— Самоуничтожение, Влад, это мы проходили.

— Мне идет, не надо. Я знаю все твои фетиши.

Он закатил глаза и снова уткнулся в планшет, тщетно пытаясь спрятать довольную ухмылку.

— Тина обещала, что обработает все собранные ауры и попытается нащупать след Мархосиаса, который можно положить в основу прямого поискового заклинания.

— Тина? Девчонка, которая пыталась подбивать ко мне клинья?

События неслись так скоро, что Влад почти забыл тот небольшой эпизод, вклинившийся между опасными поисками; девчонка показалась ему забавной, но подающей надежды: смогла ведь сопоставить ауры со склада и из того двора.

— Думаю, она все поняла насчет… неуставных отношений и, ээ, характера нашего взаимодействия. Не важно. — Ян смутился еще больше и поспешил перевести тему: — Валентина Лаврентьева, сержант Инквизиции. Она неплохая… сообразительная, по десять раз повторять не нужно. Со слепками аур они разберутся куда быстрее и проще нас… Компьютерам плевать на перепады концентрации магии… и всякое такое.

— Твоя забота очень трогательна, но разве это не должны быть мы? Я Высший маг, Ян. С твоей помощью — даже чуточку сильнее. И меня заменяют компьютером?

— Это эффективнее, — сдержанно объяснял Ян. — И куда безопаснее. Будет обидно, если мозг одного из лучших магов Инквизиции расплавится при попытке разобрать эту хрень. Они никогда не придумают машину, которая швыряется боевой магией так же здорово, как ты…

— Дай им еще пару десятилетий, — искренне и разочарованно предложил Влад. — А потом придется жить в нашем милом средневековье… Ну да ладно, будем работать, пока можем.

— Скоро придется сражаться с Мархосиасом, так докажи им, чего стоишь, — попытался подбодрить Ян.

— Что нам до Мархосиаса, я начинаю думать, он не нашего поля товарищ, — вынужденно усмехнулся Влад. — Мы Петербургская Инквизиция, а у него имений по всему миру, Ирма не станет оплачивать нам командировки, чтобы мы обшаривали его загородные дома в Италии.

— Мы Гвардия, капитан Войцек, названный брат Сатаны. И разве не в наших силах…

— Нет, — серьезно покачал головой он. — В мире людей — просто Влад. И просто Ян. Просто… мы. И мы сами установили эти правила, не нужно их нарушать. Пусть ищут другие, станем работать здесь. Теперь у нас, кажется, появится след… Нужно заняться продавцом, что там говорит девчонка?

— Проблемы, никак не могут выйти на тот адрес, он… вроде как, зашифрован. Нужно время.

Их отвлек бодрый лай, неожиданно заставивший обоих вздрогнуть. Джек подлетел, ухватив Яна за рукав, потянул за собой; глаза его оживленно горели, точно у самого инквизитора, когда он нападал на особо удачные улики или находил решение загадки, мучившей их достаточно долго. Прикусив сигарету, но не потушив, Влад первым бросился за ним следом, зная, что Ян бежит позади, торопливо запихивая в сумку планшет.

— Если он нашел след, я уверую и уйду в монастырь. Желательно в женский, — на бегу объявил Влад. — Надеюсь, еще остались какие-нибудь…

— Если бы Господь был, в тебя бы вдарило молнией, точно тебе говорю…

Они повернули к дороге, где проносились редкие машины, нисколько не тормозя, не лезя не в свое дело — да и плевать им, занятым людям за рулями, было на судьбы миров. Неожиданно Джек затормозил на обочине, плюхнулся на задние лапы, задрал голову к небу и взвыл как будто бы обижено.

— Ну точно машина, — решил Ян. — Заклинание ведь можно отследить, если недалеко переместились, а я что-то сомневаюсь, что они собирались покидать город. Тут вы, маги, явно проигрываете. Правда, человеческие камеры тоже недооценили, это нам на руку. Хороший, — ласково улыбнулся, похлопав Джека по холке. — Умный.

— А я?

— Ты тоже, — смилостивился Ян.

— Гладь.

***

Ночь Вирен провел в мутных снах, как будто бы вызванных дикой вспышкой адреналина. Сначала он не мог ничего разобрать в видениях, столпившихся в голове, различая отдельные отзвуки, далекие крики. Эхо шумело в черепной коробке, стучало о кость. Он запутался в том, где грань сна, а где реальность, в которой Вирен спал на полу бок о бок с товарищами по Роте.

