– Ну привет, старина! Знакомь с героями! – Руководитель местного филиала, мужчина за пятьдесят, не очень высокий, плотный и почти полностью седой, улыбнулся приехавшим. – Пошли в централку, в столовой поговорим.

– Не в кабинете? – Их сопровождающий удивился.

– Нет, там слишком официально. Ты знаешь наши традиции: всё серьёзное обсуждают в столовой.

Толстенные, в несколько обхватов, опоры крыльца, низкая лакированная дверь в мощной стене, скрипучий старинный паркет то ли холла, то ли сеней – кто знает, как называлось это помещение в первый век существования дома? – полукруглая ниша с невысокой и опять же лакированной дверью и просторная столовая со стянутыми стальными балками сводами.

– Садитесь. Риша, завтрак ребятам сделай. – Начальник улыбнулся круглолицей полной женщине, напомнившей Лёшке поварих из недорогих кафешек и забегаловок торгового центра.

– Наша повариха, Иришка, отлично готовит! Теперь к делу. С этим товарищем мы с института знакомы, а вот с вами ещё нет. Меня зовут Иван Родионович, я руководитель этого филиала и по совместительству отдела быстрого реагирования. Вы – Алексей? Я вкратце знаю, что к чему, потом расскажете подробности. Вы – Михаил? Психолог, верно? Это очень хорошо, у нас в последнее время с ними проблема: хороших специалистов мало, а милые девушки с дипломами нам не нужны – они даже простые детские капризы по Фрейду разбирают. – Иван Родионович усмехнулся. – Работать начнёте с понедельника, как раз за выходные в городе освоитесь. Вы, Михаил, психологом, а вы, Алексей, пока к аналитикам пойдёте.

– Я хотел… – начал было Лёшка.

– В мой отдел? Нет, не возьму. Объясню, почему. Чтобы кулаками махать, особого ума не требуется. Мои ребята очень толковые и в сложной ситуации спасут десятки, а то и сотни жизней. Но такие ситуации бывают очень редко, и действия для подобных случаев разрабатываются на основе тех знаний, которые мы получаем от учёных. Да, мы пользуемся своим опытом, но он накапливается благодаря работе тех, кто в бой не идёт. Тех, кто работает каждый день.

Иван Родионович ненадолго замолк, ожидая, пока Риша поставит на стол тарелки с пышным золотистым омлетом и зелёным горошком. Потом продолжил:

– Затрону больную для вас тему. Вы по собственному опыту знаете, что кроме силы и реакции нужно понимать, кого бить, на чей удар отвечать. Когда вы слепы и глухи, вы без толку машете руками и ногами в надежде, что попадёте куда надо. Нужно видеть опасность, предугадывать её. Война сейчас идёт не на полях сражений, а в лабораториях, и не за золото, нефть или территории, даже не за воду – за мозги людей. И война эта не менее жестока, чем Вторая Мировая. Вы сами с рождения участвуете в ней и выжили именно благодаря своему уму. Поэтому я и хочу, чтобы вы работали у аналитиков – у вас к этому есть все данные. А в мой отдел приходите тренироваться – я всегда рад, и парни мои тоже. И… Их вы сможете победить только знаниями.

Он на мгновенье обернулся к раздаточному столу:

– Спасибо, Риша, омлет великолепный. Ешьте, ребята. Потом обсудим всё с остальными, и вы поедете обживать свою новую квартиру. В ней когда-то жили такие же, как вы, Алексей. Необычные люди, которым нужна помощь и которые умеют помогать другим.

По серому, промозглому кладбищу шли трое пьянчужек. Замызганные куртки, небритые морды, сальные длинные патлы. Не бомжи – их теперь сложно найти, общество хотя бы от вынужденной нищеты и бездомности избавилось, – просто безработные пьянчуги. Особо не шумели, внимания не привлекали, но уже плохо соображали, что делают. Один из них споткнулся на выложенной плиткой дорожке, взмахнул руками, пытаясь удержаться от падения, смял телом хлипкую оградку и рухнул на аккуратные, обложенные камнем могилки. Попытался встать, опёрся руками о гранитный памятник-столбик.

– А ну, пошёл вон, пьянь! – погнал его подоспевший смотритель. – Щас милицию вызову!

– Не надо милицию, – хриплым, как у ворона, голосом пробормотал пьяница, которого поднимали оба приятеля, залапавшие грязными руками все три памятника. – Ща поправлю.

