена куча до боли знакомого основательно примятого лапника, а рядом и пятачок выжженный темнеет.