Он был один. Горло забил запах гари, рядом истаивал чей-то последний крик, и Вирен смутно осознавал, что это голос женский, нужный, важный, но не мог вспомнить, чей он и почему был так ему необходим. Когда звук оборвался высокой протяжной нотой, повисла тишина, он потерялся окончательно. Сверху свалилось что-то тяжелое, вспыхивали искры, пол под ногами лизало пламя. Беспокойно мечась, Вирен всей душой надеялся, что его разбудят, вытащат за шиворот из кошмара и дадут по зубам, давая почувствовать себя живым, но сон тек и тек дальше, воскрешая детские воспоминания.

Во сне — или уже в реальности: не разобрать, не угадать — он упал, был погребен под трещавшими балками потолка, а потом наступила тьма. Тело жгло, он не чувствовал чуть не всей правой половины, но мягкое ничто слизнуло ужас, боль и отчаяние. Все же — ночное видение, искаженное, слишком быстро текущее. Когда Вирен снова смог чувствовать, вернулись голоса, роящиеся в голове, перед глазами мелькало что-то, яркая картинка, которую он никак не мог ухватить.

— Эй, пацан, ты живой там? — загремел знакомый теперь голос; ему вторил другой, спокойный, тихий и чуть хриплый: — Не шуми, Войцек, ради всего несвятого…

Он видел их такими же, как в первый раз, десятилетним ребенком, измученным лихорадкой, не осознавшим, что остался на целых девяти кругах один. Вирен помнил, как поразился: Кара хмурилась и резко пахнущим спиртом протирала начавший затягиваться порез на предплечье; Влад и Ян сидели рядом на полуразвалившейся кушетке, усталые, но упрямо бодрящиеся; Ян мерно проводил оселком по лезвию кривой сабли, отзывавшейся приятным звоном, и он зачарованно следил за мерными движениями его рук. Испуганно вжавшись спиной в холодную стену, Вирен лежал на постели с хрусткими белыми простынями, смотрел в измазанные копотью лица, цеплялся взглядом за царапины, удивляясь, как это им, легендам из мальчишеских басен, удается сидеть тут как ни в чем не бывало и негромко обсуждать что-то. Почему-то подумал, что это — бред, жар, предсмертное видение, и закрыл глаза.

— Мы во временном госпитале, — осторожно рассказывал Ян потом, терпеливо и аккуратно, точно думал, что сможет ранить его больше, чем бунтарская шайка разбойников, что пошла палить деревни на Восьмом. Вирен с интересом рассматривал этого человека, как будто бы тонкого и хрупкого, но носящего громадную силу — это он чувствовал подсознательно. — Твой дом сожгли, ты… один выжил. Можешь побыть с нами пока, если хочешь.

И он остался. Совершенно точно — остался, хотя память давалась с трудом, приносила еще большую боль. Никто в Роте не пытался заменить ему родителей и играть в благородство, но воспитывали как умели, учили понемногу, и Вирен прижился, привык, и сейчас, когда мог бы быть свободен, без долгов и обязательств к Гвардии, он все равно оставался с Ротой. С капитанами, которых считал семьей. Не взамен сгоревшей, конечно, он не был настолько неблагодарным сыном; с ними было другое…

Утром Вирен проснулся в поту; на языке как будто оставалась гарь и горечь. Рукой скользнул по шее, натыкаясь на выступающие шрамы, отдернул ее зло. Проходя в ванную, не кинул ни единого взгляда на гладкую поверхность зеркала, помотал головой.

Потянулся на кухню, где гремели тарелки и звучали голоса. Остальные выглядели не лучше, а то и хуже его. Бледные, измученные бессонницей, с темными кругами под глазами, они ходячими мертвецами шатались по коммуналке, толком не говоря: зная, что сорвутся на спор. Напряжение почти искрило в воздухе молниями.

Кость не проснулся вовсе. Вчера его измотало боевое заклинание, вытянув из хлипкого мага все силы, но он, казалось под ночь, ожил, снова заблестел глазами и, сидя за общим столом, хлебал горячее варево Айи, фирменный ее бульон. С утра не поднялся, почти не дышал, едва вздымалась костлявая грудь; над ним столпилась половина Роты, а Вирен метался вокруг, хватаясь за все подряд. Чувство вины не давало спокойно сидеть: ему потребовалась помощь, он не был достаточно силен, чтобы победить пса-переростка сам… Никто не собирался его укорять; с самоедством Вирен чудно справлялся, перемывал косточки себе, едкими мыслями комментировал каждое свое действие.