Оградку поправить не получилось, слишком она была слабая и от удара смялась, словно кусок накрахмаленной марли от стакана кипятка. Пьянчужка горько вздыхал, наблюдая, как смотритель поднимает руку с казённым комом, но самый чистый и трезвый из троицы остановил служителя:

– Погдь! У мня дньги есть, зплачу. Ща! – Он достал из кармана зануженный телефон, вывел на экран каталог первой попавшейся фирмы ритуальных услуг, ткнул пальцем в одну из оградок – дорогую, кованую. – Эта! Ща оплачу. Во! О! Чрз час првзут! Вишь? Прследи, шоб пставили, и прбери тут. Эт тбе, за бспкство!

Он сунул смотрителю несколько старомодных пластиковых купюр и потянул своих дружков прочь, а то они, не в состоянии уже держаться на ногах, извозили в грязи все фотографии на памятниках.

– Шваль подзаборная! – выругался смотритель. – Но хоть оградку поставят. Хороший человек был, а о могиле и позаботиться некому.

Он был прав. Единственная дальняя родственница похороненных здесь людей умерла от старости полгода назад, и теперь урна с её прахом стояла в стене колумбария у выхода с кладбища.

– Всё, удалось! – Лёшка с омерзением стягивал с себя грязное тряпьё. – А вы не верили, что смогу.

– Ошиблись, признаём. Открывай рот. – Мишка поддел щупом тонкую пластинку, перекрывавшую горло Лёшки и менявшую его голос на воронье карканье. – Теперь можешь нормально дышать. Иди мыться.

Всё задумали в первые же выходные, как парни приехали в Центральную Россию. Мишка никому не говорил о том, что компромат на центр может быть спрятан в памятнике жены Льва Борисовича, и Лёшке запретил это говорить:

– Сначала всё обдумаем. Тебе самому там побывать надо.

Лёшка очень хотел этого! Хотел увидеть могилу отца, попросить у него прощения за всё, хотел хотя бы так встретиться с ним. И поэтому все дни обследования молчал об архиве, сказав всё уже Ивану Родионовичу. Тот сначала был против этой авантюры: ехать через несколько областей, идти на кладбище, за которым наверняка следят, на виду у всех обшаривать памятники – это безумие! Парня поймают сразу же. Архив нужно добыть, но другим способом.

Лёшка вспылил и выскочил из кабинета, хлопнув дверью, а к вечеру был уже ни-ка-кой – пьяный вдрыбадан, еле на ногах стоял.

– Сорвался, дурень. – Мишка встревожился. – Как его домой тащить-то?

– В медотдел давай, под капельницу. – Родионыч ругался про себя, что связался с таким припадочным. Но в медотделе выяснилось, что Лёшка совершенно трезв! Он играл пьяного, да так, что поверили все, даже врачи.

– Видите, я смогу пройти! – Он твёрдым взглядом смотрел на начальника. – Если отец рассчитывал на меня, там может быть сенсорный тайник. На чужого не отреагирует.

– Чёрт с вами! – махнул рукой Родионыч. – Но разработка операции и грим – на нас! И чтоб никакой отсебятины!

– Как ты так умудрился? – Мишка удивлённо и даже с уважением смотрел на друга. – Чтобы так играть, талант нужен.

– Или желание поскорее удрать от противной любовницы, – хмыкнул Лёшка. – Ко мне… всякие клеились, особенно по первому времени. Кэт, наверное, клиентуру тогда подбирала. Я быстро сообразил, что они пьяных боятся; им чтоб красиво, чтоб галантно всё. Ну и научился.

Мишка сжал кулаки:

– Говорят, женщин бить нельзя, но их бы я собственными руками!.. Идём готовиться к гулянке на кладбище.

Парням пришлось подбирать грим, а Лёшку вообще менять до неузнаваемости: линзы, чтобы не опознали по радужке глаза, накладки на уши – по ним тоже можно узнать человека, как по отпечаткам пальцев, – парик, изменявшие форму носа тампоны, густые накладные брови и пластырь, скрывший шрам. Существовал всего один риск – ДНК и отпечатки ладоней. И поэтому памятники лапали все трое, так, чтобы поверх Лёшкиных отпечатались ладони Мишки и их коллеги из дебрянского филиала, как раз и провёдшего всю подготовительную работу в Смоленске – сотрудника отдела быстрого реагирования и по совместительству актёра-любителя.